Машина различий

Он принял боксерскую стойку: локти согнуты, кулаки сжаты и подняты к лицу, – а затем откинул волосы назад и широко улыбнулся.

– Хорошо тебе говорить, – запротестовала Сибил. – Ты-то свободная пташка. Ты был одним из последователей моего отца – ну и что из того, то же самое можно сказать о многих, кто сидит сейчас в парламенте. Но жизнь падшей женщины кончена. Кончена бесповоротно.

– Вот в том-то все и дело! – Мик раздраженно взмахнул рукой. – Ты теперь работаешь с крутыми ребятами, а мыслишь понятиями уличной девки! Мы едем в Париж, а там тебя ни одна собака не знает. Да, конечно, у здешних фараонов и начальничков есть твой индекс. Но ведь цифры – это только цифры, а твое досье – всего лишь стопка перфокарт. Индекс можно изменить, для этого есть способы. – Он взглянул на изумленное, недоверчивое лицо Сибил и широко осклабился. – Да, согласен, в Лондоне твоем драгоценном это не так-то просто. А вот в Париже, под боком у Луи Наполеона, обстановочка совсем иная! В привольном городке Пари все дела делаются быстро, как по маслу, особенно дела авантюристки с хорошо подвешенным языком и красивыми ножками.

Сибил закусила костяшку пальца, у нее защипало в глазах. Конечно же, это было от едкого дыма калильной лампы – и страха. Новый индекс в правительственных машинах – это новая жизнь! Жизнь без прошлого. Мысль о подобной свободе приводила в трепет. Не столько тем, что значила эта свобода сама по себе, хотя и от этого кружилась голова. Но что может потребовать Мик Рэдли в обмен, за такое-то?

– Ты что, и вправду можешь изменить мой индекс?

– Я могу купить тебе в Париже новый. Выдать тебя за француженку, или аргентинку, или американскую беженку. – Мик скрестил руки на груди. – Пойми меня правильно, я ничего не обещаю. Тебе придется это заработать.

– Ты ведь не дурачишь меня, Мик? – Голос Сибил дрожал. – Ведь я… я могу быть очень, особо мила с тем, кто окажет мне подобную услугу.

– Правда, что ли? – Мик глядел на нее, засунув руки в карманы и раскачиваясь на каблуках.

Слова Сибил, дрожь в ее голосе раздули в нем какую-то искру, это читалось в его глазах. Страстное, почти плотское желание, о котором она всегда смутно подозревала, желание… покрепче насадить ее на крючок.

– Да, если ты будешь обращаться со мной по-честному, как со своей ученицей, а не какой-нибудь слабоумной девкой, которую можно использовать, а затем выбросить, как старую ветошь. – Сибил чувствовала, что у нее подступают слезы, на этот раз еще настойчивей. Она сморгнула и смело вскинула глаза, дала слезам волю – как знать, может, и от них будет какой-то прок. – Ты же не станешь дразнить меня надеждой, чтобы потом ее рассеять, ведь не станешь? Это было бы жестоко и подло! А если ты так поступишь, я… я брошусь с Тауэрского моста! Я не переживу…

– Вытри сопли, – прервал ее Мик, – и слушай меня внимательно. И постарайся понять. Ты для меня не просто хорошенькая бабенка. Этого добра я могу получить где угодно и в любом количестве. Ты нужна мне совсем для другого. Мне нужны толковая голова, решительность и бесстрашие, как у Уолтера Джерарда. Ты будешь моей ученицей, я – твоим учителем, и отношения у нас будут соответствующие. Ты будешь верной, послушной и правдивой, и чтобы никаких уверток, никакого нахальства. Я же обучу тебя ремеслу и буду о тебе заботиться – моя доброта и щедрость в оплату твоей честности и верности. Все ясно?

– Да, Мик.

– Так что, заключаем контракт?

– Да, Мик, – улыбнулась Сибил.

– Вот и прекрасно. Тогда встань на колени, сложи вот так руки, – он сложил ладони как для молитвы, – и принеси следующую клятву. Что ты, Сибил Джерард, клянешься святыми и ангелами, силами, господствами и престолами, серафимами, херувимами и всевидящим оком Господним повиноваться Майклу Рэдли и служить ему верно, и да поможет тебе Бог! Клянешься?

– А это что, обязательно нужно? – ужаснулась Сибил.

– Да.

– Но разве это не тяжкий грех – давать подобную клятву человеку, который… Я хотела сказать… Мы не в святом браке…

– То брачный обет, – нетерпеливо оборвал ее Мик, – а это клятва ученика.

Деваться было некуда. Подобрав юбки, Сибил опустилась коленями на холодный шершавый камень.

– Клянешься?

– Клянусь, и да поможет мне Бог.

– Да не дрожи ты так, – сказал Мик, помогая ей подняться на ноги, – это еще очень мягкая, женская клятва по сравнению с тем, что бывает. Пусть она поможет тебе отринуть все сомнения и вероломство. А теперь на́, возьми, – он протянул ей оплывающую свечу, – и найди этого пропойцу-распорядителя. Скажи ему, чтобы разогревали котлы.

Ужинали они на Хеймаркете, неподалеку от «Танцевальной академии Лорента», в заведении «Аргайл румз». Кроме общего зала, были там и отдельные номера, где беспутные гости могли при желании провести всю ночь.

Ну а Мику, недоумевала Сибил, ему-то зачем этот отдельный кабинет? Мик определенно не боялся появляться с ней на публике. Однако не успели они покончить с бараниной, как слуга впустил невысокого плотного джентльмена с напомаженными волосами и золотой цепочкой на щегольской бархатной жилетке. Он был весь круглый и мягкий, как плюшевая игрушка.

– Привет, Корни, – кивнул Мик, не обеспокоившись даже отложить нож и вилку.

– Привет, Мик, – отозвался незнакомец с неопределенным акцентом актера или провинциала, долгое время прослужившего у городских господ. – Говорят, я тебе нужен.

– Верно говорят, Корни.

Мик не предложил своему гостю сесть, даже не представил его Сибил, и та поневоле чувствовала себя крайне неловко.

– Роль короткая, так что ты все в минуту выучишь. – Мик достал из кармана конверт и протянул его плюшевому джентльмену. – Твои реплики, ключевые слова и аванс. «Гаррик», в субботу вечером.

– Много воды утекло с тех пор, как я играл в «Гаррике», Мик, – невесело улыбнулся Корни; он подмигнул Сибил и удалился не прощаясь.

– Кто это был, Мик? – поинтересовалась Сибил.

Мик вернулся к жаркому и теперь поливал его мятным соусом из оловянного соусника.

– Актер на выходных ролях, – сказал Мик. – Он будет подыгрывать тебе в «Гаррике» во время речи Хьюстона.

– Подыгрывать? Мне? – изумилась Сибил.

– Не забывай, что ты начинающая авантюристка. Со временем тебе придется играть самые разные роли. Политическая речь всегда выигрывает, если ее немного оживить.

– Оживить?

– Не бери в голову. – Он утратил всякий интерес к баранине и отодвинул тарелку. – Для репетиций времени хватит и завтра. Я хочу кое-что тебе показать.

Мик встал от стола, подошел к двери и тщательно закрыл ее на засов. Вернувшись, он поднял с полу парусиновый саквояж и водрузил его на чистую, пусть и многажды штопанную скатерть с характерным узором ромбиками.

Сибил давно уже поглядывала на этот саквояж. И даже не потому, что Мик весь день таскал его с собой: сперва из «Гаррика» – к печатнику, где нужно было перепроверить рекламные листовки лекции Хьюстона, а потом сюда, в «Аргайл румз»; нет, скорее потому, что это была такая дешевка, совсем не похожая на все те модные штучки, которыми так он гордился. Зачем Денди Мику таскать с собой такую сумку, когда он может себе позволить что-нибудь роскошное от «Аарона», с никелированными застежками, из шелка в «клетку Ады»? И она знала, что в черной сумке уже не лежит материал для лекции, те колоды Мик аккуратно завернул в «Таймс» и спрятал за сценическим зеркалом.

Мик расстегнул дрянные жестяные замки, открыл сумку и осторожно вынул длинный узкий ящичек из полированного розового дерева с начищенными латунными уголками. В первый момент Сибил подумала, не подзорная ли там труба – она видела похожие футляры на Оксфорд-стрит в витрине одной оптической фирмы. Мик буквально дрожал над этим ящичком, и выглядело это довольно забавно – сейчас он был похож на католика, которого призвали перезахоронить папский прах. Охваченная внезапным порывом детского любопытства, она напрочь забыла и человека по имени Корни, и странные слова Мика о том, что ей предстоит играть на пару с этим человеком в «Гаррике». Мик со своим таинственным ящиком удивительно напоминал фокусника, Сибил ничуть бы не удивилась, если бы он оттянул манжеты: смотрите, ничего тут нет, и тут тоже ничего.