Страница 38 из 54
Довиденко развёл руками:
— Я тоже говорю.
— Митрохин приедет — надо выносить вопрос на бюро. Сколько можно!
С высоты сфер, в которых Эминов вращался, я казался ему крохотным существом, величиной с насекомое.
— Кончать надо с этим делом. Я сегодня же буду звонить министру…
— Да, да… Эминов прав, — поддакнул Довиденко, обернувшись. — Есть правила конвоирования арестованных в автозаке. Я не слышал, чтобы их нарушали. Это — святая святых МВД. Особенно когда конвоируют смертника!.. Я положил на стол скопированную мной записку Кулиева.
— А как ты это понимаешь? «В автозаке он обещал, что всё сделал, что расстрел дадут только, чтобы попугать…»
— Откуда она у тебя? — Довиденко набычился,
— Неважно. Можешь оставить себе, — сказал я. — Это копия.
Фурман и второй работник прокуратуры — невысокого роста, с белыми обесцвеченными волосами и маленькими больными глазками, похожий на альбиноса, — подошли ближе, тоже прочитали записку.
С прибытием в кабинет Эминова и ещё двух работников прокуратуры соотношение сил резко увеличилось не в мою пользу. Я смог убедиться в верности данных о поведении инспектора и браконьера в конфликтной ситуации, собранных когда-то моей женой. «В тех случаях, — писала Лена, — когда нарушителей несколько, они объединяются в группу таким образом, что выделяется старший — направляющий поведение группы, и младший ориентирующийся на старшего больше, чем на инспектора…» Так и произошло.
— Не вижу ничего удивительного, — сказал тот, который был похож на альбиноса. — Человек, приговорённый к расстрелу, идёт на любую хитрость! Он же борется за свою жизнь! Так? Кулиев надеялся, что ему не дадут смертную казнь, поскольку он рассказывает правду. Но как только ему объявили приговор, он изменил тактику. Это естественно. Сразу возник мифический организатор, человек-невидимка, призрак… — Он взглянул на меня маленькими, незрячими глазками.
— Это вы потребовали для него на суде смертную казнь, — догадался я. С учётом «как отягчающих, так и смягчающих вину обстоятельств…».
— Я поддерживал обвинение. Ни о каком организаторе до вынесения смертного приговора и в помине не было…
— И почему Кулиев нигде не называет его? — подхватил Фурман, не глядя на меня.
Но старшим продолжал оставаться генерал Эминов. Все замолчали, когда он заговорил:
— …Мы многих тут видели, но такого прокурора ещё не было!
Слегка припорошенная сединой, тонкая, как у борзой, голова так и не повернулась в мою сторону. Эминов что-то смахнул с рукава.
— Всё начинается с аморальности. С лёгких связей. Надо с этим кончать…
Эминов грозил не только мне, но и Анне…
На улице из ближайшего автомата я позвонил в бюро судебно-медицинской экспертизы.
— Алло, перезвоните, пожалуйста, — сказала она очень ласково, так, словно ей звонил самый близкий на свете человек. — Вас не слышно…
Автомат, как это было сплошь и рядом, не работал.
Я позвонил снова — на этот раз Анна услышала меня.
— Как ты живёшь? — спросил я.
— Тихо. А ты?
— В первую очередь голодно. Мне кажется, что у меня уже несколько дней не было ни крошки во рту, — пожаловался я. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь утолить свой голод. Но, может, я ошибаюсь?
— Необходимо провести эксперимент.
— Предлагаю сегодня в «Интерконтинентале».
— Что-то я не слыхала о таком.
— Я тоже. Придётся повести тебя всё в тот же ресторан.
— Я не взыскательна.
— Значит, в восемь. У входа.
8
Я поставил «Ниву» на площади, недалеко от памятника погибшим воинам. У меня ещё было немного времени. В киоске «Союзпечать» пожилая женщина предлагала старые газеты, заодно сигареты, галантерею.
— У вас есть лезвия бритвы? — поинтересовался я на всякий случай. С лезвиями был дефицит.
Оглянувшись по сторонам, женщина достала из-под прилавка книгу. Это была «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова.
— Отложила себе, но если вам необходимо… — Она назвала сумму, которая могла бы, по её мнению, отчасти компенсировать жертву.
Я покачал головой. На прокурорскую зарплату разделённой семьи я не мог позволить себе покупать книги по чёрным ценам.
Теперь я уже опаздывал, но мне осталось только перейти дорогу. Улица перед рестораном была короткой, но весьма оживлённой, поскольку вся площадь отдана была пешеходам. Машины появлялись неожиданно — по дуге, это было вдвойне неприятно.
Я стал переходить и внезапно застрял. По обе стороны, впереди и позади меня, шёл транспорт. Внезапно одна из машин, шедшая на большой скорости, выключила свет и вышла на осевую. Я понял: это — «моя».
Каким-то чудом я бросил себя вперёд на тротуар, к оказавшемуся прямо напротив светильнику, и буквально прилип к нему.
Скрежет тормозов раздался словно внутри меня! Лихач крутанул руль в мою сторону, потом так же резко в другую. Крыло машины просквозило в нескольких сантиметрах. Не поверни водитель во второй раз — он припечатал бы меня к фонарю, смяв заодно себе крыло вместе с фарой. Не это ли заставило его действовать столь энергично? Водитель прибавил газу и скрылся в темноте.
Несколько прохожих, видевших, что произошло, бросились ко мне. Я почувствовал нахлынувшую на меня тёплую волну человеческой солидарности.
— Как вы?
— Не задел вас? Какая-то женщина заметила:
— Наверняка пьяный. Ведь видит, что на человека едет!..
— Номер запомнили? — спросил стоявший на ступеньках ресторана военный.
— Нет. — Я знал, что несколько минут назад находился на волосок от гибели.
— А зря, — философски заметил он.
— Наверное. — Я поспешил отойти, чтобы Анна не увидела меня в самом центре кружка сочувствующих.
Она появилась через несколько минут.
— Я не очень опоздала? — Анна была в тяжёлом туркменском «макси» с вышивкой вокруг квадратной рамки. Я заметил: она подстриглась под мальчика, выглядит молодо и это чувствует.
— Ну, как? — спросила она о причёске.
— Потрясающе. — Я взял её под руку и круто повернул к дверям тускло освещённого ресторана. Она сделала попытку высвободиться:
— Только не сюда. Там нас многие знают.
— Но ведь мы сидели уже в прошлый раз!
— Тогда было другое дело!
— По-моему, мы и тогда ужинали. — Ты отлично знаешь, о чём я говорю. Такое ощущение, будто у меня на лбу написано про нас с тобой. И я не хочу, чтобы все это читали.
— Хорошо, — согласился я. — Куда же мы поедем?
— Есть одно место — «Сахиль». — Она, по-видимому, ещё раньше приняла решение. — Это недалеко. На берегу.
— Прекрасно.
На этот раз я не спешил перейти улицу. Держа Анну за руку, я тщательно примерился, прежде чем ступить на мостовую. В результате мы благополучно перебрались на другую сторону, к памятнику павшим.
Я не стал осматривать покрышки. На этот раз я был уверен, что всё будет в порядке: проколотые покрышки могли бы бросить тень на классически чистый несчастный случай с прокурором, попавшим под машину.
Впрочем, заговор всеобщего молчания, в существование которого я постепенно поверил, не был бы нарушен и в том случае, если бы вместо проколотых покрышек «Ниву» после моей гибели мгновенно обули бы в новую резину или вообще сменили колёса.
Мы ехали молча. Мигалки-светофоры на перекрёстках хлопали жёлтыми пустыми глазами. Пешеходные дорожки в центре, ограждённые от мостовых тяжёлыми якорными цепями, были пусты.
Мы выехали за город.
— Направо. — Анна показала дорогу. — И прямо в него упрёмся.
Кафе «Сахиль» оказалось обыкновенной «стекляшкой» с несколькими столиками, за которыми никого не было. В глубине у стойки возился буфетчик — он то ли снимал остатки, то ли освобождал тару. Было уже темно. Ещё несколько лёгких столиков с металлическими основами стояли под деревьями, но и они были пусты.
Я взглянул на Анну, она уже вышла из машины — стройная, в строгом длинном платье, похожая на женщину с памятника павшим. Я запер машину, догнал Анну, когда она уже огибала кафе.