Нерон

Старый порядок вещей нес в себе нечто большее, чем римская добродетель, представление, напоминающее клубок привычек и составляющих ценностей одной традиции: среди них самыми значительными являются серьезность, важность, экономический ум, добродетель, четкие и ясные приказания и, наконец, борьба в соревновании за [174] поддержку города и приветствие республики — таков высший закон. Но эти ценности сами были подчинены другим, настоящим рычагам традиционной ментальности Вечного города, в некотором роде закона в законе: благочестие, набожность, уважение, честность, порядочность, обе движущие силы долга, первая — долга религиозного, сыновнего и патриотического, вторая — в основном долга гражданского, как во время войны, так и во время мира. Полусуть, используемая для создания культуры и воспитания, были последней ссылкой на эпоху Нерона. Всем причиняющий неудобства, он требует от всех и каждого в отдельности обязательств, которых невозможно избежать. Но другие чтобы оставались в черте Города, внутри него, и территориально и духовно. Этот город — Рим. Однако Нерон и приближенные к нему больше не видят в этом смысла. Им нравится думать в масштабе целой Империи. Они пытаются подменить одни ценности другими, самое важное сейчас — это радость жизни, безграничные наслаждения, пышность, изобилие, экстравагантность, вседозволенность. Нерон считал, что ему позволено все. Гордясь своими политическими и карательными успехами, не заявил ли он, вспомним Светония, что «ни одному императору не позволялось то, что позволено ему»? Это был настоящий вызов. Отвага проявляется во всем, что необузданно, чрезмерно, неумеренно. Отвага, «по Нерону», это что-то между импульсом человека [175] и его способностью рассматривать мир и действовать в нем. «Мировоззрение» в этом случае — культура греческая, эллинская и восточная. Первая подталкивает принцепса ко второй. Она позволяет все организовать и сформулировать.

Социально-культурный закон Нерон хотел издать на двух языках: один на греческом, другой на латинском: AGON и LUXUS. Оба термина означают ценности, которые в мыслях императора и его сторонников должны были заменить pietas и fides, по-гречески — игра, состязания, места, где проводятся игры и собираются зрители. Это спортивные или артистические подвиги, а также привилегированное место, где проводят свое самое дорогое время. Удовлетворение, получаемое от агона, обесценивается. Тацит рассматривает Нероновские игры как настоящее извращение. Так, описывая Ювеналии 59 года, он возмущается ростом количества скандалов и распущенностью, «состязанием пороков», которым явились эти игры. Обратите внимание, Тацит не употребляет слова «agon». По своему обыкновению, он избегает греческих слов, предпочитая им лексические богатства латыни.

Светоний не такой блюститель чистоты языка. Он употребляет слово «agon», но когда хочет сослаться или на Нерона, или на Грецию. Так, он упоминает второе название Нероновских игр — агоны. В данном случае это проведение игр или самим императором, или греческими городами. [176]

Luxus — как мы уже об этом говорили, латинское слово, синоним слов обширный, великолепный, но традиционными, консервативными римлянами употребляется в значении излишество, разгул и даже разврат, которые неронизм принимает на свой счет, придавая оттенок бравады. Никакое другое понятие не сможет лучше определить страсти к величию, пышности, торжественности и парадности и того ожесточения, с которым нарушается закон, так же как и привычки, обычаи людей и правила общества, а равно и законы природы. Это латинское слово охватывает все, что было плебейским в неронизме: все, что не иностранное, «соль итальянская»; отсюда шутки, сатира и комические сценки черпают свою сочность. Исключительно только для неронизма, luxus — это то, что позволяет наслаждаться без помех. Тацит на этот раз не экономит на словах, а использует большое количество повторов. Он не скупится, описывая богатство осуждаемое, каким, с его точки зрения, является праздник, который устроил Тигеллин в 64 году, чтобы успокоить народ, взволнованный планом поездки в Грецию, отмененную позже императором. Он использует его также в еще более расширенном смысле, чтобы описать беспорядочную жизнь, которую ведет Нерон уже с 55 года, и императорские празднества, которым он предается поздно в ночи. Это слово часто выходит из-под его пера, когда он вспоминает различные случаи, сопровождающие Ювеналии 59 года, эти «возбудители, [177] призванные поддерживать распутство», или еще, когда он осуждает отсутствие «сдержанности в удовольствиях», отличающее Кальпурния Пизона, будущего заговорщика 68 года.

Словечко мы встречаем и у Тацита в центре сгустка синонимов, более или менее близких, которые при необходимости используют историки в отношении хотя бы того же Пизона, говоря о его великолепии и легкомыслии. Впрочем, более точно оно употребляется в описании беспорядков, распущенности нравов и некоторого своеволия, которое позволяет «непристойные позы и танцы». Наконец, в этом семантическом созвездии есть понятие, последнее, о котором мы упоминаем, так как оно употребляется сторонниками новой системы. Радость жизни, что мы наблюдали, переводится как поиски безграничных удовольствий. Таково нероновское поколение, подчиненное удовольствиям или, скорее, сладости порока. В общем — «сладкая жизнь» (dolce vita). [178]

Глава V. Двор и социальные группировки

Неронизм: место и среда

Закон Античности: чем тоталитарнее строй, тем мощнее окружение господина. Окружение Нерона состояло из женщин, фаворитов, советников, слуг, сенаторов, всадников, время от времени бывавших во дворце, интеллигенции, связанной с Сенекой. Они образовывали императорский двор.

Это было естественно для Рима, где сенаторские дома играли общественную роль. На холме Палатина некоторые из огромных и роскошных частных домов унес пожар 64 года. До строительства Золотого дома императоры располагали большим числом резиденций в столице и загородных [179] домов в Латиуме и Кампании, Альбе ла Лонге, Ациуме и Байе. Важные лица были заняты их обслуживанием, среди которых друзья, часто члены императорского совета и компаньоны, которые, впрочем, были не так многочисленны, как первые. Только несколько друзей были одновременно приближенными принцепса. Они могли не занимать никакой должности в императорской администрации: у нас на памяти случай с Сенекой, самым близким из спутников Нерона до 61 года. Официальные документы показывают, что наместники в провинциях и квалифицированные прокураторы — друзья императора: эпитет здесь имеет почетное значение и подчеркивает значимость обязанностей. Позднее «друзья» будут разделены на категории, согласно их положению. Среди них можно встретить советников и придворных, а также солдат и наместников, живущих большую часть времени вдали от Рима и вызываемых в столицу по мере надобности, с целью узнать их мнение как специалистов.

При дворе постоянные перемещения, сюда нужно добавить секретарей цезарей, скромных сопровождающих, которых императоры всюду возили с собой. С их помощью принцепсы общались с наместниками в провинциях, городах и другими лицами и таким образом улаживали государственные дела. Действительно, со времен Гая Калигулы и Клавдия, частные администраторы, вначале слуги в домах знатных верховных сенаторов, которыми были императоры, превращаются [180] благодаря стечению обстоятельств в чиновников. Не ограничиваясь лишь частными делами цезаря, они отныне вмешиваются в государственный механизм, область, подвластную самому императору. Сначала руководящие администраторы провинций и императорской казны, скоро они начнут прибирать к рукам общественные дела вообще, вплоть до присвоения себе права контроля за некоторыми сенаторскими учреждениями. Им поручено ответственное задание — руководить императорской перепиской, отправляя значительное количество писем. Позднее же станут, как свидетельствуют папирусы из Египта, переписываться с чиновниками провинциальных администраций. Это они будут составлять толкователи цезарей, хроники, в которых фиксировались основные события правления. Известно, кстати, что Нерон с интересом изучал хроники Клавдия.