Страница 47 из 101
Фрэнк поинтересовался:
— Как там — про то, что твой старик не пьяница… — Он силился вспомнить слова.
Один из его спутников, сидевших тут же за столом, торопливо — совсем как комнатная собачка, которая торопится поднести хозяину газету, — подсказал:
— Он говорил: его отец не пьяница, потому что он может запросто лежать на полу и ни за что не держаться.
Фрэнка снова одолел приступ неудержимо-удушливого смеха, как будто он услышал эту шутку в первый раз.
Другие мужчины тоже засмеялись.
Девушки просто улыбнулись.
— Откуда ты узнал такой прикол? — спросил Фрэнк.
— Это не прикол, сэр. Это чистая правда. Мой отец превратил умение напиваться в целую науку, — ответил я очень серьезно.
Фрэнк и его дружки снова расхохотались.
— Если бы питье превратили в олимпийский вид спорта, мой отец точно получил бы золотую медаль. Джесс Оуэнс[33] среди бухарей… конечно, если ему не придется бежать по прямой.
Фрэнк — тут его лицо из красного сделалось синим — замахал на меня рукой: мол, перестань, а то я задохнусь.
Его приятели принялись делать то же самое. Топали ногами, стучали по столу, чтобы показать Фрэнку, что им тоже до колик смешно слушать меня.
Девушки просто улыбались.
Я стоял и думал об отце — этом алкаше, из-за которого на всех напал приступ смеха. Хоть на что-то он наконец сгодился.
Фрэнк:
— Садись, Джеки.
Места для меня в кабинете не было. Прошло полсекунды, прежде чем это стало понятно, но, по-видимому, полсекунды оказались слишком долгими для того, кто не поспешил уступить мне место.
— Поли, какого хрена? Вставай, мать твою, пусть Джеки сядет.
Поли — кто бы ни был этот Поли — вскочил с места, причем с таким видом, будто хотел заслужить отсрочку от смертной казни.
Я занял освободившееся место рядом с подругой Поли.
По залу пробежал говорок. Я не мог понять, о чем судачат: о том, что я сижу с Фрэнком, или о том, что я сижу рядом с белой бабой.
Фрэнк. Фамилию его я не разобрал и вот теперь ломал голову — кто он такой. Его лицо казалось мне знакомым. Смутно. Он вроде смахивал на Джорджа Рафта, но явно не был актером. Киномагнат? Сердце у меня забилось. Неужели я вошел в милость к какому-то киномагнату? Вполне возможно — на нем было столько драгоценностей! Вся кабинетная публика тоже сверкала камнями на пальцах, золотыми часами, алмазными булавками на галстуках и жемчужными ожерельями.
Пока я думал об этом, Фрэнк повторил:
— Ты уморительный парнишка. А почему я тебя раньше здесь ни разу не видел?
— Я никогда раньше не выступал здесь, сэр. Я в основном работал по разным кафе, по клубам в Виллидже.
— А, с этими волосатыми психами. — Фрэнк ясно дал понять, что ему публика из Виллиджа не по вкусу. — Ты наркотиками не балуешься, а?
— Нет. Нет, сэр.
— Это чистая отрава. Держись лучше подальше от этой отравы. — Фрэнк допил остатки своего спиртного.
— Да, сэр. Я недавно ездил с большими гастролями. Только-только пробиваюсь в престижные заведения.
Фрэнк кивнул, потом сказал:
— Мне нравится, что ты не сквернословишь. А то у многих — особенно у тех, кто на волосатых работает, просто мат на мате стоит, матом погоняет. У тебя — нет. На тебя я могу с женой приходить.
— Конечно, Фрэнк, — поддакнул Поли из своего штрафного угла позади нас. — Ей бы очень понравилось.
Появился официант в красном пиджаке, принес Фрэнку новую порцию выпивки и без единого слова удалился.
Я почувствовал, как что-то легко коснулось моего бедра. Взглянул на женщину, рядом с которой сидел. На подругу Поли. Она со скучающей улыбкой таращилась на Поли.
Фрэнк:
— Ты когда-нибудь на Тахо выступал?
— На Тахо? На озере Тахо? Нет, сэр.
— Тебя надо устроить на Тахо. — Обращаясь к Поли: — Напомни мне, чтобы я поговорил с Момо насчет этого малого. Чтобы в клуб его устроить.
Поли, видимо не рискуя доверяться собственной памяти, вытащил ручку и бумагу и все записал.
Я спросил:
— А кто этот Момо?
Фрэнк от добродушия мгновенно перешел к резкости:
— Один наш знакомый — вот кто, черт возьми. И не фиг тебе об этом тревожиться.
Я об этом и не тревожился. Меня гораздо больше тревожило, не нарвусь ли я на что-либо посерьезнее отчитывания за неуместные вопросы.
— Жюль о тебе хорошо позаботился? — снова добродушно спросил Фрэнк. Я начал догадываться: этот тип — из тех, кто с одинаковой готовностью и ударит тебя, и приголубит, причем обоим действиям одинаково не придаст никакого значения.
— Да, сэр. Меня накормили отличным бифштексом по-нью-йоркски.
Он кивнул еще пару раз, потом сказал:
— Ну, тебе, наверно, надо к следующему шоу готовиться…
Я достаточно долго вращался в эстрадных кругах, чтобы понять намек с лёту. Я встал и сказал:
— Благодарю вас за ваше гостеприимство и добрые слова, сэр.
В ответ вновь раздался тот же одышливый смех.
— Гостеприимство и добрые… — Фрэнк обернулся к дружкам. — Вы только послушайте этого хренова комика! Прямо хренов Шекспир, ни дать ни взять! — И еще посмеялся.
Как всегда, мне не нравилось, когда надо мной смеются.
Как обычно, когда смеялся надо мной кто-то, наделенный властью, тем более — властью устроить меня на Тахо, — я ничем не выразил своего недовольства.
Фрэнк протянул мне руку, и я пожал ее, а потом пожал руку девушке, сидевшей рядом с ним, и другому парню за столом, и его девушке, и девушке Поли, которая сидела рядом со мной…
Между нашими ладонями оказалась смятая бумажка. Я поглядел на девушку — она в ответ поглядела на меня с видимым безразличием, которое ясно говорило всем окружающим, что между нами происходит всего лишь рукопожатие.
Я на манер фокусника быстро и незаметно нырнул рукой в карман, прежде чем пожать руку Поли.
И отправился обратно на кухню. По пути услышал, как где-то за столиком говорят: «Невероятно! Этот парень знаком с Фрэнком Костелло».
Костелло?
Я остановился. Мои руки вспотели и задрожали, заскользив по спинке стула, за который я схватился, как за костыль.
Костелло.
Фрэнк Костелло! Это имя знал весь город. Чаще всего в газетах его имя соседствовало со словами вроде «будто бы» или «как стало известно». Фрэнк Костелло. Вот почему Жюль так пекся о том, чтобы обо мне как следует позаботились; вот почему весь зал смеялся, когда он смеялся. Оказывается, все дело в том, что меня позвал к себе на посиделки Премьер-Министр, один из самых крупных главарей мафии в Нью-Йорке.
Я добрел до своей гримерки, рухнул на диван. Я был в полном истощении. Все превращалось в какой-то бесконечно долгий, безумный карнавальный аттракцион, а у меня впереди было еще второе выступление.
Ко мне зашел Сид. Я вкратце изложил ему свой разговор с мистером Костелло, сказал, что он обещал помочь мне с Тахо.
— О Боже, — ахнул Сид.
Ну да. Я тоже все понимал. Фрэнк Костелло устраивал делишки для мафии. В народе издавна утвердилось мнение, что именно он покупает всех и вся в Нью-Йорке — начиная от рядовых копов и кончая мэром. Даже фэбээровская шишка Гувер — игрок в общественной, дегенерат в частной жизни — находился у Костелло в брючном кармане, и тот таскал его с собой повсюду, как амулет на счастье. Если кто-то хотел вести дела в городе, если кому-то нужна была защита от закона, обращались к Костелло. Делал он все по-чистому: раздавал деньги кому нужно, чтобы не было беды. Но при необходимости, если что-то не получалось мирным путем, ему не составляло труда всадить пару пуль в чью-нибудь голову.
Сид улыбнулся — усталой и осторожной улыбкой.
— Теперь у тебя есть друг, — заметил он, и этим все было сказано.
Сид поспешил вниз, занять столик для предстоящего шоу. У меня оставалось еще несколько минут до выхода. Я достал из кармана клочок бумаги, который сунула мне в руку подруга Поли. Развернул: имя — «Джина» — и номер телефона.
33
Джесс Оуэнс (1913–1981) — знаменитый американский легкоатлет. На Олимпийских играх 1936 г. в Берлине этот чернокожий спортсмен опроверг гитлеровскую расовую теорию, завоевав 4 золотые медали.