Страница 63 из 71
Затем я сделала шаг назад и положила его куртку на пол, расстелив ее, как одеяло. Он смотрел, молча осознавая серьезность моих намерений.
Сначала он не ответил, но потом кивнул, будто не мог подобрать слова.
Я села на нашу одежду, и он опустился на колени рядом со мной, держа в ладонях мое лицо и гладя мои скулы большими пальцами в синяках. "Вот оно", — подумала я, сглотнув. И мне даже не пришлось говорить себе запомнить это, потому что я знала, что запомню обязательно.
Но его глаза поднялись над моим обнаженным плечом и посмотрели на пол и расстеленную куртку. Его брови сошлись вместе.
Одной рукой я прикрыла грудь.
— В чем дело?
— Ты уверена?
Беззащитность в его голосе изумила меня. Заставила осознать, что он спрашивает не об этой пыльной комнате, а о себе.
— Да.
Мгновение он молчал, а потом моргнул.
— Ты не будешь сожалеть...
— Нет, — ответила я. Мой взгляд опустился.
Чейз помедлил.
— В последнее время я так много всего напортачил. Если ты сомневаешься...
— Не сомневаюсь, — отрезала я.
Он выдохнул сквозь зубы и закончил:
— То скажи сейчас.
Но он уже наклонился надо мной, отводя с моего лица волосы и касаясь кончиками пальцев моей щеки.
— Я не сомневаюсь, — повторила я. — Возможно, это наш единственный шанс.
Он замер.
— Что?
— Ничего, — торопливо ответила я.
Он сел прямо.
— Что ты имеешь в виду?
Внезапно почувствовав себя слишком незащищенной, я накинула на плечи его куртку.
— У нас осталось совсем мало времени, если... ты знаешь. Если завтра что-то случится.
Его челюсть отвисла.
— Ты не ожидаешь, что вернешься.
— Ожидаю. В смысле, я хочу вернуться. — Как будто умереть можно было по выбору? Я уставилась на свои ступни. — Ты об этом не думал?
Он подскочил и начал мерить комнату шагами, оставив меня на полу одну.
— Разумеется, я об этом думал, — грубо ответил он.
— Тогда в чем дело?
— Я найду тебя. Если что-то случится, я найду тебя. С нами все будет в порядке. Мы поедем в Южную Каролину.
В его голосе звучала такая отчаянная надежда, что я знала: ее очень просто разбить.
— А если что-то произойдет?
— Ничего не произойдет! — крикнул он, заставив меня выпрямиться. Он резко вдохнул, пытаясь взять себя в руки.
— Ты никуда не пойдешь.
— Чейз...
— Ты даже не ожидаешь, что переживешь это! О чем я только думал?
Я встала и выпрямилась как можно сильнее, чувствуя, как подступают слезы. Мое сердце разрывалось. Я ощущала, как оно рвется внутри меня. Он знал, не мог не знать, на что это похоже, эта проеденная виной дыра в моей груди.
— Ты думал, что если бы мог что-то изменить, то изменил бы, — произнесла я.
В комнате возник призрак моей мамы. Не обвиняя и не осуждая, она все равно присутствовала там.
Внезапно Чейз замер и уставился в окно, не на центр, но вдоль по улице на казармы, в которых жил, когда мы были в разлуке.
Прошла минута. Две.
— Я бы сделал что угодно, чтобы вернуть ее, — пробормотал он.
— Я люблю тебя.
Слова вырвались из моего рта раньше, чем я успела сформулировать их, выпущенные некой неподвластной мне силой. Они мгновенно поглотили меня, овладели мной, будто факт моей любви был единственной известной мне правдой. Единственной правдой, которая существовала. Я люблю тебя, Чейз Дженнингс. Люблю мальчишку, которым ты был, и мужчину, которым ты стал, и даже когда я тебя ненавижу, я все равно тебя люблю, потому что ты — это ты, добрый, надежный и настоящий, и ты понимаешь меня и не боишься.
Осознав искренность моих слов, он застыл, словно статуя. А я ждала, еще острее ощущая собственную обнаженность и уязвимость.
Он глубоко и неровно вдохнул, и это заставило мое сердце сжаться.
— Ты играешь нечестно.
— Вообще-то, ты тоже, — сказала я. Это было правдой. Риск не являлся риском, когда было некого терять.
С коротким сухим смешком он подошел ко мне и обнял за талию, прислонившись своим лбом к моему и закрыв глаза. Я провела пальцами по розовому шраму, опоясывающему его бицепс, и вспомнила день, когда он едва не погиб, защищая меня.
— Теперь ты тоже должен сказать, — подсказала я.
— Что сказать? — Когда я его ударила, он схватил мою руку и прижал ее к своей груди. — Я люблю тебя, Эм. Я любил тебя с тех пор, как мне исполнилось восемь лет, и буду любить всю жизнь.
Его улыбка была такой беззащитной, такой настоящей. Мои глаза затуманились от слез, в груди заболело, и я не знала, как можно чувствовать себя такой счастливой и перепуганной одновременно.
Я прижала ладони к его груди.
— Что теперь будет?
— Теперь я пойду и найду Такера, — неохотно сказал он.
Это были совсем не те слова, на которые я надеялась.
— Зачем?
Он поцеловал меня в висок, задержав там губы и продолжая говорить:
— Потому что мне нужно, чтобы завтра он сделал то, чего не могу я.
* * *
Чейз вернулся через час с раздраженным видом. Я не представляла, что он сказал Такеру, но он не стал объяснять. Вместо этого мы сели рядышком и, глядя на реабилитационный центр, стали говорить, по-настоящему говорить. Обо всем, кроме этого.
Мы говорили о Каре, об Уоллисе и Билли, о Шоне, и Такере, и Ребекке. О ребятах из Чикаго, и о том, как я нашла Джека, в шоке сидевшего на полу туннеля, и о встрече с мамой в видении, вызванном сотрясением мозга. Мы говорили о Бет и о месте, которое когда-то называли домом, зная, что прошлое хранят тело и душа, а не место на карте и не сгоревшие письма или потерянный под развалинами журнал, и теперь нам достаточно друг друга, чтобы помнить. А еще мы целовались. Иногда нежно, иногда с безумной страстью, как до этого. Иногда посреди предложения, когда просто забывали, о чем говорили. За эти короткие часы мы раскрыли наши тайны, обнимая друг друга и молясь, чтобы время разом замедлилось и ускорилось, потому что, как и в ту ночь, когда его призвали, мы знали, что завтрашний день изменит нас навсегда.
В конце концов я заснула на полу, положив голову на его бедро. Последним, что я запомнила, было ощущение его пальцев, перебирающих мои волосы.
* * *
Ранним утром Чейз с запасным ключом, который нам дали чикагцы, прокрался через улицу на крытую стоянку госпиталя. К тому времени как он на рассвете, изображая обычного водителя, выехал в фургоне ФБР на улицу и обогнул заднюю часть заброшенного здания, я сгрызла ногти почти до мяса. Такер сел спереди, а мы с Шоном забрались на средний ряд сидений, где я с надеждой, что еще не использовала всю свою удачу, ощупала висевший у меня на шее медальон со святым Михаилом,
— Я не стану винить тебя, если ты передумаешь.
Мне понадобилось мгновение, чтобы понять: Шон сказал это не Такеру, а мне.
Он сошел с ума? Наш план основывался на моем присутствии.
— Я не передумаю.
Он кивнул, глядя в окно, будто ожидал этого ответа.
— А если я скажу, что не хочу, чтобы ты шла с нами?
— Я скажу: удачно вам вытащить Ребекку без меня.
Он пожал плечами.
— Я бы что-нибудь придумал.
— Ну, тебе не нужно ничего придумывать, — ответила я. — Я иду с вами.
Несколько секунд он молчал.
— Не сделай чего-нибудь глупого, ладно? Я не хочу потерять и тебя.
— Шон. — Я выдавила из себя улыбку, но она, должно быть, выглядела страшновато. — Когда я делала что-нибудь глупое?
— Отлично, — пробормотал он.
Нам понадобилось меньше пяти минут, чтобы оказаться у поворота на стоянку реформационного центра. Мое сердце билось в унисон с ревом двигателя, пока мы ехали мимо других автомобилей ФБР по главной линии. Чейз аккуратно припарковался перед самым Центром физической реабилитации Horizons.
На тротуаре толпились люди. На большинстве из них была темно-синяя форма ФБР. Я заметила пару Сестер, которые, опустив головы, спешили по своим делам. Здесь они вовсе не выказывали той уверенности, какую выказывали мужчины.