Вечный Жид

Среди потока сообщений он пытался уловить хотя бы нечто, напомнившее ему о кровавых событиях трагического дня, его обозвали недавно Днем защитников Отечества, исторического дня, в котором несколько часов назад происходило необычное, свидетелем чему и активным участником был он сам, избранный и назначенный для опасной, но архипочетной миссии Зодчими Мира.

Только ничего из ряда вон происходящего Станислав Гагарин в  я щ и к е не обнаружил.

Ненавистные подавляющему большинству соотечественников антироссийские мерзопакостные п о п ц о в с к и е «Вести», их вела не рыбьеглазая, хотя и смазливая, но отвратительная, исторгающая гадючий яд, бывшая соратница Невзорова, предавшая его за некие серебреники-коврижки Сорокина, а Александр Шашков, оккупантские «Вести» сообщили, что на церемонии возложения венков к могиле Неизвестного солдата президента Ельцина не было, он, дескать, пребывает в крайне необходимом для его здоровья отпуске.

Офицерское же собрание выразило министру обороны Грачёву недоверие.

«Павел Сергеевич, эх, Павел Сергеевич, — вздохнул Станислав Гагарин. — А каким лихим генералом-десантником ты мне казался, когда заключал с тобой договор о творческом содружестве между «Отечеством» и ВДВ…»

Говорили о новых зенитных комплексах С-300 в Архангельской области. Потом диктор с привычным уже для антироссийских «Вестей» иностранным акцентом объявил:

— Прокоммунистические и национал-патриотические силы организовали шествие по Тверской улице. Многие несли портреты Сталина…

У музея Революции демонстранты опознали бывшего начальника московской милиции, ультра-демократа Мурашёва, организовавшего год назад зверское избиение ветеранов, мирно идущих поклониться праху Неизвестного солдата.

Разъяренные москвичи едва не растерзали сегодня экс-милиционера, его с трудом отбили омоновцы.

«Преступника потянуло на место преступления, — подумал Станислав Гагарин. — Общее место в криминалистике»

Было и интервью с Руцким, болтовню и необязательность которого писатель хорошо запомнил, когда ходил к нему в Белый Дом по поводу съемки кинофильма «Взрыв» Станислав Гагарин тогда определил, что бывшего летчика, как ракушки днище корабля, облепили л о м е х у з ы всех мастей и калибров, и герой-афганец, увы, направляется в собственной деятельности только агентами Конструкторов Зла.

«Дай Бог, чтобы я ошибся, — вздохнул сочинитель. — Может быть, Александр Владимирович найдет силы, чтобы стряхнуть с себя паразитов…»

Сообщали об очередной м у т и л о в к е кузбасских шахтеров, равно как и воркутинцев, прикормленных президентской ратью. Была информация и о донских казаках, с которыми давно уже заигрывали исполнительные власти, пытаясь разыграть эту карту в собственных интересах.

И ни слова о митинге в честь Дня Советской Армии и Флота.

В фельетонной манере рассказали о заседании народного трибунала, приговорившего Горбачева к вечному проклятию.

И уже совсем как хохму подали заявление угонщика самолета, который представился шведским властям в Стокгольме: «Я — гражданин Советского Союза».

Останкинская программа «Новости» всегда была чуть объективнее п о п ц о в с к о й. Вёл её достаточно лояльный Сергей Медведев, и началась программа первого канала с показа грандиозного шествия по Тверской улице, во главе которого шли, взяв друг друга под руки, бывшие узники Матросской Тишины.

Вера Васильевна, заглянувшая в гостиную и присевшая рядом с мужем, воскликнула:

— Ведь можно же по-человечески сообщать новости!

Сорокинские злобные сплетни она принципиально не смотрела.

Влезал в  я щ и к Черномырдин, в котором писатель разочаровался, ибо уже в январе стало очевидным: премьер руководит чем угодно, только не кабинетом министров, этим коллективным га й д а р о м.

Опять угрожала шахта Варгашорская, которую давно следовало закрыть наглухо, а шахтеров-крикунов, этих заполярных штрейкбрехеров отправить в тундру пасти оленей. Толку было бы побольше, чем от м и т и н г у е в, плохо рубающих поистине золотой по цене для Отечества уголек.

Ни сами информации, ни их тональность ни малейшим образом не намекнули даже о том, что жизнь главы парламента висела сегодня на волоске, о тех силах, которые предприняли поистине н е ч е л о в е ч е с к и е усилия для того, чтобы волосок этот перерезать и ввергнуть Россию в беспредел п р а в о в о г о террора.

Кругом была тишь и гладь, да Божья благодать.

Разочарованный Станислав Гагарин, хотя писатель и полагал заранее, что об операции «Most» и тех, кто сорвал ее, так называемая общественность узнает только из его романа, сочинитель поднялся из кресла, в котором сидел перед я щ и к о м, и прошел в кабинет, чтоб записать в дневнике: 23 февраля миновало, можно заканчивать роман «Вечный Жид».

Только записать ему не удалось ни слова. Едва сочинитель раскрыл толстенную тетрадь и собрался изобразить дату, в сознание проникли слова Агасфера:

— Спуститесь к озеру, Папа Стив. Надо проститься…

Тихая грусть пришла вдруг к нашему герою. Станислав Гагарин нехотя поднялся из-за стола. Не потому, что не хотел увидеть Агасфера, в котором, казалось, обрел истинного друга, хорошо понимая при этом, что смертному дружить с богами невозможно.

Мучительным и тоскливым было осмысление того н е и з б е ж н о г о, оно стояло за призывом Агасфера, который ждал на берегу и, звал на последнюю встречу, чтобы уйти из жизни Станислава Гагарина навсегда.

«Навсегда ли?» — с надеждой подумал сочинитель, неторопливо одеваясь в прихожей.

Когда он вошел в холл и взял с книжной полки электрический фонарик, Вера Васильевна спросила:

— Далеко ли собрался?

— К Татьяне загляну, к Павловой. Надо документы некие подписать, письма для читателей составить. Заодно и прогуляюсь.

Татьяна Павлова, помощница председателя, доверенное, понимаешь, лицо, жила на улице Солнечной, в получасе ходьбы по Власихе.

— К Юсовым не зайдешь? — спросила супруга.

С недавних пор их дочь и зять с внуками тоже обретались на Солнечной.

— Не знаю, — односложно ответил писатель и повернул ключ в двери.

Ни к Тане Павловой, ни к Елене с Николаем Станислав Гагарин, разумеется, идти не собирался.

Он обогнул двенадцатый дом на улице Заозерной и спустился на лед озера.

Ночь была звездной.

Прямо перед ним сиял любимый сочинителем Орион.

Станислав Гагарин всегда искал на небе это созвездие. Он хорошо знал его альфу Бетельгейзе и бэтту Ригел — звезды первой и второй величины, симпатичный поясок Ориона, еще называли поясок Три царя, и если пройти по нему взглядом вниз, то взгляд упирался в альфу Большого Пса, самую яркую звезду Русского Неба — Сириус.

Писатель любовался Орионом на зимовке в Бухте Провидения, в бывшем Кенигсберге, в лесной Мещёре и на Урале, в Заливе Петра Великого и на Лабрадоре, и даже в Рио-де-Жанейро, на тропике Козерога, отстоящего от экватора к югу на двадцать три градуса с половиной, хотя возникает там Орион в перевернутом виде.

В печальном одиночестве стоял Станислав Гагарин на льду озера, беспокойно озираясь, ибо не ведал, с какой стороны подойдут к нему Фарст Кибел и товарищ Сталин.

Но вокруг никого не было.

Начав уже тревожиться, сочинитель услыхал вдруг в сознании далекий голос вождя:

— Мы уходим, понимаешь… Спасибо за помощь.

— Где вы? Где вы, товарищ Сталин? — мысленно позвал писатель.

— Смотрите на созвездие Орион, — донеслись гаснущие слова Агасфера.

Чуть ниже пояса Ориона возникла звездочка голубоватого оттенка.

— Счастливо оставаться! — услыхал Станислав Гагарин.

Голубая звезда, ее писатель никогда не видел в Орионе, замигала, разгораясь.

Три точки, читал сочинитель, три тире и снова три точки…

— Я понял, понял! — крикнул председатель Товарищества. — Спасибо, друзья… Прощайте!

Голос писателя прервался, и Станислав Гагарин тоскливо замолчал.

— До свиданья, — поправил сочинителя Вечный Жид.

21 апреля 1992 года — 28 марта 1993 года