Страница 40 из 52
Прежде, чем Артур успел улизнуть, проходящая мимо многоматерь обратила на него внимание и резко остановилась. Многоматерь была смуглокожей женщиной лет сорока, толстой и неуклюжей. Но ее глаза ярко сверкали под густыми бровями.
— Что тебе нужно? — спросила она.
Артур снова назвал себя, всей кожей чувствуя обращенные на него взгляды окружающих.
— Если я появился не вовремя, мадам…
— Меня это не касается. Марсии здесь нет. Урсула! — рявкнула женщина, оборачиваясь. — Тут еще одно чучело Марсии. Сделай с ним что-нибудь.
И, даже не глянув на Артура второй раз, она величественно удалилась прочь. Стоящий неподалеку мужчина, высокий брюнет в фиолетовом, неприязненно ухмыльнулся в сторону Артура и потянулся всем телом, показывая игру мускулов.
К Артуру торопливо подошла запыхавшаяся многоматерь, из-под чепца которой выбились седые пряди волос.
— У меня нет времени! — раздраженно фыркнула она. — Ну почему он явился именно сегодня, во имя Богини?!
Она крикнула вдогонку первой женщине:
— Гертруда! Он нужен тебе здесь, или…
Гертруда бросила через плечо что-то неразборчивое, и вышла из зала. Широкое лицо Урсулы залилось краской гнева.
— Не могу же я… — начала она, и закашлялась.
За кашлем женщины и шумом разговоров в зале Артур едва расслышал еще один голос, совсем юный, пронзительный и высокий, на грани истерики:
— Это новый мужчина? Я хочу его видеть! Пустите меня! Пустите!
Хор женских голосов успокоил ее, и тут раздался еще один голос — такой же высокий, но слабый и хриплый:
— Приведите его сюда!
— Ну, пошел! — резко сказала Урсула, и отвесила Артуру пинок.
Лавируя среди групп суетящихся женщин, Артур пересек зал и очутился перед инвалидным креслом, в котором покоился маленький темный сверток. Из глубины свертка на Артура уставились неожиданно живые и пронзительные глаза, в которых было что-то невероятно странное.
— Подойди ближе, дитя, — прохрипел слабый голос.
Артур шагнул вперед, и торопливо опустился на колени, принимая должную позу уважения. Сверток в кресле оказался женщиной, до того высохшей от старости, что она больше походила на связку сухих веток. На голове старухи был выцветший чепец с тремя остроконечными верхушками — знак того, что она является матриархом семейства.
«Неудивительно», — подумал Артур. — «Ей ведь за сотню лет».
— Встань, встань, а то я тебя не вижу, — сварливо проворчала она.
Артур поднялся на ноги. Он понял, почему глаза старухи показались ему такими странными. Они скрывались за огромными архаическими очками, за много лет словно вросшими в ее переносицу.
— Из какой семьи ты происходишь, дитя?
— Шмелтцеры из Денвера, почтеннейшая мать.
— Шмелтцеры. Так себе семейка. Продали тебя Марсии, а? Ну и что, ты рад?
— Да, почтеннейшая мать.
Старуха хихикнула.
— Может, тебе и понравится. Лучшее, на что может надеяться мужчина в своей жизни, — это послужить хорошей плодовитой женщине. Правильно?
— Да, почтеннейшая мать.
— Еще как правильно! — Она снова хихикнула и закашлялась. — О, я знаю кое-что, чего ты никогда не узнаешь, дитя. Я могла бы рассказать тебе много удивительных вещей, если бы захотела.
Из-за кресла появилась костистая женщина и стала озабоченно поправлять плед, в который была закутана старуха.
— Прабабушка, осторожнее, вы простудитесь! Вы же знаете, какое у вас хрупкое здоровье…
— Прочь!
Старуха гневно откинула плед, и Артур увидел коричневую пергаментную кожу, обтянувшую сухие птичьи кости.
— Знаешь, сколько мне лет, дитя? Сто шестьдесят семь!
У Артура перехватило дыхание. Сейчас шел сто сороковой год по новому летоисчислению. Если эта женщина говорит правду, то ей было двадцать семь лет, когда были основаны первые аналоговые общества. Она была не просто старой. Она была доисторической!
— Да, это правда, — сказала старуха, наслаждаясь выражением его лица. — Я видела, как все начиналось. И я знаю много вещей, о которых никому не скажу.
— Прабабушка…
— Я же сказала: не скажу! — рявкнула она. — Я просто хочу уточнить, дитя, насколько тебе повезло. Ты ведь хочешь это знать? Мужская доля — работать до седьмого пота. Кто кормит мир, тот им и правит.
— Прабабушка…
— Лучший друг девочки — ее отец!
— Прабабушка, они готовы начинать, — твердо сказала костистая женщина, и покатила кресло со старухой прочь.
— Птицы поют, но мужчина должен молчать! — выкрикивала старуха, обернувшись и глядя на Артура через плечо пронзительными глазами. — Работа никогда не кончается!
— Прабабушка…
— Кто только дает семя, тот — слуга!
Через минуту костистая женщина вернулась уже одна, красная от злости.
— Сейчас нет времени с тобой разбираться, — бросила она. — Подождешь снаружи. Ну, шевелись!
На пороге Артур обернулся и бросил последний взгляд вглубь зала. Толпа людей в дальнем конце помещения расступилась, и он увидел альков с символами луны, вырезанными на арке свода. В алькове стоял стол, на котором лежала, распростершись, совсем молоденькая девушка. Артуру показалось, что она едва достигла брачного возраста. Рядом со столом стоял еще один маленький столик, на котором грудой лежали инструменты. Над столиком склонился седой старик. Затем он выпрямился, и в руке у него блеснуло стальное лезвие.
Голос Хигсби в ухе Артура произнес: «У них есть суеверие, что присутствие постороннего мужчины в доме во время церемонии дефлорации приносит несчастье».
Артур подскочил на месте и инстинктивно повернулся к выходу. Однако, напомнил он себе, низшие существа не могут покинуть дом без разрешения. Тупик. В ближайшей нише стоял одетый в фиолетовое слуга и иронически разглядывал Артура.
«Совета!» — лихорадочно простучал Артур на сигнальном перстне.
«Лучше оставайся там, где ты есть», — не сразу отозвался Хигсби. — «Они могут либо прийти в ярость, когда обнаружат тебя, либо нет. Все будет зависеть от множества причин — например, от того, кто первым тебя увидит».
«Точнее!» — взмолился Артур.
«Точнее невозможно». Казалось, ситуация забавляла Хигсби. «Они используют мескаль в церемониях, чтобы получать видения от Доброй Богини и так далее. Поэтому их поведение трудно предсказать. Но не волнуйся. Ничего непоправимого с тобой не сделают».
Артур оставил свое мнение при себе и стал ждать. Сначала в зале было совершенно тихо, потом оттуда донеслось тихое монотонное пение, которое почему-то ужасно взбудоражило Артура. И снова тишина.
Примерно через полчаса дверь зала резко распахнулась, и изнутри толпой повалили женщины — раскрасневшиеся, с блестящими глазами. Артур скорчился на скамеечке в нише и старался привлечь как можно меньше внимания.
Гертруда и Урсула вышли рука об руку с застывшими на губах улыбками. Волосы Урсулы растрепались еще сильнее. Она что-то тихонько напевала себе под нос. Толпа медленно растекалась по коридору и просторному холлу, образуя небольшие группы собеседников. Женщины казались тихими, даже сонными, только глаза у них возбужденно блестели каким-то свирепым, нездешним блеском.
Три старика с видеокамерами прошмыгнули в толпе. Постепенно большая часть народа двинулась в сторону выхода. Одни группы исчезли, другие уменьшились. Прошло четверть часа. Некоторые женщины возвращались обратно в холл, но вообще толпа все убывала. Лица становились умиротворенными, глаза сонно закрывались. Артур уже начал думать, что никто его не заметит, как вдруг перед ним остановилась пухленькая девушка с каштановыми волосами — совсем молоденькая, почти девочка. Она подбоченилась и стала пристально разглядывать Артура с головы до ног.
Артур нервно заерзал на скамейке. Он не сразу распознал в девушке ту, которая лежала на столе в алькове. Ей было лет десять-одиннадцать, не больше. Но одета она была в такую же алую юбку для церемоний, как и старшие — и выглядела в ней гораздо лучше их, на взгляд Артура. Щеки девушки сверкали лихорадочным румянцем, в опухших глазах было жестокое выражение. Она капризно закусила нижнюю губу.