Страница 2 из 15
Один из воинов – десятник в зеленом, с желтою щегольской тесьмой тегиляе, придерживая рукой саблю, догнал важно едущего впереди на гнедом коне воеводу – дородного, с окладистой седой бородою, в высокой шапке и накинутой поверх бархатного кафтана собольей шубе, крытой сверкающей на солнце парчой. В шубе-то, конечно, жарковато было – так уж приходилось терпеть, важность и знатность свою показывая. Чтоб все видели: не какой-нибудь шпынь ненадобный – сам воевода едет! Чтоб уважали, чтоб боялись, завидовали!
– Батюшка воевода, – в пояс поклонился десятник, – унять юродивого-то?
– А пес с ним! – оглянувшись, воевода благостно махнул рукой. – Небось клетушку-то клюкой своей не пробьет. Хотя… можно и прогнать… Коровы-то зверюге готовы?
– Готовы, батюшко… Позади ведут.
– Я б прогнал все ж юрода, господине, – нагнал воеводу сумрачного вида воин в высоком шлеме и немецком черненом панцире поверх кафтана.
«Онисим Рдеев, из детей боярских, служивый… царем для сопровожденья подарка присланный. Голь перекатная! Худородный! Еще и советовать смеет, пес! И кому? Боярину столбовому!!!»
– Не трогать юрода, – спесиво, сквозь зубы, бросил воевода. – Ничего тому зверю не сделается.
А Дивейко между тем совсем разошелся! Обозвав чудище богомерзким гадом, перевернул клюку да изо всех сил саданул меж прутьями клетки прямо дракону в глаз!
Зверюга взвыла, издав столь громкий и жуткий вопль, что у многих посрывало шапки. Дернулась, ударила головой в прутья…
Клетка задрожала, влекущие телегу быки – лошади-то, видно, боялись – испуганно замычали…
А чудище ударило еще и еще… пока наконец – очень даже быстро! – не разорвало железные прутья и с жутким шипением не вырвалось на свободу! Встало на задние лапы во всей своей жуткой красе – само порождение дьявола, призрак ночных кошмаров! Зашипело так, что заложило уши, поводило недобро глазом и, наклонив ужасную голову, распахнуло пасть…
Пахнуло словно из выгребной ямы!
– Православныя-а-а! Спасайся кто может!
– Господине воевода? Может, в стрелы его? Али из тюфяков да ручниц палити?
– Я вам дам – палить, щучины! – поворотив коня, заругался боярин. – Подарок государев загубить вздумали? Головы на плечах жмут? А ну, живо мне изловить зверя сетью! Живо, я сказал! Шевелитеся!
Изловить… Легко сказать!
Началась паника, всяк метался кто куда, вопя от страху… А стрелять-то приказу не было!
Чудовище клацнуло пастью и вдруг ухватило зубищами первого попавшегося стрельца, выпрямилось с колокольнею вровень… Звонарь не растерялся – грянул в набат, и звон тот дракону, видать, не пришелся по нраву.
Зверюжина завертелась, шибанула хвостищем по разбегающимся в страхе людишкам и, приседая, тяжело – но быстро – поскакала прочь, переваливаясь на задних своих лапах, словно огромная, с подбитыми крылами птица. Схваченного воина чудовище не выпускало, так и тащило в пасти, так и тащило его, словно кошка – мышь, а потом, остановившись на миг, проглотило вместе с сапогами и саблею… И тотчас же ухватило другого бедолагу, зацепив хвостом бежавшего со всех ног Митьку. Парнишку швырнуло, ударило об забор – слава Богу, не насмерть, но больно – у-у-у…
Заплакал Митька, за руку схватился… а богомерзкая тварища, с разбегу перемахнув стену, приседая, побежала к лесу…
Придя домой, Митька заглянул в мастерскую:
– Ой, дядько Зосима! Что было! Что было! Дракон на свободу вырвался, мне вот руку чуть не сломал… больно-о-о…
С нехорошей ухмылкою шорник потянулся за вожжами:
– Дракон, говоришь? Я вот тебе покажу дракона! Н-на! Н-на! Получай!!!
– Ой, дядько Зосима-а-а! Больно-о-о-о!
Сбежавшего богомерзкого ящера так и не словили, напрасно стрельцы да охочие люди шатались по окрестным лесам. Хитрое оказалось чудовище! В селах да деревнях не показывалось, однако по ночам подкрадывалось к пастбищам да безбожно жрало коров вместе с собаками и пастухами, не брезговало и кабанчиками, а девки долго еще боялись ходить в лес, до самого снега.
К ноябрю, однако, грянули морозы, и вот тогда-то в непроходимой топи отыскали отправившиеся на охоту мужички сбежавший подарок. Издохший дракон громоздился промерзшей, присыпанной снегом глыбою, часть хвоста уже погрызли лисы, в приоткрытой пасти поселилась куница, а глаза давно выклевали вороны. В лесу так: всякий кого-нибудь ест, сегодня ты, а завтра – тебя. Против природы не попрешь, будь ты хоть драконом зубастым.
К тому времени часть воинов и Рдеева Онисима, из детей боярских, за то, что не уследили за подарком, посадили по государеву указу на кол, с воеводой же неожиданно обошлись милостиво – велели три месяца волосьев не стричь да сослали в глушь, а потом, к лету ближе, великий князь смилостивился, вернул, вновь на город володеть поставил. На другой город, к Москве поближе… Но и там того воеводу еще долго за глаза Драконом нестриженым прозывали.
А потом как-то и позабылось все, лишь Митька – мастер известный Дмитрий Иванов сын Зосимов – долго еще про дракона внукам своим рассказывал. Покуда не помер от старости.
Сатако, молодой воин народа ненэй ненэць, взмахнув веслом, направил лодку к низкому, затянутому желтоватым туманом берегу. Так же сделали и другие, плывущие следом за Сатако парни, отправившиеся ныне за добычей к плоской, с серыми пологими дюнами, суше, омываемой с трех сторон морем и именуемой Я-Мал, что значит «Конец земли». Здесь, на Я-Мале, всегда было множество морского зверя: тюленей, моржей, котиков. Только промышлять добычу нужно было очень осторожно, ибо, кроме морских, водились на Я-Мале и звери иные – кошмарные создания, настоящие выходцы с полей Смерти! О них рассказывали старики и те, кто здесь побывал… кому повезло уцелеть…
Сатако повезет! И всем, кто сейчас с ним, тоже.
Обтянутые тюленьими шкурами челноки один за другим ткнулись носами в берег, воины, соскочив на песок, вытащили лодки на берег, прихватили с собой копья, луки и стрелы.
– Вэнокэн, Илко – пойдете налево, вы двое – направо, мы же – встречь солнцу! Увидите добычу – подайте знак.
Распорядившись, юный вожак жестом подозвал воинов и, крепко сжав в руке короткое копье с украшенным резьбою древком, нырнул в исходивший клочьями туман. Нырнул и тут же обернулся:
– Эй, эй! Не отставайте. Злобные духи болот легко расправятся с нами, если будем поодиночке. Папако! Попроси богов послать ветер! Ну, хоть немножко… Мы же принесли им в жертву белого оленя, напомни!
– Обязательно напомню. – Папако, парень с плоским смуглым лицом и роскошной темно-русою челкой, отвязал от пояса бубен.
Отец Папако был шаман, и дед был великий шаман, а прадед – шаман еще более великий…
– Эй-н-на-а-а-а… – тихонько затянув заклинание, юноша ласково тронул бубен заячьей лапкой. – О, великие духи…
– Тсс!!! – снова обернулся Сатако: он нынче был здесь за старшего, еще бы, он видел уже шестнадцатую весну. – Слышите?
Папако опустил бубен. Все навострили уши… Откуда-то слева вдруг послышался жалобный крик гагары… Вот стих. И сразу повторился еще.
– Знак! – Сатако улыбнулся. – Вэнокэн отыскал добычу. Значит, и впрямь – духи нынче будут добры к нам.
– Не зря ведь им подарили оленя!
– Папако не зря стучал в свой бубен.
– Никакой он не мой, – себе под нос пробурчал сын и внук шамана. – Он – нашего рода.
Как бы там ни было, великие духи как-то разом стали благосклонней: с моря подул легкий ветер, разгоняя туман, и вот уже совсем скоро над головами охотников заголубело чистое прозрачное небо. Слева, за ягелями и зарослями карликовой березы, светило желтое солнце… а справа… справа висело еще одно солнце – яростное, пылающее жутким жаром! Колдовское!
Папако вытер выступивший на лбу пот:
– Так вот оно какое, злобное солнце си-ир-тя!
– Папако, – шепотом справился кто-то, – а почему оно – злобное?
– Потому что зажгли его злобные колдуны! – наставительно заметил сын шамана. – На погибель всего нашего мира. Вы не слышали, что рассказывал старик Вавля?