Канатоходцы

Но Рода, должно быть, неотступно преследовала мысль о погибших преследователях.

- Бросьте вы об этом, - прервал я его, - еще сорок минут, и мы дома.

- Ты дома, а мы? - сказал Айк.

И снова застрекотал зуммер видео. Я даже обомлел. Откуда?

- Кто говорит? - спросил я.

- Включите экран, - услышали мы чей-то приказ.

- Подожди, не включай, - шепнул Айк. - Вдруг это Лоусон?

- Лоусон далеко, а кругом пустыня. Включаю, - решил я.

На экране в незнакомом военном мундире возник человек лет тридцати у пульта с клавишами.

- Говорит пограничная служба Свободной зоны. Сектор второй. Кто вы и откуда?

- Соедините меня с начальником службы безопасности, - потребовал я. - Уполномочен доложить только ему.

- Не вижу оснований для переключения.

- Сообщите, что говорит Даблью-си.

Человек подумал немного и сказал с плохо скрытым недовольством:

- Хорошо. Переключаю.

Начальник службы безопасности, тоже в мундире, оказался лет на десять старше передавшего вызов пограничника.

- Кто из вас Даблью-си? - спросил он с экрана.

- Я.

- А остальные двое?

- Рабочие рудников Лоусона. Поскольку оба в скафандрах, отличить их нельзя. Помогали мне в исполнении приказа Центра и просят политического убежища в нашей зоне.

- Что можете сообщить дополнительно?

- Со мной брусок «икс-металла», добываемого на рудниках Лоусона. Брусок окрашен в золотой цвет, но это не золото. Металл сильно излучает, и касаться его или находиться поблизости можно только в скафандрах с антирадиационной пропиткой. Если таковых нет, изолируйте электроль до отправки бруска на Планету. И еще одно… - Я помялся.

- Говорите. Нас никто не слушает.

- Надо срочно передать лазерограмму на Планету. Я продиктую ее сейчас в зашифрованном виде.

И я продиктовал длинный ряд колонок с пятизначными цифрами.

- Будет сделано, - сказал начальник службы безопасности. - Скафандры у нас есть, брусок выгрузим и изолируем до отправки. Если поручитесь за ваших спутников, можете передать им, что после необходимой проверки право убежища будет им предоставлено.

Когда экран отключился, Айк спросил:

- Ты говорил о нас. Что он ответил?

- Что вам обоим будет и кров и работа.

На горизонте показался сверкающий на солнце, как гигантский алмаз, прозрачный купол большого города.

- Это их город? - взволнованно спросил Айк.

- Это больше, чем город, - сказал я. - Это свобода.

Глава 25,

в которой Лайк убеждается, что его профессия еще нужна

Световой сигнал на двери приглашает войти.

Я медлю, оценивая ситуацию. Вторая Планета позади, Айк и Род посланы на курсы механиков, мой брусок и документация - микрозаписи и микросъемки - ушли на Планету на два месяца раньше меня. А я вынужден был отлеживаться в госпитале, избавляясь от остаточной радиации, которая все-таки доконала меня, должно быть из-за плохой пропитки скафандра.

И вот я прибыл домой, как говорится, к шапочному разбору. Что же я узнаю, прочту или услышу? Отворяю дверь и вхожу в кабинет, в котором неоднократно бывал. За последнее время события нагромождались кучно и вразбивку, создавая мелодию суетливой, напряженной, путаной, тревожной и радостной жизни, где все служило победе, на которую был запрограммирован хитроумный и удачливый Чабби Лайк.

За столом сидел тот же Дибитц, может быть, в той же поношенной замшевой куртке, и высокий белый лоб его так же морщился над умными глазами, которые могли заморозить или согреть. Тот же Дибитц, придумавший Чабби Лайка, вдохнувший в него жизнь и бросивший ее в океанские и космические дали, как ракету, не промахнувшуюся до цели. Только вены на руках его чуть-чуть набухли да поредели, пожалуй, прядки в каштановом хохолке на лбу.

- И ты не помолодел, мальчик, - сказал он, привстав и подвинув кресло вплотную к столу.

- Вы научились уже и мысли читать, - откликнулся я.

- Нетрудно. Ты взглянул на мои руки и волосы - они первыми свидетельствуют об утраченной молодости. Здоров?

- Уже.

- Могу поздравить тебя с возвращением и победой. Правда, пока еще подспудно, втайне, для окружающих ты по-прежнему Чабби Лайк.

- Чабби Лайк умер.

Дибитц вздохнул:

- И рад и жалею, Рад потому, что Лайк сделал невозможное, а все-таки жаль, что он уже полностью рассекречен. Портреты твои, милок, обошли все газеты мира - увы! Но кто, в сущности, помешает тебе воскреснуть?

- Так меня же каждая собака узнает.

- Собака, может быть, и узнает, а человек - нет. Есть средства, неузнаваемо меняющие внешность, есть биографии, которые ждут воплощения, и дела, требующие твоего ума и таланта. Но о будущих делах потом. Поговорим о сделанном. Ты уже знаешь результатах?

- Кое-что из газет.

- Дополню штрихами, так сказать, закулисными Твой блистон был расшифрован сразу. И нашими лаборантами, и международной комиссией физико - химиков. В СВК заартачились: лабораторные анализы, мол, проведены без их участия. В скафандрах работать отказались, потребовали специальной изоляционной камеры с манипуляторами. Только не помогли уловки. Блистон чистенький, беспримесный. Состоялась встреча на высшем уровне. Ну и согласились: с золотой маскировкой покончить, излишки добытого блистона изъять на потребу мирного строительства, рудники в Лоусоне взять под международный контроль. Расписались под документом, пожали руки и признали инцидент исчерпанным. В кулуарах похвалили тебя за ум и хитрость - еще бы, переиграл начисто их гроссмейстеров контрразведки! Гроссмейстерам, конечно, дали по шапке - Уоррена перевели куда-то пониже, Тейлора подобрали промышленники - где-то командует у них сыском и черными списками, ну а Бигль пока не у дел. Ждет назначения.

- Мак-Брайт уцелел?

- К счастью. До него так и не добрались - не оставил следов. А Док у нас.

- Слышал.

- Такому трудно в подполье - слишком заметен. Но рвется назад. Не знаю, может быть, согласимся - пошлем.

- А Даблью-эй?

Генерал прищурился и помолчал, как-то странно помолчал, сквозь улыбку, не то чтобы насмешливую, но с предвкушением явного удовольствия. Потом вызвал по видео приемную, всмотрелся во что-то на экране и сказал:

- Просите.

И в комнату вошел - у меня рука не подымается написать кто…

Бигль!

Разведчик привык к неожиданностям, ему не положено открыто выражать свои эмоции - удивление, страх или радость, он всегда собран и готов к самому удивительному, чего и предположить не мог. Но я так и застыл с открытым ртом, как школьник в кинотеатре. Все, что угодно, только не это, но Бигль вошел, чудной и непривычный, в штатском, такой же грузный, седой и величавый, каким я привык его видеть на фотографиях или в тех редких случаях, когда он появлялся публично - на юниэкранах.

Бигль, кряхтя, уселся напротив, молча, с какой-то хитринкой подмигнул шефу, а тот сказал:

- Теперь закрой глаза, бывший Лайк. На минуточку. Только по-честному.

Я повиновался и вдруг услышал до жути знакомый голос:

- Ну вот мы и снова встретились, сынок. Первый!

Я онемел.

Бигль - Первый?!

Бигль - Даблью-эй?!

И Бигль - душа Сопротивления - «слама», впитавшего в себя все оппозиционные группы и партии, всю ненависть народа к последней олигархии на Планете! Чудеса!

- Обалдел, - усмехнулся Дибитц. - А еще разведчик.

- Классный разведчик, - сказал Бигль. - Не смейся. Первого он знает по голосу, а по кодовому обозначению я был для него невидимкой.

- Если кодовое обозначение открыто, значит, больше не встретимся, - вздохнул я.

- Как знать, сынок. Твоя профессия еще ну^, на. Пока нужна. Мы уже с тобой говорили об этом СВК - как гнилое яблоко: снаружи румянится внутри - труха. Слам становится силой, с которой уже трудно совладать. А партия, сынок, наша партия знает, как и куда направить эту силу и как умножить ее. Не помешали старые Тейлоры и Уоррены, не помешают и новые.