Страница 59 из 101
Вновь заговорил конферансье:
— Во главе с Сэмми…
И тут его снова заглушили, на сей раз еще энергичнее, чем раньше. Звезды — крупнейшие голливудские звезды — повскакивали с мест и захлопали, завизжали, в точности как глупые девчонки-фанатки, когда на сцену неторопливо вышел Сэмми Дэвис-младший. Вышел так, будто у него имелось сколько угодно времени в этом вечнолюбящем мире. Вышел так, будто заявлял: «Мне все равно, кто вы, мне все равно, какими вы там себя считаете крутыми знаменитостями. Мое шоу — мои правила». И пусть эта публика сама сверкала блеском шоу-бизнеса, все они оказались в этот миг прихожанами в церкви Сэмми.
Первым его номером была «Черная магия». Он начал — и люди снова захлопали, а потом утихомирились, стали слушать и смотреть. Сэмми без остановок спел пару-тройку песен, станцевал. Все это время его папаша и Уилл Мастин просто неподвижно стояли на сцене. Ни дать ни взять парочка индейцев за стойкой сигарной лавки. Насколько же отчаянно нужно тянуться к миру шоу-бизнеса, чтобы соглашаться на роль декорации?
Сэмми исполнил несколько номеров, снял урожай аплодисментов, потом чуть сбавил скорость.
Он подошел к краю сцены и произнес:
— Спасибо. Я очень, очень вам благодарен. От имени моего отца и Уилла Мастина позвольте мне сказать, что нам несказанно приятно снова выступать, во-первых, здесь, в этом великолепном ночном клубе «Сайрос», и, во-вторых, перед такой замечательной публикой — перед вами.
Чистая, правильная речь. В Сэмми была эта изюминка. Он выходил, устраивал представление — тут и водевиль, и негритянские песни, — сверкал этакой черной молнией, а потом вдруг ошеломлял вас речью, которая звучала так, будто пару часов назад он беседовал с королевой Англии, посвятившей его в рыцари.
— Будьте добры, окажите мне снисхождение всего на минуту. Сегодня вечером в зале очень много моих дорогих, дорогих друзей, но есть среди них несколько, о чьем присутствии не упомянуть было бы очень жаль. Разрешите представить вам человека, который не просто талантливый актер, не просто друг. Это человек, которого я считаю своим братом, — мистер Джеф Чандлер.
Аплодисменты. Луч прожектора. За столиком — парень с лицом, будто высеченным из камня, с густой копной черных траченных сединой, волос. Он полупривстал со стула, с ленцой махнул рукой — жест, полный скромности: «Да ладно вам, ребята. Я такой же среднестатистический труженик Голливуда, такая же звезда, как и все вы». Махнул он и Сэмми. Потом сел.
— А если и есть настоящая голливудская пара, так это — вот эти двое. Мои дорогие-дорогие друзья…
Были ли у него не дорогие-дорогие друзья?
— Мистер Тони Кертис и вечно обаятельная, вечно талантливая Джанет Ли.
Тони вскочил на ноги, играя роль не для прочих своих собратьев по экрану, а для горсточки рядовых посетителей, которые сразу заулюлюкали, как бы отказываясь верить, что оказались в такой близости к легенде шоу-бизнеса. Джанет с грехом пополам приподнялась со стула, разыграла удивление — «Как, это мне хлопают?» — словно до сей поры и не подозревала о своем статусе знаменитости.
Сэмми дождался, когда аплодисменты стихнут и в зале наступит настоящая тишина.
— Как вам известно, один из моих самых дорогих друзей в этом безумном мире шоу-бизнеса, человек, не будь которого, я бы, безусловно, не стоял сегодня перед вами… Это мистер Фрэнсис Альберт Синатра…
Я огляделся. Все стали оглядываться. Общий шепот:
— Синатра? Здесь?
Прежде чем этот шепот вышел из-под контроля, Сэмми оборвал его:
— Так вот, вам известно, что всякий друг Фрэнка — это и мой друг.
Мое сердце стало биться чаще.
— Он здесь, в этом городе, и выступает в «Слапси-Максиз»…
Речь шла обо мне. Этого не могло быть. Но…
— И если вы еще не побывали на его представлении, я вам настоятельно рекомендую это сделать, пока вы не окажетесь последним человеком на планете, кто этого не сделал, потому что этот молодой человек — безусловная сенсация. Он далеко пойдет — говорю вам это кроме шуток. Дамы и господа…
Боже… Господи… Он же объявляет…
— Мистер Джеки Манн!
Тут же меня ослепил сноп света, оглушил грохот двенадцати сотен рук, хлопающих в мою честь. Хлопки. Свист. Все это — мне.
А я сижу и сижу себе сиднем. Это после всех-то представлений, которые я дал, после всех тех долгих минут, часов, что я провел на сцене, — выходит, лучшее, что я могу изобразить, — это сидеть, таращась на все это звездное скопление, ничем не отличаясь от какого-нибудь паренька, только что приехавшего из Айовы?
Ну нет. Конечно нет. Полжизни я на все лады мечтал, фантазировал о подобном миге. Пусть это никогда больше не повторится, но уж теперь-то я не упущу такого случая. И вот я изобразил Джефа Чандлера: чуть привстал, слегка махнул рукой — отчасти толпе, отчасти в сторону Сэмми, поглядев с понимающим видом и улыбкой и как бы шутливо-укоризненно покачав пальцем: мол, ты-то знаешь, Сэмми, не стоит из-за меня поднимать такую шумиху.
Я снова уселся и сквозь затихающие аплодисменты расслышал, как Чарлтон Хестон говорит кому-то:
— Да, в «Максиз». Этот парень чертовски классно выступает.
Чак. Несусветное трепло!
Сэмми вернулся к своей программе, снова принялся петь, танцевать, изображать и играть на инструментах, и так далее и тому подобное…
Все это прошло мимо меня: как зритель я перестал существовать — настолько меня ошеломил тот краткий миг, когда я, подобно ему, и благодаря его словам, стал звездой. Я мысленно повторял, заново проигрывал, пытался удержать, навсегда запечатлеть в памяти этот момент, уже скользящий в прошлое, и поэтому пропустил два оставшихся часа представления. И лишь финал «Рождения блюза» оказался у Сэмми настолько сногсшибательным, что заставил меня забыть фантазии на тему моей собственной персоны, вознесшейся в заоблачные выси.
Зрители аплодировали стоя, а Сэмми, истекая потом после безостановочного выступления, перед уходом помахал им на прощанье. Двое других из этого трио тоже ушли, умаявшись от усилий, которые потребовались от них, чтобы отстоять на сцене все то время, что Сэмми трудился без устали.
Зажегся свет, и все сразу зашумели, заговорили о Сэмми и о том, какое он чудо и что нет на свете большего чуда, чем Сэмми.
По пути к выходу Джеф Чандлер, махнув мне рукой, спросил:
— Увидимся в «Кингз»?
Сделав вид, будто в моем светском календаре множество иных важных пунктов, я задумчиво нахмурил лоб и неопределенно кивнул.
— Вероятно, увидимся, — сказал я, даже не зная, что это за место и где оно находится.
Я попытался подозвать официанта, заплатить по счету.
Подошел знакомый мексиканец, сказал:
— Обо всем уже позаботились, мистер Манн. — Он сказал это так взволнованно, будто моя попытка самому расплатиться за угощение грозила безнадежно испортить ему эту ночь.
Я спросил его про «Кингз».
— Да-да, сэр. Вы пойдете туда?
— …А что это такое?
— Ресторан «Кингз». Открыт до утра. — Он окинул взглядом толпу тянувшихся к выходу людей. — Ведь если ты — трудолюбивый кумир киноэкрана, то тебе нельзя ложиться спать, пока не взойдет солнце. — Это было произнесено с известной долей язвительности.
— Хорошее место?
— Конечно, амиго. Я сам там часто бываю. После того, как сыграем в гольф с Айком. Не могу сказать, что там очень любят моих собратьев. Не знаю, как там относятся к вашим.
То ли сказался предутренний час, то ли целая ночь хлопотливого снования от столика к столику, прислуживания всем этим городским знаменитостям, но официант явно был настроен на искренность.
Он прибавил:
— Вам нужно туда пойти.
— Но вы же только что говорили…
— Там будет мистер Дэвис. Раз он там, никто не посмеет вас потревожить. А для нас это будет полезно.
Я не понял этого «для нас».
Он пояснил:
— Да, черт возьми, они начнут пускать к себе мексиканцев только после того, как привыкнут к цветным. Если вы пойдете туда сегодня, то, надо думать, когда-нибудь мои внуки смогут поесть в этом ресторане, если он еще не закроется к тому времени.