Страница 48 из 89
Он поднялся из-за стола, приветливо улыбаясь капитану, ловко свернул пачку листков, сунул их в конверт, делая это уже на ходу, двигаясь к Волкову, сидевшему теперь за столом.
— Ты, сосед, вроде как мастер… Ну а я «дедом»[14] ходил на «Тургеневе», два дня назад с БНБ[15] вернулись, план взяли только-только, едва за красный процент перевалили. Давай знакомиться. Фамилия моя Иконьев, а зовут Иваном, по батюшке Петрович. Механик я добрый, сам об сем знаю, и люди говорят, будто хороший человек.
— Все Иваны — хорошие люди, — улыбнулся капитан, ему вспомнился агроном Широков.
— Вот ты и попался, — хохотнул стармех Иконьев. — Потому что как не выпить с хорошим человеком… А могёт такое быть, что у тебя «дедом» буду. Только не сейчас. В отпуск сматываюсь. Еду, брат, жениться. В море тридцать стукнуло — пора. Хату в Тралфлоте получил, вчера и обмывали. Так что причина у нас с тобой тройная. Ты сам-то откуда пришел? Загара не вижу… Значит, на СЗА[16] побывал, с нее, голубушки, мать бы эту голубку за ноги.
Иван Иконьев спрашивал и, не дожидаясь ответов капитана, быстро, на скорую руку уставлял стол закусками и теми, что приобрел уже на берегу, и самодельными балыками, изготовленными в море. Старший механик нимало не смущался молчаливой сдержанности капитана, потому как не принадлежал к людям, испытывающим потребность заглядывать в глубины человеческих душ. Он был весь на виду, этот «дед» с «Тургенева», и Волков поверил, что механик он и вправду хороший, но вот рюмку с ним пить он все-таки не станет, хотя ведь как радушно встретил незнакомого человека… Впрочем, в гостинице этой они все как будто знакомы друг с другом, даже если и не ведают имен соседей. Они в родстве между собой. Ведь пусть и в разных промысловых квадратах океана занимаются Делом, а все одно сработаны на единый братский манер.
— Не пью я вовсе, Ваня, — улыбнулся Волков. — А вот аппетит нагулял… Давай-ка лучше ударим с тобой по чаю. Под него копченый угорь тоже годится.
Стармех оторопело посмотрел на капитана. Потом махнул рукой.
— А что? — решительно сказал он. — Чай с утра пользительнее водки.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Океан вдруг обрел оранжевую окраску.
«Так бывает иногда в тропиках, — вспомнил капитан, — перед самым закатом солнца. Сейчас оно упадет за горизонт, наступит тьма, появятся на небе звезды».
Капитан подумал, что надо сказать штурману — пусть возьмет азимут солнца, когда оно своим нижним или верхним краем, это все равно, коснется линии горизонта, и рассчитает по азимуту «дельту К» — поправку магнитного компаса. Но тут капитан понял, что штурмана нет в рубке, хотя сам он стоял у открытого лобового окна, слева от машинного телеграфа, стоял спиною к рулевому матросу, удерживающему судно на курсе, не поворачивался и все-таки знал, что штурмана в рубке нет, хотя совсем недавно капитан разговаривал с ним.
«О чем мы говорили?» — попытался вспомнить капитан, но это ему не удалось, и тогда капитан рассердился: штурман не имел права уйти во время ходовой вахты с мостика без разрешения. Правда, с появлением здесь капитана в рубке вся власть вахтенного штурмана автоматически переходит к первому, и все же без разрешения…
«Может быть, он спрашивал, а я забыл? — предположил капитан. — Или сказал, а я не расслышал, и тому показалось…»
Ему нравился этот штурман, молодой и энергичный парень, он был с ним сейчас в первом рейсе после…
«После «чего»? — с непонятным испугом спросил себя капитан. — И что это за рейс? Куда я иду? Зачем? Как зовут этого штурмана… Боже мой, забыл его фамилию! Нечто ведь было в его фамилии…»
Ему захотелось повернуться и спросить рулевого матроса, куда подевался штурман, но капитан с ужасом понял, что не может и шевельнуться. Уже прошло, кажется, полчаса с той минуты, когда океан вдруг обрел оранжевую окраску. Да, ровно полчаса… Чувство времени развито у капитана. Но и солнце не садится, и тьма не наступает, и звезды не зажигаются в небе, и сам стоит у открытого окна неподвижно, не сделав еще ни одного движения.
Попытавшись снова, капитан стал размышлять над тем, что случилось. Ему казалось, что причина в вахтенном штурмане. Надо вспомнить его фамилию и позвать… Штурман появится, и дьявольские наваждения исчезнут.
«Ваня! — мысленно закричал капитан. — Иваном его зовут… А фамилия? Широков его фамилия. Агроном он. И в колонии со мной вместе сидел. Чушь какая! Как агроном Широков может стоять на моем судне штурманскую вахту? Бредятина! Иконьев его фамилия. Иван Иконьев, вот».
— Иконьев! — позвал капитан, облегченно вздохнув оттого, что голос ему еще повиновался.
— Здесь я, Игорь Васильевич, — ответили ему бодрым голосом, и капитан странным образом увидел, что стоит в машинном отделении, а напротив, положив руку на реверс, улыбается его сосед по номеру в гостинице моряков, в которой он жил когда-то…
— Ты почему здесь? — спросил капитан Иконьева.
— А где же мне быть?
— На мостике.
— Но я же твой «дед», Васильич!
— А кто же у меня вахтенный штурман?
— Не знаю, — растерянно ответил Иконьев.
«Значит, на мостике сейчас никого нет? — подумал капитан. — Я в машине, а на мостике… Там никого нет! А судно идет полным ходом. Вдруг кто-нибудь окажется на курсе…»
Капитан не успел додумать мысль до конца, как снова стоял у лобового окна, слева от машинного телеграфа, и смотрел вперед, на линию горизонта оранжевого океана.
Эта неизменность окраски тревожила капитана.
«Чертовщина какая», — проговорил он и увидел впереди по курсу, градусов тридцать справа, перископ подводной лодки.
Перископ нагло, вызывающе и бесстыдно торчал над спокойной поверхностью.
«Фаллический символ», — усмехнулся капитан и успокоился, будто разгадав тайну происходящего с ним сейчас.
Субмарина, судя по следу буруна, двигалась его судну навстречу.
«С минами приходилось, а вот с подводными лодками еще не сталкивался», — снова усмехнулся капитан и рванул рукоятку телеграфа в положение «Стоп машина!».
Но рукоятка не подалась.
Капитан рванул что было силы, но результат был прежним.
— Иконьев! — дурным голосом заорал капитан. — Какого ты… Волосан! Падла шестигранная…
Тут он сообразил, что стармех в машине услышать его никак не может, выхватил медную пробку-свисток, закрывавшую отверстие переговорной трубки, и, прижав раструб ее ко рту, дунул туда.
Привычного свиста капитан не услышал.
Более того, мерная работа двигателя прекратилась. Наступила тишина.
А подводная лодка все приближалась…
— Да что вы со мной делаете, волосаны?! — закричал капитан и повернулся к штурвалу, за которым стоял рулевой матрос, его послать в машину, что ли…
Матроса за штурвалом не было. Но рукоятки медленно повертывались. Влево, потом вправо, потом опять влево.
Невидимое капитану существо удерживало судно на курсе.
Он бросился к окну.
Субмарин стало три. Теперь они шли прямо на него строем уступа.
«Полный холодец», — подумал капитан, и тут он почувствовал, как стало вдруг сжиматься его судно.
Оно становилось все меньше и меньше, прямо-таки усыхало на глазах. Сам капитан при этом оставался при своих прежних размерах.
Лодки все приближались и приближались, но вот столкнуться с его судном никак не могли, хотя, по расчетам капитана, это с железной необходимостью должно было уже произойти, ведь и судно имело ход, и эти проклятые, так бесстыдно торчащие из океана перископы.
«Вот бы эти перископы моим врагам засунуть… — сочинил стишок капитан и засмеялся ему. — Нет, это чересчур легкое наказание для них».
Он перестал бояться столкновения, потому как понял, что столкновения не произойдет. Привык он и к постоянному уменьшению судна, тем более что сокращение размеров не распространилось на капитана, хотя судно его вскоре стало похожим на карикатурный пароходик, вроде тех, устанавливаемых на детских площадках в калининградских двориках.
14
«Мастер» — капитан на морском сленге, «дед» — старший механик.
15
Большая Ньюфандлендская банка.
16
Северо-Западная Атлантика. У рыбаков в обиходной речи часто встречаются сокращенные названия районов промысла.