Страница 46 из 89
В зале погас свет.
Все ждали. На помосте выросла фигура саксофониста.
— По просьбе наших гостей, моряков, вернувшихся после перегона судов на Дальний Восток, исполняется народная песня о Колыме! — объявил по микрофону музыкант.
«Черти, — подумал капитан, — полосатые… В фольклор уже занесли».
Под эту мелодию танцевать никто не решался. Зал притих и молча слушал неведомо кем придуманную песню.
Волкову захотелось вдруг, чтоб никого не было рядом, он обозлился на Мокичева, тоже, уважил… Не то чтобы песня расстроила его, но, как говорят, не в жилу попал Васька…
«Что же мне делать? — подумал капитан. — Говорят, за любовь надо сражаться. Надо. Это так… А кто определит, где начинается и когда кончается любовь?»
Он повернулся к стене, с которой длинноволосая девушка протягивала ему ладони, полные янтаря.
«Зачем ты женился на Галке? — спросил он себя. — Ты ведь знаешь, что женщину нужно любить, забывая обо всем, или не любить вовсе… А можешь ли ты сказать, что Галка была для тебя дороже всего на свете? Да, в море ты думал о ней, торопился вернуться в порт. Но едва кончался срок пребывания на берегу, ты отдавал швартовы и опять уходил в море… Вот ты остался с ним, с морем. Забудь о Галке. Это не твоя Пенелопа, Волков…»
— Пора идти, — сказал капитан. — Пойду расплачусь…
— Уже уплачено, — сказал Решевский.
— А кто тебя об этом просил?
Он произнес эту фразу с нескрываемой злостью, даже голос сорвался.
— Игорь, — сказала Галка, — не надо… Прошу тебя.
Весь вечер Волков старался незаметно заглянуть ей в глаза, словно надеялся прочитать там важное для него, но так и не смог ничего прочитать.
На выходе из ресторана капитана перехватил Мокичев. Прощаясь, крикнул: «В нашу контору приходи в понедельник… А впрочем, завтра увидимся, старик!» — и помчался догонять свою компанию.
— Пойдем пешком, — предложила Галка.
— Можно, — сказал Игорь Волков, а Станислав Решевский промолчал.
Они свернули направо и пошли по улице Комсомольской, той самой, где встретились днем.
Было около полуночи. На соседней улице залязгал вдруг трамвай, потом все стихло, и только шорох шагов нарушал тишину да цветущие липы стояли на их пути.
Все трое молчали, но каждый из них вел мысленный разговор с двумя другими и с самим собой, странный разговор, потому что из троих собеседников лишь один был воплощен во крови и плоти, а остальных он смоделировал сам.
В тишине, нарушаемой лишь редкими звуками ночного города, шел бурный спор о жизни, и самым удивительным было то, что никто не мог победить в этом споре, и все стороны были правы.
Улица была длинной, и люди шли по ней, продолжая молчаливый разговор друг с другом.
«Мне кажется, — подумал Решевский, — надвигается нечто не известное… Так оно, наверное, и должно быть?»
Он ощутил, как Галкина рука скользнула к его локтю, осторожно прижал ее руку, посмотрел налево и увидел, что Волкова она тоже взяла под локоть.
«Их двое, а я одна, — подумала женщина. — Какие чувства я должна испытывать сейчас? Угрызения совести по отношению к первому, неловкость, смущение, страх перед обоими… Кто из них ближе для меня?..»
Она хотела освободить руки, которые лежали на запястьях идущих с нею рядом мужчин, только не решилась сделать это.
«Нужно ли мне думать о них вообще? — спросил себя капитан. — Ведь жизнь моя начинается снова…»
На несколько километров тянулась улица, любимая улица Волкова, и, подумав об этом, он уточнил: любимая в прошлом.
«Но улица не виновата, — решил он, — пусть остается в памяти такой, как помнил о ней там…»
Теперь на улице лежала ночь, и улица приобрела иное обличье. Она стала у́же, посуровела и словно насторожилась. Особняки угадывались в густой темноте размытыми пятнами, и лишь фонарь над номером дома напряженно и зорко всматривался в прохожих.
Они поравнялись с тем домом, что выстроили на пустыре в отсутствие капитана. Здание поднялось выше старожилов и, словно корпус плавбазы среди траулеров, стояло у улицы-причала с рядами погашенных и освещенных окон-иллюминаторов.
Волков увидел, как возник во мраке зеленый огонек, рванулся с тротуара на мостовую, поднял руки над головой, закрывая дорогу мчавшемуся такси.
— Быстро! — крикнул капитан и распахнул дверцу Решевскому и Галке.
— Спасибо, Игорь, — сказала Галка и хотела произнести какие-то слова, но капитан, буркнув: «Пока», захлопнул дверцу.
«Волга» плавно взяла с места, и капитан остался один. Он смотрел вслед машине. Вот зажглись на повороте красные огни, донесся звук набиравшего обороты двигателя, послышался смех во дворе, и в доме, выстроенном в отсутствие капитана, погасло еще несколько окон.
«Домой, — подумал капитан. — Надо домой…»
Капитан даже не сообразил при этом, что дома, собственно, у него нет, ему предстоит еще долго обзаводиться им… Когда-нибудь капитан поймет, какой замечательный смысл заложен в понятии «дом». Сейчас ему лишь тридцать два года. Капитан Волков многое успел повидать, пережить и перечувствовать, он все еще полон сил, и жизнь у капитана впереди. Пока он ощущает себя дома и в купе поезда, и в комнате Межрейсовой гостиницы для моряков.
Он и пойдет сейчас туда, а завтра или через месяц получит новый корабль и уйдет на нем в море, туда проложена его дорога, там ему начинать новую жизнь, начинать ее по другому счету, который выставила ему судьба. А на берегу останутся эти двое. Они пришли друг к другу через него и пусть будут счастливы. Капитан Волков не желает им зла…
На проспекте Мира, на повороте у гостиницы «Москва», его обогнал трамвай.
Трамвай продвинулся вперед и вдруг остановился. Капитан, не раздумывая, подбежал к задней площадке, встал на подножку. Трамвай дернулся и покатил по сонному городу.
Вагон был пуст. Капитан сунул руку в карман и услышал женский голос:
— Одного провезу и бесплатно. До рыбного порта, поди?
Капитан заулыбался и, пошатываясь меж сидений — пустой трамвай качало, — прошел к застекленной двери вожатой.
— Спасибо, — сказал капитан.
— С приходом тебя, что ли? — спросила женщина, почти не видимая в затемненной кабине.
— Да вроде того, — откликнулся капитан, продолжая стоять у лобового окна бегущего в ночь трамвая.
— И гуляешь, значит, — уточнила она.
— Гуляю…
— Мой тоже скоро придет. Дал радиограмму, что снялись с промысла. Он в Африке где-то, мудреное место, язык сломаешь, в общем, «бей» какой-то…
— Уолфиш-Бей? — спросил капитан.
— Во-во, этот самый Бей. Жду скоро. А вот и попутчики тебе…
Она затормозила на площади, и вагон принял рыбаков, молодых ребят с девчонками. Стало шумно, и капитан отошел от кабины вожатой и сел неподалеку, под надписью: «Для пассажиров с детьми и инвалидов».
Наконец трамвай добежал до порта, развернулся у проходной и встал.
— До свиданья, — сказал Волков женщине. — Скоро и твой придет…
— Уж наверно, — сказала она, и капитан побрел прочь.
Волков не знал, зачем заехал сюда последним трамваем, просто его неудержимо потянуло в порт. А ведь здесь стоят корабли других капитанов…
Волков не пошел в проходную, свернул направо и двинул к набережной реки, где снаряжали в рейсы СРТ и где не было никаких заборов.