Хозяин берега

С возвышенности Знаменитых Географов на мгновение открылась центральная часть города, окружённого с трёх сторон скалами; ниже, на уровне заводских труб. у подножия, двигался крохотный, словно игрушечный, тепловозик. Мелькали ставшие привычными похоронные автобусы городских маршрутов. А дальше, близко к воде, виднелись стайки портовых кранов, насыпи щебня, грузовые и рыбоохранные суда.

Ещё несколько минут — и мы снова были на набережной.

За нами не было «хвоста».

Капитан «Спутника» встречал нас на трапе.

— Здорово, Садык. — Антонов отдал честь задержанному, потом почтительно поздоровался за руку.

— Здорово, адмирал! — гаркнул Баларгимов. — Здесь-то меня, надеюсь, накормят?

— Что-нибудь найдём… — Антонов взглянул на меня.

— Не сейчас, — отвёл я его невысказанный вопрос. — Обед на берегу. И сразу потом отдадим швартовы…

— Маршрут прежний? — уточнил Антонов. — Тот берег?

— Нет. Мы должны выйти по курсу «Советской Нахичевани». Они предупреждены. В море следует обеспечить переход арестованного вместе с конвоем на паром.

— Я готов, — только и сказал Антонов.

— Старший конвоя — мой помощник. — Я показал на Балу. — В моё отсутствие он исполняет обязанности водного прокурора участка.

— Во сколько вас ждать?

— Если в течение двух часов нас не будет, поездка автоматически отменяется.

— Понимаю. — Антонов учтиво наклонил голову, её положение при этом практически не изменилось, а щёки ещё больше покраснели.

Я проехал через центр, мимо казаха, торговавшего дынями. Утром, когда я приезжал к Фурману, перед ним лежало четыре дыни, к вечеру осталось три. Но это не смущало его, и завтра он был готов продолжать свою малоэффективную торговую деятельность.

Я высадил следователя. Гусейн был рад тому, что не едет в командировку.

— Спасибо, Игорь Николаевич.

Я ещё несколько минут покрутил по близлежащим улицам и взял курс за город.

— Так мы куда? — Шеф лодок был озадачен. — На метеостанцию?

Мы миновали показавшиеся на берегу здания, вблизи которых был убит Пухов, а потом и место, где стоял когда-то город, нанесённый на карты. Недостоверность здешней жизни, которую я постоянно со дня своего приезда ощущал, шла именно отсюда.

Пыльный участок суши. Несколько проложенных под землёй труб, в которых слышен рёв каспийской воды. Полный бред. Город, положенный в плотину.

Там, внизу, печи, которые топили хозяйки, стены кухонь и спален; священные домашние очаги; лестницы домов, на которых играли дети, мостовые, перекрёстки — всё, что сначала вошло в жизнь, а потом разом, бессмысленно, сброшено было в поток

«Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели…» — сказал поэт.

«Ничего не осталось, — снова подумал я, — только рытвины, искорёженная земля».

Я свернул к берегу. Тихие овцы лежали на земле спинами друг к другу.

Вода в заливе слегка плескалась, несколько выступавших из моря огромных чёрных камней метрах в трёхстах от берега казались игрушками, плававшими в детской ванне.

— На сигарах пойдём? — Браконьер догадался, а может, просто заметил в темноте дюралевые баки, соединённые с лодкой. — Только сними с меня наручники, прокурор! В наручниках мне как-то непривычно.

— Сниму. Обязательно.

Я обрадовался по-настоящему, когда увидел впереди Мишу Русакова с его разбойной лодкой.

Всё было уже готово к отплытию. На баке я заметил прорезиненные комбинезоны, какие носят обычно на сейнерах. Тут же лежали ещё три пропахших морем и рыбой тяжёлых рыбацких ватника. Я предпочёл бы, чтобы они оказались заодно и пуленепробиваемыми.

— Оружие взяли? — продолжал интересоваться Баларгимов. — Если они догонят, без автоматов нечего делать! Перетопят, как котят…

— Не перетопят, — заметил Миша.

Он обернул плёнкой привезённые с «Александра Пушкина» кассеты, спрятал в носовом отделении.

Надсадно кричали голодные чайки.

Бала напряжённо вслушивался. Я не мог рассмотреть выражение глаз за тёмными стёклами очков.

— Ты останешься, Бала, — сказал я. — У меня дела на том берегу…

— Но, может, я… — возразил он.

— Ты отведёшь машину. Всё!

Я снял с Баларгимова наручники, подождал, пока он затянет комбинезон.

Мы отчалили на вёслах. Отойдя за камни, Миша Русаков поочерёдно, один за другим, врубил все четыре мотора «Судзуки».

Море наполнилось гулом.

Несколько лысух поднялось в воздух. Они разбегались, низко, словно гидропланы, касаясь воды. После их разбега на поверхности некоторое время ещё оставались полосы — подобие взлётных.

Ночь пала сразу — полная невидимых брызг, темноты и ветра. Мы держались в стороне от путей, какими обычно пользуются суда, ориентируясь по звёздам и компасу. Интересно: провожала ли меня и моя пухлогрудая сизокрылая синекура?

Мы шли быстро, отбрасывая назад клочки разорванной голубоватой пены, пузырившейся, словно в огромном стиральном корыте.

Один раз нам показалось, что какая-то лодка движется нашим курсом неподалёку от нас.

Миша усилил обороты.

Мы были одни — три крохотные личинки в глубине бескрайней Вселенной, держащие курс на плывущую в толще вязкого неба Рыбацкую звезду.

О, этот отчаянный бросок через море с ревущими моторами за спиной и дюралевыми «сигарами» по бортам! Когда-нибудь он ещё приснится мне в горячечном сне и обернётся ночным кошмаром, следствием и результатом болезни или кризисного состояния.

7

Недалеко от парикмахерской Гарегина меня окликнул Цаххан Алиев — он покупал пирожки.

— Будете?

Я качнул головой.

— А я, кроме них, по утрам ничего не ем… Продавец знал Алиева плюхнул на страницу из школьной, в клетку, тетради две штуки позажаристее.

— Я тоже в ваши края. К Буракову. — Начальник рыбинспекции на ходу принялся есть. — Я заходил — вас не было. Уезжали?

Моё путешествие на тот берег затянулось не по моей воле. Прокурор бассейна всё-таки вытянул меня в Астрахань. Баларгимова я сдал в следственный изолятор и заодно наметил с начальством ближайшие неотложные мероприятия.

— Да, отъезжал по делам.

Я не сомневался, что о моём вояже уже всем хорошо известно.

— А у нас ЧП… — рассказал Алиев. — Слышали? На Челекене опять стреляли в рыбинспектора!

Купив пирожки и начав есть, он так ни разу и не посмотрел на них.

— …А спросите общественное мнение! Большинство относится к рыбнадзору отвратительно: «Рыбинспектор работает грубо, берёт взятки». А где правовая защищённость инспектора? Об этом никто не хочет знать!

В последнее время всё больше говорили о правовой защищённости рыбнадзора, милиции в ущерб правовой защищённости граждан.

— Сейчас начальство делает мне втык — как же, водный прокурор задержал Вахидова, а твои инспектора не смогли!.. — Мы почти пришли, и он поспешил с объяснениями. — Но, во-первых, Вахидова задержали на берегу, а рыбинспекция борется с браконьерами в море! На берегу с ними должна работать милиция! Во-вторых, на шоссе с рыбой в багажнике браконьер никуда не денется! А когда она у него на кукане — за лодкой?

Я молча слушал.

— Или другое! Браконьер и в шестибалльный ветер идёт в море. А нам запрещено: техника безопасности! Он принялся объяснять:

— Есть характеристика согласно шкале Симпсона. Один балл — тихий, два — лёгкий, три балла — слабый… Потом умеренный, свежий, сильный… При свежем, тем более сильном ветре мы уже не выходим…

Скорее всего, он специально ждал меня, чтобы защитить полностью утратившую в моих глазах романтический ореол участковую инспекцию морской рыбоохраны.

— …Недостатки, безусловно, есть. У кого их нет? Разобщённость надзора, неудовлетворительная профилактика…

У ворот водной милиции Алиев замешкался. Мне показалось — ему не хочется появляться в дежурке вместе со мной.

«Эдик Агаев приехал…» — подумал я.

Гезель сообщила последние новости.

Ниязов взял бюллетень по уходу за детьми и на работе не появлялся. Мазут освобождён, он вместе со стариком прокажённым ждёт меня на метеостанции для приватного разговора. Эдик Агаев по возвращении из командировки злобен, запретил техничке убирать наши кабинеты и приказал Буракову и Хаджинуру заходить к нам только по делу.