Страница 9 из 72
После вечерней поверки к десяти часам начали подгребать мои гости: Контора, Том, Грин, Эсэс и еще пара незначительных уголовных особей, которых сегодня вспоминать просто лень.
Атмосфера за столом мало соответствовала праздничной. Какие-то задумчивые смурные морды вокруг, безуспешно пытавшиеся скрыть свое истинное настроение. Впрочем, тут все на поверхности. Когда старый лагерный кент уходит «за забор», а тебе нужно здесь оставаться, – от радости не запрыгаешь. Ребят явно давила обычная «жаба». Чистой воды зависть то бишь.
Я их отлично понимал и не стал акцентировать внимание на подобном не очень приличном поведении «братков».
Водка положительного влияния на жизненный тонус не оказала. Оно и понятно. Для веселья не «Столичную» надо потреблять, а хороший ликер. Типа «Шартреза» или «Вишневого». Но если б я стал вдруг потчевать гостей «дамскими» напитками, меня, в натуре, никто не понял бы и не поддержал. Доисторические у ребят понятия: не в силах вкурить, что не мужик создан для алкоголя, а алкоголь для мужика. Крепость и названия каждый должен выбирать лично по своему вкусу, глубоко наплевав на мнения окружающих.
Но сегодня я решил соблюсти проформу и не ломать давно устоявшихся лагерных традиций.
Правда, в улучшении праздничного настроения собравшиейся компании я сильно рассчитывал на Эсэса. В зоне он занимал должность банщика и, ежедневно легально общаясь с расконвойкой – расконвоированными осужденными, вывозившимися для работы на волю, имел отличную возможность почти за бесценок снабжаться анашой. Самым крупным лагерным реализатором «травки» Эсэс и являлся по своему основному подпольному роду деятельности.
Как я и предполагал, когда водка благополучно закончилась, банщик с торжественным видом выудил из кармана надорванную пачку «Беломора».
– Это не какая-то там дрянная шелуха, а натуральный пластилин, – похвалился он, предлагая всем присутствующим по туго забитому папиросному «косяку».
Мальчики сразу заметно взбодрились и самозабвенно занялись любимым делом – загонять глубоко в легкие клубы серо-сиреневого терпкого дыма.
Я включил телевизор, пусть базарит фоном на музыкальные темы. Под ритмичную попсу кайф значительно лучше и легче усваивается, давно засек сей любопытный медицинский факт.
Вскоре протокольные морды моих друзей облегченно разгладились от ранних морщин, а глаза приобрели стеклянный блеск – первый признак приближающейся блаженной нирваны. В ближайшие минуты все мысли ребятишек благополучно растворятся в необъятном пространстве подсознания и станут поодиночке бродить там, безуспешно отыскивая «брата по разуму».
– Монах, ты чего отрываешься от братвы? – услышал я недовольный баритон Эсэса.
Уже некоторое время он упрямо тыкал мне в руку новым «косяком», стараясь привлечь внимание.
– Пустяки. Задумался децал.
– Мужики уже по второй папиросе заканчивают, а ты почему-то отстаешь!
– Уволь, Эсэс! Мне по традиции еще в баню надо шкандыбать, чтоб смыть все грехи перед волей. А вот когда вернусь – хоть три «косяка» подряд зашмалю. Ладушки?
– Договорились, Монах. Традиции – вещь священная, согласен.
– Ключи от бани на полчасика дашь?
– А они без надобности. Нынче какой-то шизик выхлестнул замок на общей раздевалке. Ступай спокойно, дверь открыта. Завтра с утра придется бегать, как бобику, искать в промзоне новый замок. Не меньше двух-трех «косяков» жлоб завскладом с меня сдерет! Гадом буду!
– Искренне сочувствую, – усмехнулся я. – Наверстаешь на расконвойке! Ну, я потопал. Глядите, здесь до полного отрубона не накуритесь! – Я кивнул на ребятишек, совершенно бессмысленно-пустыми глазами уставившихся в телевизор, где эротично выгибалась, повизгивая от лесбиянского нетерпения, женская группа «Полиция нравов».
Гришка неприкаянно сидел на лавке в прихожей вещкаптерки, будто грустная верная собака, которую забывчивые хозяева не пустили со двора в теплый дом.
– Не журись, братишка, все путем. – Я сунул ему в ладонь прихваченную со стола папиросу. – Пыхни, расслабься. А я в баню потопал лагерные грехи смывать.
– Сопроводить? – радостно встрепенулся Гришка, нашедший вдруг себе достойное применение.
– Не нужно трепыхаться, Гришуня. Теперь ты уже шнырь не мой, а Конторы. Сам отлично доберусь, без свиты. Я ведь большой демократ в глубинах души.
– А спинку потереть? – находчиво опротестовал мое решение привязчиво-настырный Гришка.
– Обойдусь! У меня длинная мочалка!
Выйдя из локалки на плац, я направился в дальний его угол, где находилось одноэтажное здание бани.
Поначалу шаг мой был бодро скор и я даже беспечно помахивал в такт ходьбе свой матерчатой сумкой, где лежали свежее нижнее белье, мочалка, мыло и полотенце. Но вот шаги непроизвольно замедлились, а взгляд настороженно зарыскал по сторонам.
Меня явно что-то обеспокоило. Но что именно? Под ударом единственного «косяка» мысли еще не успели разлететься в разных направлениях и тут же принялись за привычную работу: перемешивались, накладывались друг на друга, ища признаки последовательности и логики. Так патроны набиваются в обойму – в различной последовательности, но точно защелкиваясь друг на дружку. Так уж устроен мой мозг.
В оконцовке слова «мочалка с кинжалом» и «выбитая дверь в баню» соединились и дали неожиданный словесный результат:
– Вот паскуда! – От возмущения я даже на месте остановился. – Да ведь он собрался меня прямо в бане пришить! Ну, Кучер! Всем хохлам хохол!
Выпитая водка, отполированная парами марихуаны, дала необходимый выброс агрессивности в психику, а вечная привычка идти навстречу опасности утвердила спонтанное решение – я направился в баню, нащупывая в кармане неразлучный «кнопарь».
Лунные лучи, отражаясь в многочисленных вокруг окнах, падали веселыми белыми «зайчиками» на асфальт перед ногами, словно желая преградить мне путь, но я почти не обращал на них внимание, всецело занятый своими трудными мыслями.
Нигде в продолговатом здании бани свет не горел, но это меня ничуть не смутило. Ударом ноги почти снеся хрупкую дощатую дверь с петель, я влетел в общую раздевалку, чертя в кромешной темноте ножевые зигзаги-молнии в разные стороны.
Наконец, найдя на стене выключатель, смог воочию убедиться, что в раздевалке я один. На всякий случай, сразу зажег свет и в банном отделении. Заглянув туда, увидел ту же историю – мое гордое здесь одиночество.
Надо отметить, что земляк далеко не дурак – ясно, что появиться он должен только после меня. Это даст ему явные тактические преимущества. Ну что ж, поглядим, как карта ляжет! Любую негативную ситуацию можно запросто превратить в позитивную, нужно лишь подойти к делу с головой и с нужной стороны.
Я махом разделся и, аккуратно уложив одежду на скамью, нырнул в цементно-холодное нутро банного отделения. Кнопарь оставил валяться на самом виду рядом с одеждой. Чистое гусарство и ухарство, конечно. Но, узрев мой нож, Кучер наверняка расслабится и потеряет бдительность. А это даст мне хоть и не крупную, но козырную карту в игре с этим вконец оборзевшим быдлом. Да и очень уж хотелось, чтоб все выглядело банальным несчастным случаем, а не убийством. Тогда ножевые ранения на теле земляка мне вовсе ни к чему. Противопоказаны.
Включил горячую воду во всех двадцати лейках под потолком, дабы чуток согреться и стал натирать куском мыла на гладком цементе пола широкий круг – не менее двух метров в поперечнике.
Закончив сей славный труд, я туго намотал свою синтетическую мочалку на левую кисть руки и уселся в мыльном круге, как Хома из кинофильма «Вий». Правда, вместо мыла тот использовал мел и находился не в бане, а в церкви. Вместе с покойником. Ну, покойник и здесь, думаю, очень скоро нарисуется.
Разогретый горячей водою, цементный пол банного отделения удовлетворенно дымил паром и распространял противненький запах формалина – основной жидкости, повсеместно используемой в моргах.
Эсэс, говорят, на воле работал санитаром в городской катаверне[1], откуда и принес в зону мрачноватую привычку поливать для дезинфекции пол резко пахучим формалином. Ну да каждый имеет законное право сходить с ума по своему.
1
Катаверна - морг.