Белла Ахмадулина

Радость в Тарусе

Путник

Анели Судакевич

Прекрасной медленной дорогойиду в Алекино (онозовет себя: Алекино́),и дух мой, мерный и здоровый,мне внове, словно не знакоми, может быть, не современникмне тот, по склону, сквозь репейник,в Алекино за молокомбредущий путник. Да туда ли,затем ли, ныне ль он идет,врисован в луг и небосводдля чьей-то думы и печали?Я – лишь сейчас, в сей миг, а он —всегда: пространства завсегдатай,подошвами худых сандалийосуществляет ход временвдоль вечности и косогора.Приняв на лоб припек огнянебесного, он от менявсе дальше и – исчезнет скоро.Смотрю вослед моей душе,как в сумерках на убыль света,отсутствую и брезжу где-то —то ли еще, то ли уже.И, выпроставшись из артерий,громоздких пульсов и костей,вишу, как стайка новостей,в ночи не принятых антенной.Моё сознанье растолкави заново его туманядремотной речью, тётя Маняпротягивает мне стаканпарной и первобытной влаги.Сижу. Смеркается. Дождит.Я вновь жива и вновь должниквдали белеющей бумаги.Старуха рада, что зятьяубрали сено. Тишь. Беспечность.Течёт, впадая в бесконечность,журчание житья-бытья.И снова путник одержимыйвступает в низкую зарю,и вчуже долго я смотрюна бег его непостижимый.Непоправимо сир и жив,он строго шествует куда-то,как будто за красу закатана нём ответственность лежит.1976

Радость в Тарусе

Я позабыла, что всё это есть.Что с небосводом? Зачем он зарделся?Как я могла позабыть средь злодействто, что ещё упаслось от злодейства?Но я не верила, что упаслосьхоть что-нибудь. Всё, я думала, – втуне.Много ли всех проливателей слёз,всех, не повинных в корысти и в дури?Время смертей и смертельных разлук,хоть не прошло, а уму повредило.Я позабыла, что сосны растут.Вид позабыла всего, что родимо.Горестен вид этих маленьких сёл,рощ изведенных, церквей убиенных.И, для науки изъятых из школ,множества бродят подростков военных.Вспомнила: это восход, и встаю,алчно сочувствуя прибыли света.Первыми сосны воспримут зарю,далее всем нам обещано это.Трём обольщеньям за каждым окномрадуюсь я, словно радостный кто-то.Только мгновенье меж мной и Окой,валенки и соучастье откоса.Маша приходит: «Как, андел, спалось?»Ангел мой Маша, так крепко, так сладко!«Кутайся, андел мой, нынче мороз».Ангел мой Маша, как славно, как ладно!«В Паршино, любушка, волк забегал,то-то корова стенала, томилась».Любушка Маша, зачем он пугалПаршина милого сирость и смирность?Вот выхожу, на конюшню бегу.Я ль незнакомец, что болен и мрачен?Конь, что белеет на белом снегу,добр и сластёна, зовут его: Мальчик.Мальчик, вот сахар, но как ты любим!Глаз твой, отверсто-дрожащий и трудный,я бы могла перепутать с моим,если б не глаз – знаменитый и чудный.В конюхах – тот, чьей безмолвной судьбойдержится общий не выцветший гений.Как я, главенствуя в роли второй,главных забыла героев трагедий?То есть я помнила, помня: нас нет,если истока нам нет и прироста.Заново знаю: лицо – это свет,способ души изъявлять благородство.Семьдесят два ему года. Вестейдобрых он мало услышал на свете.А поглядит на коня, на детей —я погляжу, словно кони и дети.Где мы берем добродетель и стать?Нам это – не по судьбе, не по чину.Если не сгинуть совсем, то – устатьвсё не сберемся, хоть имеем причину.Март между тем припекает мой лоб.В марте ли лбу предаваться заботе?«Что же, поедешь со мною, милок?»Я-то поеду! А вы-то возьмёте?Вот и поехали. Дня и коня,дня и души белизна и нарядность.Федор Данилович! Радость моя!Лишь засмеется: «Ну что, моя радость?»Слева и справа: краса и краса.Дым-сирота над деревнею вьётся.Склад неимущества – храм без креста.Знаю я, знаю, как это зовется.Ночью, при сильном стеченье светил,долго смотрю на леса, на равнину.Господи! Снова меня Ты простил.Стало быть – можно? Я – лампу придвину.1–2 марта 1981Таруса

Возвращение в Тарусу

Пред Окой преклонённость землии к Тарусе томительный подступ.Медлил в этой глубокой пылистольких странников горестный посох.Нынче май, и растет желтизнаиз открытой земли и расщелин.Грустным знаньем душа стеснена:этот миг бытия совершенен.К церкви Бёховской ластится глаз.Раз ещё оглянусь – и довольно.Я б сказала, что жизнь – удалась,всё сбылось, и нисколько не больно.Просьбы нету пресыщенных устк благолепью цветущей равнины.О, как сир этот рай и как пуст,если правда, что нет в нем Марины.16 (и 23) мая 1981Таруса