Страница 68 из 123
Валютные счета частных фирм и совместных предприятий аннулируются. Владельцам счетов выдается компенсация в новых конвертируемых рублях из расчета один рубль за один доллар.
Станислав Гагарин вспомнил, что до июня 1944 года бумажный фунт стерлингов правил миром, приравнивался к золотому, и сие давно было не по душе разжиревшим на крови Второй мировой войны американским банкирам-ломехузам.
И вот в том самом июне они созвали в Брентон-Вуде финансовую конференцию, которая отняла у фунта приоритет в пользу доллара.
Поймал на удочку неукротимого вепря Черчилля не кто иной, как Бернард Барух, финансист из-за океана. Во время оно, в младые годы Черчилль проигрался на бирже, залез в долги, а Барух скупил его векселя.
И теперь высокородный лорд, которого не смог напугать Гитлер, покорно пошел на поводу хитрейшего слуги и приказчика Уоллстрита, президента Рузвельта-Розенфельда.
«Такими вот глобальными подлянками оборачиваются грехи молодости, — вздохнул сочинитель. — Но в чем согрешили мы, просравшие янкам едва ли не весь державный золотой запас?»
В 1950 году товарищ Сталин сделал блистательный ход, поручив Госбанку СССР резко понизить курсы иностранных валют и впредь соответственно менять курс рубля в отношении к другим иностранным валютам.
— Отличный ход, — двинув пальцем в сторону экрана, сказал Станислав Гагарин. — Он опять повторил его… Погоди, я ведь читал об этом в газете «Молния». Сейчас принесу…
Писатель метнулся в кабинет, разыскал в ворохе книг и бумаг на письменном столе орган ЦК Российской коммунистической рабочей партии номер сорок шесть, за декабрь 1992 года, вернулся в гостиную и прочитал жене:
— «В тяжелейшие времена Сталин собрал силу русскую да одним ударом и отрубил щупальца сосущего нас золотого спрута. Одним ударом лишил капиталистов надежды на Мировое Господство.
После разгрома фашистской Германии это было не менее жестокое поражение империализма. Реваншем для мировых банкиров могла быть только смерть Сталина, только восстановление ничем и никем не ограниченного господства доллара». Во!
— А это поможет? — с сомнением спросила Вера Васильевна.
— Еще как! — воскликнул сочинитель и переключил канал.
Незнакомый российский диктор сообщал из Кемерово:
— Шахтеры Кузбасса единодушно приветствуют и одобряют указы товарища Сталина. С большим воодушевлением и энтузиазмом шахтеры остались под землей на сверхурочную смену и н а р у б и л и дополнительно тысячи тонн отборного угля.
Нагруженные черным золотом эшелоны отправлены в Москву, в подарок товарищу Сталину.
Председатель выругался.
— Перестарались, холуи… Не в Москву, а к доменным печам надо гнать уголек, — сердито проговорил он.
— Неугомонный ты наш, — ласково взъерошила мужу волосы Вера Васильевна. — И все-то тебе надо! Пусть у товарища Сталина голова болит… На то он и вождь! У тебя что, собственных забот мало?
Про неугомонность сочинитель знал, клял себя за нее, а вот измениться не мог. Вот было ему до каждой государственной крупноты и мелочи дело — и все тут. Такой уж несуразный человек Станислав Гагарин. Ни себе, ни сотрудникам, ни, тем более, домашним не давал покоя.
— Слушай, слушай! — воскликнул сочинитель, когда жена на минутку отлучилась на кухню. — Ну дает, Иосиф Виссарионович… Где ты, Вера?
Ему очень хотелось, чтобы жена лично оценила сообщение о том, что товарищ Сталин принял в Кремле группу депутатов Верховного Совета России во главе с его председателем и предложил им временно поработать в административных структурах, создаваемых вождем на период выхода Державы из кризиса.
— Вы, избранники народа, будете моими глазами и ушами в центре, понимаешь, и на местах, — сказал воодушевленным конкретной работой депутатам Иосиф Виссарионович. — Наведем порядок — вместе подумаем о формировании новых представительных органов.
Товарищ Сталин одобрил решение председателя Верховного Совета вернуться в экономическую науку.
— Верная, понимаешь, мысль, — сказал вождь. — Народ нас не поймет, если во главе русского государства будут стоять два лица кавказской национальности…
— Ну дает, Иосиф Виссарионович! — вновь восхитился остроумием недавнего гостя собственного дома и боевого соратника Станислав Гагарин и вновь навострил уши: передавали официальную хронику.
Виктор Черномырдин остался во главе кабинета и теперь по поручению вождя формировал правительство. Министром иностранных дел был уже назначен Сергей Бабурин, а на печать и информацию пошел главный редактор газеты «День» Александр Проханов.
Образовали также республиканский Совет по нравственности и защите населения от массовой антикультуры. Руководителя этой организации пока не было: его должны были определить на конкурсной основе.
Появилось еще несколько хозяйственных министров, но их имена Станиславу Гагарину ничего не говорили, он попросту не знал этих людей.
«Черномырдину виднее, — подумал сочинитель. — Наверное, это те замы, которых он тихой сапой уже подсовывал к р е б я т и ш к а м в голубых штанах из тимуро-егоровской команды».
В международных известиях сообщили, что Билл Клинтон прислал товарищу Сталину телеграмму. В ней только-только вылупившийся президент поздравлял вождя с возвращением и выражал надежду на то, что возродятся добрые отношения России и Америки времен Франклина Рузвельта, дух Ялты и Потсдама вновь восторжествует. Затем Клинтон приглашал Иосифа Виссарионовича посетить Соединенные Штаты в любое удобное для него время.
Товарищ Сталин в ответной телеграмме благодарил молодого президента за теплое послание, соглашался сотрудничать в духе нового российского курса, но от посещения Штатов отказался. Я слишком стар, чтобы покидать родной дом, писал вождь, да и слишком много мусора накопилось в стране. Пока вычистишь авгиевы, понимаешь, конюшни, немало времени на это уйдет. Но Билла Клинтона с супругой товарищ Сталин готов был принять в Москве со всей широтой русского гостеприимства.
Одними из первых приветственные телеграммы вождю прислали китайские товарищи, руководители западных европейских государств. Были депеши и от бывших участников Варшавского договора, но далеко не ото всех. Причина была прозаической. Лидеры этих стран, равно как и тех республик, которые отделились от России, попросту покинули государственные посты и сбежали в неизвестном направлении.
Были, увы, и случаи самоубийства.
«От страха, наверное, — подумал Станислав Гагарин. — Побоялись грядущей ответственности… А ну как Горец потребует в Кремль с отчетом?!»
Но о репрессиях не сообщалось. Кое-кто, правда, сел под домашний арест, о котором дикторы, захлебываясь от умиления, сообщали, что меры сие превентивные, предупредительные, значит, имеющие целью защитить посаженных от народного гнева и самосуда, и сидят они, голубчики, в комфортабельных условиях собственных дач или квартир, и что им даже обеды горячие доставляют из ближайших ресторанов.
К сожалению, были и печальные вести. Одного из сбежавших диктаторов южной мандариновой области опознали, несмотря на маскарад, местные жители.
Его попросту тут же растерзали на части…
Советник товарища Сталина по общественным связям выразил неудовольствие случившимся и заявил, что органам государственной безопасности дано указание подобных беглецов отлавливать и доставлять в Россию для открытого и демократического суда.
— Ведь и в том несчастном случае погибший от руки народа преступник был жителем Москвы и находился под юрисдикцией России, — заявил советник вождя.
«Жаль, что у Лины Яновны нет телефона, — сокрушился Станислав Гагарин. — Она бы сказала: есть Бог на свете».
Его главный бухгалтер, русская беженка из Сухуми, давно предрекала бананово-лимонному злодею подобный бесславный конец.
И тут зазвонил телефон.
Сам писатель ни с кем не связывался — боялся оторваться от экрана. На него пока никто не выходил, также, видимо, пялились в телевизионный я щ и к.
Вера Васильевна подняла трубку.