Страница 18 из 89
А сельди становится все меньше и меньше.
Однажды на моем траулере отправилась на промысел научная экспедиция из АтлантНИРО. Во время рейса разговорился я с руководителем — крупным, как мне сказали в нашей конторе, специалистом по сельдяным делам.
— А что вы хотите, — сказал он, — ведь интенсивность вылова постоянно растет… Не секрет, что норвежское стадо сельди уменьшается. Сократить добычу? Это, как вы сами понимаете, исключено. Поголовье взрослой сельди особенно снижается оттого, что норвежские рыбаки берут нерестовую, жирную и малую сельдь, годовичков берут — для тука. Потом значительное количество рыбы они вылавливают в собственных фиордах.
Заключение особой конвенции? В этом норвежцы не заинтересованы. Дайте, говорят, нам данные о том, что именно мы повинны в снижении поголовья. А поскольку получить эти данные норвежцы не жаждут, все остается по-прежнему.
Или другая деталь, — продолжал ученый. — В районе архипелагов Лофотен и Вестеролен участок моря объявлен НАТО полигоном для испытания ракетного оружия. Это самые сельдяные места. Теперь путь нам туда перекрыт. А норвежцы ловят… И конечно же сельдь не выдерживает промыслового пресса. На одно сельдяное стадо приходится только советских пятьсот траулеров, двести пятьдесят норвежских, а еще промышляют Исландия, ФРГ, ГДР, Польша… В пятидесятых годах мы были здесь одни, норвежцы ловили только у своего побережья. Тогда наши рыбаки встречали сельдь в возрасте до двадцати пяти лет, а сейчас экземпляры в семнадцать и восемнадцать лет — редкое явление…
Это все теория — на практике мы увеличивали порядки дрифтерных сетей, значит, матросам прибавлялось работы на их выборке, за косяками бегали из квадрата в квадрат, из Северного моря в Норвежское, от Фарер до Исландии и от Исландии к Фарерским островам.
Дрифтерный лов сельди довольно прост. Находим косяк рыбы и ложимся в дрейф над ним. С вечера начинаем вытравливать сетной порядок. От буя, выставленного нами, идет длинный трос. К нему прикрепляются сетки, одна за одной, образуя в воде забор длиною до двух миль. Выбросили сетки, и все матросы, кроме вахты, заваливаются спать. А ночью сельдь совершает суточную миграцию. Она поднимается на поверхность из глубины, и тут ее ждет дрифтерный забор. Сельдь натыкается на сети и застревает в ячейках. Рано утром играют подъем для всей команды: надо выбирать сетной порядок. Дрифтерные сети с помощью лебедки тянут на палубу, особая машинка трясет их, рыба падает, ее подбирают и укладывают в бочки, пересыпая солью. Бочки закатывают в трюм, чтобы сдать потом на плавбазу. Иногда, если база рядом, сельдь набирают на борт навалом и сдают, как говорится, «свежьем».
Вот и все, вот так и ловим…
А еще промышляют селедку тралом и кошельковым неводом. Но в тот рейс мы брали рыбу лишь дрифтерными сетями…
Когда заштормило у юго-восточного побережья Исландии и неделю проплясали в изматывающем душу дрейфе «мурманчане» и «рижане», «эстонцы» и «калининградцы», с берега — им там виднее — примчалась депеша: «Поскольку, дескать, подъемы в Норвежском незначительные, всем судам передвинуться в западные квадраты Северного моря». Промразведка, оказывается, что-то там обещает. А если есть у кого груз, то южнее Фарлендских островов ждет траулеры плавбаза.
Вот так мы и отправились к Фарерским островам: груз у нас был.
Третьим помощником-штурманом шел в том рейсе со мной совсем зеленый парнишка из нашей мореходки, Колчевым его звали, Сергеем. Делал он первый свой штурманский рейс, с непривычки терялся, бывало, и знаки путал при исправлении и переводе румбов. Поэтому вахту стояли вместе. Обычно вахту третьего штурмана, опекуном которого является сам мастер, она проходит с восьми до двенадцати дня и с двадцати часов до конца суток, так и называют «капитанской», или «детской»…
Когда стемнело, третий штурман Сережа Колчев сказал мне, протягивая руку к горизонту:
— Смотрите, Игорь Васильевич, вроде самолет, вон огонек движется… Видите?
— Вижу. Почему ты решил, что это самолет?
— А движется он…
— Ты бы лучше вправо посматривал, там скоро откроется маяк Норд-Унст. «Привяжемся» к нему и обойдем архипелаг с оста.
— Слушаю, — сказал третий штурман.
Мы надолго замолчали, но я-то видел, как он украдкой поглядывает на огонек, плывущий в небе на траверзе «Кальмара».
Так вот, наверное, рождались легенды о знамениях сверху. Ну, Колчеву простительно, молодой еще штурман… А я тоже хорош… Смотрел на огонек и ломал голову: почему он меняет цвет от голубого до оранжевого? На самолет непохоже — огонь ведь один, только он движется, черт его побери, и это меня сбило с толку.
Сережа осмелел и снова заговорил:
— Вроде как преследует нас, а, товарищ капитан?
Не получив ответа и расценив мое молчание как поощрение к беседе, Колчев продолжал:
— А вдруг это пришельцы, Игорь Васильевич? Космический корабль откуда-нибудь… Из дальней галактики. Я читал, что именно так оно начинается…
— Что начинается?
— Ну нашествие инопланетян из космоса.
Договорились. До борьбы миров, до летающих тарелок договорились. А как Норд-Унст открылся, мой младший помощник не заметил. Тут я малость озлился, больше, правда, на самого себя, потому что вообразил, будто в словах Сережи есть определенный резон, и уже задумался над этим, когда вдруг неожиданно понял: странный огонек, меняющий цвет, не что иное, как Сириус, альфа созвездия Канис Мажор — Большого Пса, звезда номер сорок шесть — по Морскому астрономическому ежегоднику.
«Ну и тип, волос нечесаный, — подумал я о себе, — дал мальчишке увлечь себя… Как не сообразил?»
Действительно, рефракция или еще какой атмосферный эффект — вот движение огня и смутило меня.
— Маяк, Сергей Христианович, уже открылся, — сказал я. — Будьте повнимательнее на вахте. Не следует отвлекаться. Возьмите пеленг Норд-Унста, «привяжитесь» к нему. Потом измерьте высоту сигнального огня марсианского фрегата и поищите его место на звездном глобусе.
Когда Колчев вышел из штурманской рубки и, запинаясь, произнес: «Сириус это, Игорь Васильевич…» — признаюсь, усмехнулся про себя. В педагогических целях следовало выступить перед юношей эдаким всевидцем, не знающим промахов капитаном. Таким, впрочем, и должен быть капитан, по крайней мере, все на корабле должны так о нем думать.
Значит, разгадали мы тайну «пришельцев», миновали Норд-Унст, стали обходить с востока Фарлендские острова. Начались новые сутки, вахту принял второй помощник Володя Михеев. Колчев, сделав запись в журнале, отправился спать, а «Кальмар», постукивая двигателем, продолжал идти намеченным мною курсом.
Мне нравятся суда типа СРТ. Небольшие, верткие, эти довольно мореходные суденышки работают во всех наших морях. И через океан они ходят исправно, держатся против любой волны, хорошо «отыгрывают»[8] на ней.
Первые суда этого типа появились сразу после войны. Строили их поначалу в Германии и называли «логгерами». Потом возникли модификации отечественных заводов. «Кальмар» был одной из последних моделей. Четыреста лошадиных сил движок и двадцать два человека команды. Магнитный компас, эхолот и радиолокатор «Створ». Вот, пожалуй, и все. И была у «Кальмара» еще одна особенность: он хорошо слушался руля, на швартовках никогда не подводил меня, вовремя гасил инерцию, лихо осаживаясь у причала, когда я врубал задний ход. Мы понимали друг друга, траулер доверял мне, а я — ему.
Во втором часу ночи Михеев сказал:
— Не спится, Васильич? Решил и со мной вахту отстоять?
Володя — почти мой однокашник. Был уже капитаном, да попал в неприятность. С капитанов Володю сняли, а я взял его на «Кальмар» вторым.
Сейчас почувствовал некую обиду в тоне помощника. Не доверяешь, а ведь я тоже капитан. Но мне на самом деле не спалось, может, предчувствие было какое…
— Ночка уж очень хороша, — сказал я Михееву. — А впрочем, ты вовремя подсказал. Пойду-ка выпью чайку в салоне и завалюсь до утра. Завтра к плавбазе выйдем.
8
Это значит: удачно принимают удары моря, с наименьшим уроном для судна.