Страница 88 из 89
Рябов ненавидел Волкова. Это чувство возникло однажды, когда Игорь мимоходом оказал Рябову поддержку добрым советом и сделал это так естественно и просто, будто и не придав случаю никакого значения.
И вот все слилось воедино… Сейчас Рябов не видел больше иного выхода. И когда он думал, что с судном все обойдется, то мысленно скрежетал зубами: Волков своим появлением отнял у него возможность лихо, по-рябовски, подвести черту.
Волков снова стал поперек пути Рябова… Будь он проклят вместе со своей готовностью помогать всем и вся! Конечно, Рябов отдавал должное поступку капитана «Рязани», но ему, капитану Рябову, от этого вовсе не легче. Теперь у него будет так, как у любого смертного. Расследование, рапорты, допросы, суд… Нет, суда Рябов не боялся, он вообще не знал страха. И если страх и приходил к Рябову, то был особого рода: не опуститься бы до уровня средних людей. Это для них существовали следователи и судьи. Его, Рябова, мог судить только он сам.
И потому, когда вдруг выяснилось, что «Лебедь» ранен смертельно и никакие меры не могут его спасти, Рябову стало вдруг легче…
Оказалось, что его траулер получил еще одну пробоину, в районе грузового трюма, сразу за машинным отделением. Обломок айсберга, пробивший борт, застрял в дыре и закупорил ее. Это счастливое обстоятельство отдалило гибель судна, но предотвратить ее совсем не сумело. Когда «Рязань» принялась осушать затопленную машину, нарушилось равновесие судна, ледяной обломок освободился и всплыл по левому борту, открыв воде путь в трюм.
Рябов приказал команде оставить траулер.
Он толково распоряжался спасательной операцией, принял все меры к тому, чтоб не погубить больше ни единого человека, позаботился о передаче на «Рязань» судовых документов и небольшого количества иностранной валюты, находившейся в кассе. Рябов успел занести в судовой журнал подробные причины катастрофы, не забыл присовокупить, что вся вина за аварию лежит на нем, капитане, что его помощники и вся команда проявили во время борьбы за спасение судна настоящую выдержку и высокое мужество, расписался, проставил координаты и дату.
Мелькнула у Рябова мысль написать записку жене. Но кривая усмешка тронула его губы, и капитан подумал: «А какой жене? Писать же обеим — времени нет».
И тут же заставил себя забыть обо всем, что осталось на берегу.
Когда Рябов убедился, что весь экипаж покинул судно, он встал у открытого окна рубки так, чтоб не видеть лежащую поодаль в дрейфе «Рязань» и впал в особого рода состояние, когда он был еще жив, но ничто больше не задевало, не трогало его чувств.
Рябов не замечал даже, что в рулевой рубке «Лебедя» он остался вовсе не один. Позади него и в стороне, опершись о шкаф с сигнальными флагами, стоял дублер капитана Станислав Решевский.
Он сразу понял намерение Рябова и счел своим долгом разделить его судьбу.
А на «Рязани» размещали спасенных с «Лебедя» рыбаков.
— Вам что? — спросил Волков устало, только сейчас заметив стоящего перед ним навытяжку рябовского старпома.
— Сосчитал их, — сказал старпом. — Девяносто шесть…
Волков молчал, пытаясь понять, что говорит ему этот человек в морской парадной форме с тремя золотыми полосками на рукаве, в белой рубашке с черным галстуком, и только отутюженные брюки были заправлены в яловые сапоги.
«Успел переодеться, — подумал Волков, — на всякий случай… Толковый, видать, моряк».
Вслух он сказал:
— О чем вы толкуете, старпом? Повторите.
— Я пересчитал всех членов экипажа, доставленных сюда с «Лебедя». Всего девяносто шесть человек, товарищ капитан.
— А сколько надо?
— По судовой роли числится на «Лебеде» сто один. Троих мы потеряли сразу… Остальные здесь, товарищ капитан.
— Как «здесь»? Вы не в ладах с арифметикой, старпом. Вместе с погибшими девяносто девять. Не хватает двух человек. Кто они?
— Капитаны, — сказал старпом. — Оба остались на «Лебеде».
Волков понял. Так… Рябов принял решение. Что ж, это его капитанское право. Именно право.
«Это не долг, — подумал Волков, — Рябов не обязан так поступать. В законе утверждается лишь одно: капитан оставляет судно последним. А если не оставляет? Кто может осудить его за это… Капитана может понять лишь другой капитан. Но и мне не дано осудить Рябова».
…В древности Анахарсис Скифский утверждал, что «…и одинаковые специалисты не в состоянии оценить друг друга». Или как там говорится в книге Секста Эмпирика «Против логиков»? «Если один из них судит другого, то одно и то же окажется и судящим и судимым, достоверным и недостоверным… Однако одно и то же не может быть и судящим и судимым, и достоверным и недостоверным…» Воистину это так. Но что истинно и что ложно?
«Никакой скептик не подскажет мне сейчас ответ, — подумал Волков. — Я убежден лишь в одном: Рябов осуществляет капитанское право. И никто не должен мешать ему. Погоди, погоди… Что же смущает тогда меня? Стас! Да-да, Стас остался на «Лебеде»… А вот это уж лишнее. На это права у Стаса нет. И если допущу, если оставлю все так, то осужу себя сам за неоказание помощи потерпевшему бедствие… Да, я помешаю сейчас ему так красиво умереть на моих глазах. Это право Рябова, а не его дублера Решевского!»
Волков повернулся к старпому «Лебедя» и пристально посмотрел на него.
— В состоянии вы сделать еще один рейс на шлюпке?
— Туда?
— Да, туда. Впрочем, я могу послать и своего штурмана.
— Конечно, пойду.
— Возьмите катер и четверых матросов. Нет, лучше двоих. Справитесь… Заберете того, кто сядет к вам в катер. Вы поняли меня?
— Понял, товарищ капитан.
— Тогда действуйте, старпом. Следите за сигналами. Три свистка — немедленно возвращайтесь. Ваш «Лебедь» сейчас опасен. Он может оказаться ловушкой.
Когда катер отвалил от борта «Рязани», Волков распорядился: всем выйти из рулевой рубки. Он поднял трубку радиотелефона и негромко позвал:
— Решевский! Стас… Ответь мне, Волкову.
— Слушаю тебя, Игорь, — донесся спокойный голос Решевского.
— Послушай, Стас… Ты ведь мой должник. Согласен?
— Согласен, Игорь. Должник…
— Я ведь еще не набил тебе морду. Имею я право набить тебе морду? Отвечай!
— Имеешь, Игорь…
— Так ты испугался этого и решил уйти от расплаты? Не выйдет, голубчик. Я послал к тебе катер с вашим старпомом. Рискую людьми из-за тебя. Если ты сейчас же не покинешь судна, я сам приду на «Лебедь» и набью тебе морду. За все прошлое, а главное — за сегодняшнее. Не валяй дурака! Немедленно садись в катер!
Последнюю фразу Волков прокричал. Игорь не мог видеть, как очнувшийся Рябов, который безучастно стоял у окна в неизменной позе, теперь, словно разбуженный ненавистным голосом капитана «Рязани», выждал немного и твердо проговорил:
— Решевский! Приказываю вам оставить судно…
Рябов помедлил. В первый и последний раз в жизни он усомнился вдруг в своем праве приказывать, и тогда Рябов, так и не взглянув на Решевского, дрогнувшим голосом произнес:
— Ступайте, Решевский. Там вы нужнее. Позаботьтесь о команде, капитан.
Когда с мостика «Рязани» увидели, как с борта полузатонувшего «Лебедя» спрыгнул человек и катер быстро отвалил от гибнущего судна, помполит подошел к Волкову и взволнованно сказал:
— Игорь Васильевич! Да что же это такое? Ведь там остался еще один человек…
— Да, — бесстрастным голосом ответил Волков, не глядя на первого помощника, — там остался капитан Рябов.
Слово «капитан» Волков произнес подчеркнутым тоном.
— Но ведь… И мы спокойно смотрим! Он ведь сейчас утонет… Надо его спасти! Разрешите мне! Я подберу добровольцев, и мы силой привезем его. Может быть, Рябов просто не в своем уме, находится в шоке… Игорь Васильевич! Мы его силой…
«Да, несчастный Рябов «от богов осужден потерять день возврата», — подумал Волков. — И лишить его капитанского права погибнуть вместе с судном я не могу…»
— Нет, — сказал он помполиту, — нельзя рисковать людьми. «Лебедь» может пойти ко дну в любое мгновение. И потом… Постарайтесь понять того человека. Это его последняя воля.