Страница 107 из 119
«„Берегись автомобиля“ насмотрелся?» — чуть было не брякнул я. И вдруг во мне словно отпустило пружину — я все понял…
С почты мы шли к причалу вместе, и Чумаков рассказал о себе. Оказалось, что он сам воспитывался в детдоме в Мценске.
Там же и жил позже с семьей. Потом сосед поманил на Восток рублем. Поехал сначала на год. Зазноба появилась. Долго тянул, прежде чем написать жене правду. Развелись. На мальчишку ползарплаты отсылал. А зимой сынишка, первоклассник, катаясь с горы на санках, угодил в речную полынью. Спасти не удалось, и бывшая жена, не вынеся удара, слегла, истаяла как свеча. В произошедшем Виктор винил себя, топил свое горе водкой, глушил печаль в работе. Пробовал создать новую семью — не получилось, не смог перешагнуть через память. После поездки на родину еще больше замкнулся. С того времени и стал переводить деньги, слать посылки в детский дом, где когда-то сам воспитывался…
На причале перед нами выросла высокая фигура. Слегка покачиваясь на ногах, моряк неуверенной походкой подошел к Виктору Чумакову. Я узнал Витиного моториста.
— Слышь, капитан, вот… — он пошарил в карманах куртки и, вытащив пачку квитанций, протянул Виктору: — Тут за все месяцы… Виноват. Любовь — это не только цветочки, ясное дело…
Виктор исподлобья взглянул на него:
— Ясное дело… По всему Союзу тебя разыскивали…
— Мне с детства нравится игра эта… в жмурки, — осклабился моторист. — Возьми, капитан, обратно на буксир. Больше не подведу.
— Подведу не подведу… Эх ты, — внешне спокойно, но с внутренним ожесточением сказал Виктор. — В одну и ту же воду дважды не ступают… Играй в свои жмурки на другом фарватере. Себе разбитой семьи не прощу, а уж от твоего крохоборства с души воротит.
Моряк в растерянности остался стоять на причале, а Виктор повел меня к себе на буксир.
В каюте, аккуратно прибранной, я спросил его:
— Ты чего с ним так круто?
— А-а! Подонок! — отмахнулся Витя и заходил по ковру. — Холостяка из себя строил. Я ему доверял, а он, гад, от уплаты алиментов укрывался. Дитя сладить ума хватило, а кормит пусть дядя. — Капитан некоторое время стоял не шевелясь; в вислых плечах и руках, тяжело опущенных в карманы, чувствовалась усталость. — Когда я об этом прознал, вмиг вышиб с буксира.
— А может, стоило его простить, Витя? Кто в жизни не ошибался! Квитанции показывал…
— Правду говорят: тупо сковано — не наточишь, глупо рожено — не научишь. Дело не только в алиментах. После его ухода с буксира кое-что другое вскрылось.
Я взглянул на часы. В двадцать один ноль-ноль мне нужно было явиться на свой корабль, который стоял на рейде.
— Витя, мне пора, обещал быть к вечернему чаю. Чумаков глянул в иллюминатор: смотри, мол, что в природе делается. Но тут же вздохнул. При чем тут, дескать, природа, если человеку надо.
— Придется звонить самому.
Он оделся и ушел. Не успел я набросить шинель — Витя Чумаков уже в дверях стоит:
— Оперативный дал «добро». Уперед!
Как только буксир отошел от причала, Чумаков подозвал меня, кивнул на компас:
— Следи, чтобы на румбе было двести семьдесят. Выйдем прямо на твой пароход.
И точно. Минут через пятнадцать из тумана показался огромный борт корабля. Неистово работая машинами, буксир подвернул к трапу и прижался к кораблю, будто детеныш к матерому киту.
— Витя, пошли ко мне в гости, — предложил я.
— Не могу. Там, на берегу, может, еще кто застрял. Поднимаясь по трапу, я услышал такое знакомое:
— Уперед!
Виктор Конецкий
Главы из романа-странствия
Остров Кокос
…Низкий, 2,5 мили в длину, лишен растительности, и только в средней части его есть пальмы, растущие двумя группами, между которыми стоит одиночная пальма.
Доктор упрекнул меня в том, что я мало и неправильно загораю.
К этому времени я уже знал, что я не змея. Змея разом вылезает из старой кожи, а у меня этот процесс после поездки на Сайрен проходил мучительно медленно.
Сам доктор сбрил волосы на голове, потому что ультрафиолетовые лучи не проходят якобы через шерсть. Тут я и прочитал ему краткую научную лекцию.
— Доктор, вы когда-нибудь видели тигра, который загорал бы, сняв шкуру? Если ультрафиолетовые лучи действительно не проходят сквозь шерсть, то вы нигде и никогда не смогли бы купить меховую шубу. Как вам известно, волосатые животные не бреются, они сплошь покрыты шерстью. И даже наша ближайшая родственница обезьяна имеет обнаженным только одно место. То самое место, которое редко кто из людей показывает солнцу. И это место, короче говоря зад, плевать хотело на солнце. Оно проводит жизнь в кромешной темноте и отлично там себя чувствует. В этом отношении оно схоже с летучими мышами. Они тоже всегда живут в темноте. Если бы пушные звери испытывали необходимость в загаре, они в процессе эволюции избавились бы от шерсти. И вы остались бы без мехового воротника. Читайте Дарвина, док!
И я прыгнул за борт вельбота в рубашке, штанах, сандалетах и коричневой французской кепке, под которую я сунул курево и спички. И поплыл на остров Кокос.
— Вы плаваете, как летучая мышь! — заорал он мне вслед.
Ну что ж, я оставил за ним последнее слово. Мне хотелось быть одному. Одному на Земле.
Берег острова оказался из обыкновенного, только очень мелкого песка. Идеальный пляж. Не скоро еще здесь поставят зонтики и будки для переодевания.
За пляжем был маленький обрывчик. Я влез на него. Заросли кустарников, пальмы, и под ногами плотный зеленый мат из ползучих растений и трав. И запах нагретых солнцем растений, оранжерейный. Пассат не может пробиться сквозь заросли и унести этот запах.
Я пошел в глубь острова. Тишина зноя была вокруг. И крики птиц не нарушали знойной тишины. И жужжание бесчисленных мух тоже не нарушало тишины. Как будто не существовало рядом океана с его вечным гулом. И только когда ступал на высохшую ветку, ее треск грохал выстрелом. Ветки казались, конечно, гадами. И скоро стало неуютно от непривычности окружающего островного мира. Здесь легко было представить себя потерпевшим бедствие. Вот я выбрался на этот островок, выполз из прибоя, один, товарищи погибли, тишина гробовая, хотя жужжат мухи, шелестят вершины пальм. Все отчужденное, как лес в записках моего сумасшедшего, все живет само по себе, не обращает на тебя внимания; а что тут живет, ты не знаешь, кто выйдет или выползет из кустов, почему они шевельнулись?
И в то же время какая-то мягкость, умиротворение, ласка и нежность касались души. Вечная душевная судорога от сознания своих обязанностей, сложностей в отношениях с людьми, усталости, тоски по родному слабела. Жизнь Земли была так густа на этом крохотном островке.
Я вышел на противоположную сторону, увидел лагуну, отделенную от океанского простора бурунами рифов, увидел огромный позвонок с обломками ребер какого-то морского чудовища, выбеленные солнцем, окаменевшие раковины, и ветер сразу высушил на мне одежду.
Я сел на позвонок и закурил. Мне хотелось этот огромный позвонок увезти с собой, как когда-то на острове Вайгач хотелось украсть щенка — будущего вожака.
В блокадном бомбоубежище, в замерзшем городе я читал журналы с красными обложками «Мир приключений». И рассказы из этих журналов я помню лучше, чем блокаду. Быть может, потому, что ее я вспоминать не люблю.
…Капитан старой галоши в южных морях, у него слабеет зрение, надо поворачивать у островка с тремя пальмами, он их не видит, спрашивает стюарда… Галоша напарывается на рифы, тонет, пар булькает в котлах, капитан не уходит с мостика, шепчет, вцепившись в релинги: «Ну, сейчас, уже скоро, тебе немного осталось мучиться, сейчас станет тихо…» Он шепчет это своей старой галоше, он плачет от жалости к ней и тонет вместе с судном.
…Белый плантатор в джунглях юго-восточной Азии. Сумасшедшее одиночество. Плантатор замечает, что цветной слуга иногда исчезает. От скуки хочет выследить его, но высоко в горах, в чаще джунглей наталкивается на завал, из завала глядит ему в лоб винчестер. На прекрасном английском языке доносится: «Еще один шаг — и я стреляю!» Так плантатор узнает, что на горе живет прокаженный… Черная, душная, тропическая ночь, предгрозовая тяжесть и одиночество в ней. И плантатор представляет, в каком совсем ужасном одиночестве тот человек на горе, берет фонарь и начинает показывать вспышки в кромешном мраке. И ему отвечает вспышка… Они преодолели одиночество, они уже вдвоем в этом мире.