Нерон

Кроме консульства Сенека не выполняет никакой ответственной работы, что тем не менее не мешает ему влиять на императора. Свой человек при дворе, он занимает значительное место в окружении принцепса. Его перу принадлежат закон о наказаниях наместников в провинциях, не справляющихся со своими заданиями и обязанностями, а также закон об устройстве ветеранов в итальянских колониях, некоторых финансовых мер в пользу сенаторов и запрещении наместникам в провинциях проводить игры. Внешняя политика его тоже интересует, все, что он видит, принимается близко к сердцу, но только лишь то, из чего можно извлечь пользу для Империи. Сенека станет очень богатым, сначала в силу адвокатской деятельности, а потом благодаря щедрости Нерона. Он владел поместьями в Испании, Италии и Египте. Многие считали, что состояние связано с убийством Британника, и упрекали его за то.

Сенека и школа политики

Голос Сенеки не был гласом вопиющего в пустыне. Считается, что, начиная с 49 года, он был, несомненно, самым значительным рупором [111] класса сенаторов, всадников и богатых провинциалов, благосклонно относящихся к укреплению абсолютизма. Но компромисс, который позволил себе философ, классических идеалов стоиков и доктрины Антония об императорской милости не состоялся, если бы Сенека не был посвящен в египетское и восточное учения. Нельзя сбросить со счетов тот факт, что он прожил шесть лет, с 25 до 31 год, на земле фараонов. Для этого пребывания у него было много причин. С одной стороны, астма. Философ был подвержен этой болезни, ему нужно было лечиться. С другой стороны, несоответствие запросам императорского дома, где ему указывают на его место, осуждают вегетарианство.

В течение шести лет он посещает все близлежащие страны, что будет отражено в его произведениях. Там он открыл для себя символический смысл иероглифов и древних мифов, завязал отношения с греко-египетской интеллигенцией, такими как Херэмон или знатные члены еврейской общины, возглавляемой известным деятелем Филоном. Он находит точки соприкосновения в идеях стоиков, древних мифах и менталитете египтян. Из этого опыта родился его трактат De situ de sacris Aegyptiorum, произведение, посвященное географии и верованиям народов Нила. Любопытство толкает его еще дальше — открывать чудеса Востока, собрать сведения о другой его части — Индии. Он не сбился с пути, не заблудился, он стоял лицом к лицу с [112] восточными культами и позднее открыл для себя ислам. В трактате «О суевериях» он иронизирует над восхвалением Осириса и над «психозом», порождаемым египетскими обрядами. Затем возвращается к греко-римской мудрости, которую понимает и частью которой себя ощущает. Этот интерес никогда не мешал ему направлять свой взгляд в сторону реальной жизни Империи и, в первую очередь, Рима. Об этом в основном его произведения из области политологии.

Откровения, несмотря на кажущуюся легкость и пикантность, охватывают в его поле зрения значительный период. «Отыквление Божественного Клавдия» — памфлет забавный и язвительный, который будет широко распространяться в среде класса, связанного с римской политикой. Эта сатира — смесь стихов и прозы, меняющийся стиль и структура — относится, без сомнения, к началу 55 года.

Произведение, мы это видим, — ответ на мемуары Агриппины. Но не в этом лишь его смысл. Рассказывается, как покойный Клавдий на небесах теряет звание Божественного, которое ему присвоили на земле, и становится тыквой, символом шутки и глупости. Протест несчастного императора ни к чему не привел, он никогда не будет Богом. Отвергнутый и презираемый идет он в АД, где становится объектом вечных насмешек. Это в какой-то степени траурная речь на могиле Клавдия, произнесенная Нероном, но [113] с обратным смыслом. В этом трактате Сенека рвет с собственным прошлым придворного льстеца, пародируя самого себя, — произведение «Соглашение с Полибием», написанное с целью польстить еще живому императору. Он превратил Клавдия в гротескный и причудливый образ, что позднее потрясет Тацита. Это панегирик, над которым смеется он сам. Но тут критик идет еще дальше — политика императора в целом, которую он пропускает сквозь сатирическое решето: судебная практика, жестокие репрессии, терпимость в отношении восточных культов, снисходительность к провинциалам, и особенно вольноотпущенникам, слабеющая внешняя политика. У Сенеки крепкая хватка. Нет ли здесь завуалированного намека на недовольство Британником? Думаем, нет. Имени Мессалины, матери юного сводного брата Нерона, спровоцировавшей ссылку Сенеки на Корсику, нигде в трактате не упоминается.

Напротив, Агриппина, без всякого сомнения, истинная мишень для философа. Кажется, что он сердится на нее за то, что та остается верной принципам правления своего мужа. Так, среди жертв Клавдия он называет Силана, первого жениха Октавии. Известно, что Силан погиб, так же, как его брат, став жертвой интриг Агриппины. Сенека с иронией намекает на инцест императрицы и Клавдия: «Я не знаю, что произошло в ее покоях, и вот он устремлен в небесную высь». Впрочем, рассказывая о смерти императора, [114] объясняет, что она настигла его в тот момент, когда он в театре наслаждался одной из комедий. И разве Агриппина не сыграла свою роль в том же спектакле, дабы затянуть с сообщением о кончине Клавдия? И, наконец, высмеивая Геркулеса, не высмеивает ли он мать Нерона, на которую нападает еще и за то, что она поощряла культ Божественного Героя. Но суть не в этом, а в образе, в котором Сенека пытается представить Нерона. Писатель прячет сарказм и меняет стиль на возвышенный, когда воспевает реставратора золотого века. Между ним и Клавдием невозможны никакие сравнения. Нерон, бесспорно, выше своего предшественника. Он хорош собой, одарен поэтическим талантом, не имеющим себе равных, и подобен солнцу. Если читать между строк, налицо критика Августа, создателя Империи, и утверждение превосходства политической доктрины Нерона. Однако Сенека не забывает напомнить, что Нерон восстановил законность и призвал императора, которого хвалит за либерализм, сделать политический шаг к примирению. Зная об отвращении римлян к восточным мифам, Сенека ставит Аполлона в центр солярной теологии Нерона. Но в этой традиционной символике он, совершенно ко времени, возвращается к поражению мистицизма Антония. Так, Аполлон-Феб не только Бог — покровитель битвы, где Октавиан Август сразил Антония, он берет под свое крыло отмеченное космосом правление страной Нероном, [115] который будет жить дольше, чем Нестор. У Сенеки и впрямь появляется желание найти точки соприкосновения между римским укладом, законностью среди сенаторов и солярной теологией, корнями уходящей к доктрине Антония. Несмотря ни на что, Откровения прозвучали достаточно сильно. Сенека ведет себя здесь еще скромно. Для него главное — помешать политическим аппетитам Агриппины. Свое произведение он адресует более сенатской аристократии, нежели Нерону. У нее философ просит поддержки для нового правления. Еще не поздно, «Милосердие» — диалоги о примирении, показывают его истинное лицо и выражают политические взгляды.

Эта работа, по исследованию Пьера Грима, была написана в конце декабря 55 года. Она обращена непосредственно к Нерону, которому исполняется девятнадцать лет. Вначале помещена речь-пожелание, которую произнес Сенека в первые дни 56 года. Из этого зернышка появятся диалоги, которые будут позднее расширены.

В течение года и еще нескольких месяцев пребывания Нерона у власти Сенека экспериментирует, чтобы сформулировать политические принципы. Трактат, навеянный стоицизмом, предложит тем не менее правительственную доктрину, основанную на понятиях милосердия. Автор обращается не только к Нерону, но и к тем, кто потрясен смертью Британника. Их необходимо убедить и перетянуть на свою сторону. [116]

В конце концов, Сенека соединяет две идеи: с одной стороны, он считает лучшим правителем принцепса, с другой — выдвигает теорию совершенного правления. Тут же включает в новую и улучшенную антониевскую модель Нерона, народные чаяния и требования сенаторов — приверженцев старых традиций. Сенека намеренно путает карты, упоминая то правителя, то принцепса, то императора. На самом деле для Сенеки, равно и для Нерона, правление не что иное, как абсолютная власть императора.