Расколотое небо

О предстоящей свадьбе Шуры Светловой и Анатолия Сторожева в гарнизоне узнали в день, когда Шурочка с Анатолием отвезли в загс заявление. Завмаг поспешила поделиться новостью с продавцами, а вскоре об этом знал весь городок.

По вечерам Рая Северина, Шурочка и Лида собирались у Васеевых, обсуждали, кого пригласить на свадьбу, готовили праздничный стол, платье для невесты.

— Хороший у тебя будет муж, — улыбалась Лида. — Спокойный, заботливый. Легко тебе будет с ним.

Рая Северина задумчиво покачала головой.

— Не так уж и легко, Лида. Разве нам с тобой легко, когда мы ждем мужей с полетов? Это с виду летчики такие спокойные. Придет мой Северин после полетов, разденется — и в кресло. Закроет глаза и сидит: то ли думает о чем-то, то ли дремлет. «Это из меня усталость нервная выходит», — как-то раз сказал он. Трудная у них работа и опасная, чего уж тут говорить. А наша доля? Где только я не была с Севериным? На Севере были, Дальний Восток исколесили. А сколько я овдовевших жен летчиков видела… — Рая умолкла, отвернулась и посмотрела в окно, выходящее в сторону аэродрома. — Иногда о нас, офицерских женах, судят как о бездельницах, белоручках. А мы порой годами о работе по специальности лишь мечтаем, на любую идем. И наряды наши в чемоданах стареют. Даже в таком гарнизоне, как наш… А есть же и меньшие… И работаем мы, и детишек растим, и дом ведем, и за мужей своих переживаем — мало ли нам достается… — Рая поднялась, подошла к Шурочке и обняла ее. — Ну, а в общем-то мы счастливые, что у нас такие мужья. Их тревогами живем, их радостями и заботами. Скучать не приходится. Одно скажу, Шурочка: о детях сразу подумайте. Нельзя нам, женам летчиков, без малышей. А вообще-то счастливая ты…

— А вы? — спросила Шура, посмотрев на Лиду и Раю.

— Мы тоже счастливые! — ответила Рая и улыбнулась.

С утра погода не улучшилась — облачная шуга по-прежнему когтисто цеплялась за радиомачты, плотно укрывала высокий холм и, медленно двигаясь на восток, сыпала мелкими дробинками дождя. Прохождение теплого фронта ожидалось к вечеру, и Брызгалин, отменив дневные полеты, принял решение летать только ночью.

Опять предстоял день с нелетной погодой. Офицеры поспешили на волейбольную площадку. Геннадий же надел высотный костюм и, не спуская взгляда с мяча, сел на чехол дежурного самолета.

Мажуга лежал возле волейбольной площадки и нехотя следил за ходом игры. Ни спорт его не интересует, ни книги. Не горит, а тлеет, подумал Геннадий о Мажуге. Недавно снова долго говорили с ним: по вине Мажуги пушка на полигоне у Подшибякина отказала…

Геннадий не заметил, как Мажуга поднялся и направился к лесу.

…Он ощутил тревогу еще в те доли секунды, когда сигнал с КП только начал свой стремительный бег по проводам. Его словно ударило током, и он беспокойно привстал. Над входом в домик дежурных пилотов рубином заалел сигнал «Готовность…». С помощью подбежавшего механика Геннадий надел гермошлем, взбежал по приставной лесенке в кабину, включил нужные тумблеры, нажал кнопку запуска; пока турбина набирала обороты, пристегнул подвесную систему и привязные ремни. Перед носом самолета мелькали фигуры людей, надсадно выл агрегат запуска, кто-то звал Мажугу… В шлемофоне услышал голос Кочкина:

— Ноль-сороковой! Вам взлет! Цель реальная!

С получением команды на взлет Геннадий сразу почувствовал, как все земное в один миг отодвинулось куда-то, словно и не было его: ни осиротевшего осеннего леса, ни голосов людей на волейбольной площадке, ни счастливых лиц Шурочки и Анатолия, у которых завтра свадьба.

3

Медицинское заключение из госпиталя пришло неделю назад, и Горегляду в штабе дивизии пообещали поскорее прислать офицера, который заменит Кочкина. Николай с неохотой воспринял весть о дежурстве. Все свободное время он проводил на стоянке, готовился к сдаче зачетов по технике, в классе, штудируя инструкции и наставления. Суточное дежурство на КП отрывало от самолета, и он с горечью в голосе попросил начальника штаба не назначать его.

Тягунов выслушал Кочкина и сказал:

— Заступаете в последний раз.

«Если бы в последний…» — досадовал Николай.

Вернулся домой поздно. Дверь в квартиру, к его удивлению, оказалась незапертой. Кто мог открыть? Ключ только у Васеевых. Может, Лида? Она иногда заходит помочь убрать, приготовить ужин. Почему-то сильнее заколотилось сердце…

Войдя в комнату, Николай включил свет и обмер! Надя! Ни одного письма. Столько времени прошло…

— Коля, милый! — Надя обвила его шею, прижалась к груди, коснулась мокрым от слез лицом щеки. — Прости. Я не могу без тебя. Я столько пережила… Ты — самый лучший на свете. Ты добрый, родной… прости. — Она бессильно опустилась на пол, обняла его колени.

— Что ты, Надя?! Поднимись! — Николай взял ее, обмякшую, податливую, под руки, усадил на стул. Стоял, все еще не веря увиденному. Надя, Надя… Что же ты наделала? Ты ведь всю мою жизнь поломала, чуть удержался… Столько с тех пор воды утекло, опустело мое сердце, ожесточилось. Зачем ты приехала? Поздно…

Он схватил с вешалки куртку и выскочил на улицу…

Приняв дежурство, Николай придвинул стул ближе к индикатору радиолокационной станции, оценил воздушную обстановку, задержав взгляд на нанесенном стеклографом извилистом шнурке государственной границы. Время тянулось медленно; из головы не выходила Надя и все, что было связано с нею. Он так задумался, что не сразу услышал тревожный голос оператора:

— Внимание! Цель! Азимут… Удаление… Скорость семьсот.

Николай вскинул голову и заметил, как в правом углу экрана появилась крупинка света. Она медленно скатывалась к металлическому обрамлению индикатора. Привычным движением нажал педаль запроса. Цель не ответила. «Нарушитель!» — пронзила тревога, и он крикнул в микрофон:

— Капитану Васееву — воздух!

Схватил трубку телефона и кратко доложил обстоятельства нарушения границы.

— Нарушителя перехватить! — тут же последовал приказ оперативного дежурного дивизии.

— Есть! — ответил Кочкин и нажал кнопку селекторной связи с командиром полка.

— Поднимаю на реальную цель!

— Вас понял! — услышал он голос Брызгалина. — Выезжаю на КП. Второму экипажу готовность…

— Капитану Сторожеву — готовность…

Спустя некоторое время отметка самолета Васеева появилась на экране локатора.

— Ноль-сороковой! Разворот до курса сто десять!

— Я — Ноль-сорокевой! Выполняю!

— Ноль-сороковой! Цель реальная! Высота шесть!

— Понял!

Каждый полет летчика-истребителя невидимыми нитями связан с командным пунктом. Управляют экипажами штурман-первогодок или седой офицер, любая команда на борт истребителя воспринимается как приказ, не подлежащий ни обсуждению, ни тем более изменению. Летчики верят офицерам КП, как никому, знают, что в Их распоряжении мощные локаторы и другая надежная техника и что их данные точнее и надежнее, чем самые тщательные расчеты, какие можно провести в кабине. В облаках не видны ни извивающаяся вдоль границы большая река, ни серая тесьма узкой дороги. На экране локатора штурман безошибочно определяет местоположение самолета и помогает летчику выйти в заданный район.

— Ноль-сороковой! Курс сто двадцать!

— Выполняю! Скорость цели?

— Скорость девятьсот пятьдесят!

— Понял!

— Цель впереди по курсу!

Николай не сводил глаз с экрана локатора, на котором среди отсветов облаков тускло виднелась дужка цели и неяркая, похожая на серебряную капельку отметка самолета. Надо точнее подвести перехватчик к нарушителю, обеспечить Геннадию удобный тактический маневр, а уж он-то не промахнется. Ракеты свое дело сделают. И пушка не подведет. Недолго осталось чужому самолету коптить небо, далеко не уйдет.

Самолет пробил облака, и Геннадий увидел яркую синь неба. Но любоваться ею было некогда. Стараясь быстрее отыскать нарушителя, он не отрывал глаз от экрана локатора. Николай сказал: «Цель реальная!» Реальная! Значит — враг.