Страница 42 из 50
— Можно со смотровой площадки, — предложил Валерка. — Наклоните урну и просто будете потихонечку сыпать вниз.
— А милиция там есть? — внезапно засомневалась Вера.
— Да ходят какие-то…
— А если пристанут? Начнут спрашивать, чем это я мусорю? Я и с нашими-то объясняться не умею. И люди вокруг ходят…
— Можно ночью.
— Вот тогда точно милиция привяжется.
Наконец, после долгих споров, решено было заехать выше Большого Алма-Атинского озера и оттуда, сверху, распылить прах, вытрясая его понемногу из урны. Если машина пройдет. Сами понимаете, осень, дороги развезло.
Валерка уехал домой, на съемную квартиру, а Вера с сестрой, укладываясь спать, еще пошептались.
— Хорошо выглядишь, — вздохнула кузина. — Вот и мне нужно было не маяться десять лет со своим оболтусом, а сразу разводиться.
— Ты тоже симпатичная, — дипломатично сказала Вера, — только зря не красишься. Нужно быть в форме.
— Господи, для кого?!
— На всякий случай. Мало ли.
— Это точно, — задумалась кузина. — Вот у меня полгода назад таджик ремонт делал — такой красавец! Правда, по-русски почти не говорил…
До Большого Алма-Атинского озера ехали долго. Приличная дорога довольно быстро закончилась, и начались грязь и камни. Машина двигалась медленно и неохотно, судорожно взревывая мотором в особенно трудных местах, но тем не менее неуклонно ползла вперед. Должно быть, из уважения к Вериным годам племянник включил единственный имевшийся у него диск «Нирваны», никогда ею не любимой, и когда тягучие аккорды «Man who sold the world» начали терзать ее мозг по третьему кругу, Вера не выдержала и попросила:
— Давай поедем в тишине, а?
Валерка покосился на нее с недоумением, но музыку выключил.
Добравшись до места, Вера вылезла из джипа, неуклюже волоча за собой сумку, и невольно сжалась от пронизывающего ледяного ветра. Озеро уныло серело внизу, небо было затянуто плотным одеялом облаков, а снежные верхушки гор съел мутный туман.
— Вот и всё, Прикошкин, — негромко и без пафоса сказала она. — Приехали. Прощай. — И с внезапным отчаяньем, ломая ногти, принялась откупоривать урну.
Когда все было кончено и пепел разошелся по ветру (часть его лететь не пожелала и улеглась на пожухлую траву склона, но тут уж Вера ничего не могла поделать), она повертела в руках опустевший сосуд и спросила:
— А с этим что делать?
— Да просто бросьте его в озеро, — отозвался Валерка.
— Не утонет. Пластмассовый.
— Ну, на помойку отвезем.
— Тоже нехорошо. Представляешь, роется кто-нибудь в помойке, а там — урна! Из-под праха…
— Тогда давайте я ее здесь закопаю, — покорно предложил племянник и извлек из багажника короткую саперную лопатку.
Пока он возился, Вера смотрела на блеклое озеро, на елки и остов какого-то строения, торчавший неподалеку, пытаясь вызвать в памяти все, что было у них: любовь, счастье, бурные скандалы и судорожные примирения. Но внутри было глухо и по-осеннему спокойно, словно не свою жизнь листала она сейчас, а случайный роман, рассыпающийся под бумажной обложкой.
Вернулся Валерка, вымыл руки водой из бутылки, тщательно вытер их какой-то тряпкой и неожиданно сзади горячо обнял Веру, пытаясь нащупать грудь сквозь ткань пальто и сипло шепча:
— Тетя Вера, вы такая, такая…
А она стояла и все пыталась вспомнить, какого же цвета были у Прикошкина глаза: серо-голубые? серо-зеленые? или карие?
Виктория Райхер
КУРЬЕР
Арье Галь шел по улице. Слева от себя, на проезжей части, он заметил блестящий предмет, похожий на протянутую руку. Арье сошел с тротуара, поднял предмет и вернулся на тротуар. Предмет оказался патроном со смятой гильзой. Смятая часть гильзы была действительно похожа на протянутую руку — но вблизи меньше, чем издалека. Арье повертел патрон в руках и забросил его за невысокую каменную стену, проходившую справа от него.
Во дворе, возле каменной стены, горел костер. Вокруг костра лежали старые диванные подушки, на которых сидели четверо детей. Патрон со смятой гильзой, похожей на протянутую руку, перелетел через стену, упал в костер и взорвался. При взрыве из него вылетела пуля и оцарапала плечо шестилетнему Давиду Армазаеву, который ближе других сидел к костру. Давид Армазаев упал на спину и ударился головой о камень.
На скамейке недалеко от костра сидели несколько женщин, среди них — Рахель Армазаева, мать Давида. Услышав взрыв и увидев, что ее сын упал на спину, она встала и побежала к нему. В этот момент во двор заглянул Арье Галь, тоже услышавший взрыв. Он приблизился к костру и спросил у Рахели, что случилось. Рахель прокричала ему, что дети спокойно сидели у костра, как вдруг что-то перелетело через стену и упало в костер, после чего Давид упал на спину и потерял сознание. «Это же был мой патрон!» — сказал Арье.
Услышав от Арье, что причиной ранения ее сына послужил брошенный им патрон, Рахель Армазаева повысила голос, приставила свою старшую дочь Эдит к пришедшему в себя Давиду, схватила Арье за рукав и потащила в полицию. Всю дорогу она не переставала кричать «Убийца!» и держала Арье за рукав. В полиции Арье Галя и Рахель Армазаеву приняла дежурный сержант Ревиталь Полянски, оставшаяся на тот момент без своего непосредственного начальства, майора полиции Ариэля Будано, который на три дня уехал на курсы повышения квалификации для полицейских офицеров среднего звена. Сержант Полянски выслушала крики Рахели Армазаевой, объяснения Арье Галя и его же признание, что он действительно бросил патрон в костер. Рахель Армазаева кричала, что она не уйдет из полицейского участка до тех пор, пока убийца ее ребенка не окажется на скамье подсудимых. Ревиталь Полянски допросила Арье Галя и задала ему один вопрос: «Зачем вы подняли патрон с проезжей части?» Арье Галь ответил: «Мне показалось, что он похож на протянутую руку».
Рахель Армазаева подписала свои показания, несколько раз повторила слово «убийца» и ушла домой. Арье Галь был оставлен на двенадцать часов в камере предварительного заключения.
Соседом Арье по камере оказался его бывший одноклассник и приятель Беньямин Гилад, задержанный по делу о грабеже при отягчающих обстоятельствах. Арье и Беньямин не виделись со школьных времен, поэтому провели ночь за разговором. Арье рассказывал о своей семье и работе, а Беньямин — об отце, который болел и почти не выходил из дома Во время разговора Беньямин признался Арье, что уже много лет не вспоминал отца и не поддерживал с ним связи, но встреча с Арье, который когда-то в детстве много раз бывал дома у Гиладов, навеяла на него давно забытые воспоминания и чувства.
На следующее утро Арье Галь был допрошен приехавшим майором полиции Ариэлем Будано и отпущен домой ждать суда. Одновременно с ним был допрошен Беньямин Гилад, оставленный в камере предварительного заключения для продолжения следствия. Через полгода Арье Галь был вызван на суд, где по свидетельству Рахели Армазаевой вкупе с собственным признанием был признан виновным в нанесении тяжелого ущерба по причине небрежности и приговорен к тремстам часам общественных работ. Возвращаясь домой по коридору здания суда, Арье Галь столкнулся с Беньямином Гиладом, которого вели на очередное судебное заседание. Гилад, проводимый по коридору, крикнул Арье, что хотел бы с ним увидеться и просит его прийти к нему в тюрьму.
Арье Галь подал просьбу о предоставлении ему свидания с Беньямином Гиладом и сразу получил разрешение, так как Гилада никто не навещал и у него накопилось большое количество неиспользованных свиданий. На свидании Гилад сказал Арье, что их встреча в камере сильно повлияла на него и теперь он хочет, чтобы Арье заехал к его отцу и передал ему письмо. Гилад объяснил, что не хотел бы отправлять письмо по почте, потому что его отец одинок и его обрадует любая возможность пообщаться с кем-нибудь. Арье Галь взял письмо в конверте, на котором был написан адрес Дана Гилада, отца Беньямина, положил письмо в карман и покинул здание тюрьмы.