Ушаков

18 мая эскадра тронулась в путь. Выпали на ее долю и штормовые ветры, что повлекли на дно пять кораблей, лодок и шлюпок. У Геничей флот помог построить мост через косу и двинулся к проливу Еникале, где и встретил турецкий флот из 40 судов, галер.

Эскадра Сенявина пошла на сближение, но турки, потрясенные появлением русского флота, бой не приняли и отступили. Русские корабли встали на Еникальском рейде и вступили «сполна во владение Азовским морем». 23 июня Сенявин с удовлетворением пишет И. Чернышеву: «Я скажу, что прошел Азовское море вдоль от одного края до другого и теперь опять на половине. Я думаю, что турки таких судов на Азовском море видеть не уповали. Удивление их тем больше быть может, что по известности им азовской и таганрогской глубины там великим суднам быть нельзя... то по справедливости сказать турки могут, что флот сей пришел к ним не с моря, а с азовских высоких гор. Удивятся они и еще больше, как увидят на Черном море фрегаты и почувствуют их силы».

Ушаков в эти годы исполнял немало серьезных поручений и заданий. На праме номер пять под командой капитан-лейтенанта Апраксина плавал от Новохоперска к Азову. Потом на том же праме плавал, охраняя устье Дона в 1769 году. В том же году он был произведен в лейтенанты и уже в следующей кампании сам командовал этим прамом. В строящемся и становящемся на короткий период основной базой русского флота Таганроге тоже разворачивалось строительство, и лейтенант Ушаков доставлял туда лес, командуя транспортными судами. В 1772 году получил важное задание поднять затонувшие и застрявшие на Дону корабли с припасами и материалами. В этом же году на палубном боте «Курьер» впервые прошел от Таганрога до Кафы (Феодосия) и далее до Балаклавской бухты. «Новоизобретенные» шестнадцатипушечники «Модон» и «Морея» под его началом оказывались то в Таганроге, то в Балаклаве, то в Кафе, то в Керчи, участвуя в разведке, охране берегов, защите крепостей побережья от турецких десантов. Черное море стало для него тогда морем познания морского ратного труда. Первой боевой школой командования людьми и кораблями. В 1775 году Федор Ушаков был переведен в Санкт-Петербургскую корабельную команду и произведен в капитан-лейтенанты.

Собирать по человечку...

Заканчивалась русско-турецкая война. Лейтенант Ушаков получил задание провести «новоизобретенный» корабль «Модон» из Керчи в Балаклаву. На палубе сбилось три десятка рекрутов, со страхом глядевших на удалявшиеся берега.

— Ну что, братцы, приуныли? — весело бросил Ушаков, проходя мимо. — Или страшно?

— Страшно, ваше благородие. Но не всем.

— Откуда будете?

— Да отовсюду. Вон мы ярославские. Те, что глаза аж закрывают, калужские. Я хожу, их успокаиваю.

— А тебя как звать-то, ты что за всех отвечаешь? Старший?

— Не-е-е! Никто не назначал. Зовут Петром Золотаревым. А старший-то вон уже спать укладывается.

Седой солдат, подложив под голову вещевой мешок, дремал, не обращая внимания на качку.

— А я тоже морекача не боюсь. По Азову плыли, и сейчас нутро спокойно. Я мальчишкой на деревья самые высокие забирался и не боялся.

— Ну а у пояса-то что у тебя привязано?

— Топор. Мы, ярославские, без топора как без рук. Все им выделать можем, закрепить, сколотить.

— Хм-м! А не хочешь ли навсегда в морском услужении остаться? Чувствую, ты к этому способен.

— Да-к я что? Мы люди подневольные. — Солдат помолчал и со вздохом закончил: — Эвона у вас как раздольно на море-то. Дыши вольно, не скрючивайся. Да и командиры какие добрые, — и он с доброжелательностью посмотрел на Ушакова.

...Балаклава была селеньем невзрачным. Несколько наспех сбитых офицерских домов. Высеченные в камнях солдатские и матросские казармы, два лабаза купеческих да въездная арка, построенная по греческому образцу из известняка местным комендантом Арсеньевым. Дом самого коменданта был, пожалуй, главным и красивым местом селенья. В левой половине с небольшим садиком жила семья, а в правой с утра раздавались распоряжения, разводились по приказу посты, караульные начальники записывали в журнале происшествия за сутки. Сюда и прибыл с сухопутной командой широкоплечий лейтенант Ушаков. Его «новоизобретенный» корабль «Модон» покачивался в бухте, необычно спокойной и ласковой.

— Прибыл для защиты крепости от турецкого флота, — четко доложил он коменданту.

— Давай, дружок, давай, защищай, — протянул ему руку комендант. — А на обед ко мне проследуй, моя Наталья Ивановна щи еще не разучилась варить.

Ушаков сдал ему сухопутную команду, распорядился о доставке воды и продовольствия на корабль, обошел селение и в полдень, робея, что было с ним всегда, когда он приходил в семейные дома, постучался в левую дверь комендантской.

— Входите, не заперто, — послышался ласковый голос. Ушаков сразу покраснел, стушевался, потом решительно взялся за ручку, рванул ее на себя и, пригнувшись, шагнул внутрь. От стола, стоящего в углу комнаты, повернулась расставлявшая посуду девушка. Серые ее глаза внимательно, без робости рассматривали вошедшего.

— Вот о вас батюшка, наверное, говорил: приехал волшебник морской, теперь турок нам не страшен...

Краснеть дальше было некуда, Ушаков поклонился.

— Меня Федором Федоровичем зовут. С турками, если надо, будем биться и вас в обиду не дадим. Хотелось бы знать ваше имя, кого защищать будем.

— О, вы в обиду себя не дадите, — благосклонно заметила девушка и сделала церемонный присест. — Меня Полиной зовут, и я здесь у батюшки недавно. Семьи сюда еще никто не решается привозить. Ну а теперь, с вашим приездом, — опять улыбнулась девушка, — нам нечего бояться.

Улыбалась она доброжелательно, а в словах Ушаков чувствовал насмешку, может быть, и издевку даже. Не любил он это, чтобы облик, состояние расходились со словами. По нему уж, если гневаешься, так и говори резко, ругательно даже, а если добро на уме, так не пачкай его ехидством и намеками. Однако промолчал и спросил:

— А господин комендант, что, еще не освободился от забот?

Тут дверь в горницу растворилась, и с приступочки, идущей из рабочей половины, ступил комендант в растрепанном парике, в небрежно застегнутом мундире. Развел руками:

— Поселение — грех городом называть, а дел и не перечесть. Вот и хорошо, что ты здесь, дружок, — обратился он к Ушакову. — Поди, с Полиной моей познакомился. Хорошо тоже. Она тут засиделась у меня, заскучала, все ее в столицы тянет. А будешь приходить — вдвоем веселее будет.

— Батюшка, — теперь уже покраснела Полина, — господин лейтенант не для того сюда прибыл, чтобы девиц развлекать. — Краска быстро сошла с ее лица, и она снова улыбнулась. — Он нас от неприятеля защищать будет, а вы...

— Знаю, знаю, а ты не сердись на старого. Я ведь говорю, что думаю. Садитесь, Федор Федорович. Щей отведаем.

Пришла и комендантша, по ее указанию длинный матрос разлил бачок щей, поставил в центре стола крупно нарезанный хлеб и ушел...

— Ну дак как вы, милая душа, к нам попали? Долго ли будете здесь пребывать?

Федор Федорович обстоятельно рассказал, что окончил Морской шляхетский корпус. Плавал из Кронштадта в Архангельск и обратно. А в 1768 году был откомандирован на Дон под команду контр-адмирала Сенявина а плавал на праме, прикрывал устья рек от турок, выводил недавно построенные у Воронежа корабли в Азовское море. Потом и сам стал плавать в нем, командуя ботом «Курьер», вышел впервые в Черное море.

— Оно, — поощряемый внимательным девичьим взглядом, продолжал лейтенант, — с Балтийским совсем не схоже. Вначале мне показалось ласковым, теплым, словно и не море, а пруд наш деревенский. Но набежал ветер, затянулось небо, волна хлопнула в днище — море! Важное море. Предстоит нам с ним подружиться.

— Да, дружок, как начнет бить волна осенью о берег, то хаос и содом истинный. Посему и бухты ищут сейчас повсюду для флота будущего. Наша Балаклавская удобная, тихая. Но, сказывают, Ахтиярская еще лучше. А вы сколько у нас пребывать будете? Чем вам помочь в обустройстве?