Верный меч (ЛП)

Под моей спиной появилось что-то твердой и жесткое, и меня повернули еще раз. Я попытался спросить, что происходит, но не мог найти слов. Я слышал те же голоса, ржание лошадей. Я вспомнил о Ролло, но моя голова отяжелела и я провалился в сон.

Чувствуя, как меня потряхивает из стороны в сторону, я плыл сквозь разорванные мечты. Высокие черные небеса стали серыми, а затем побелели. Подо мной на деревянных досках были разбросаны длинные стебли соломы, я попытался держаться за них, но они выскальзывали из пальцев. Ветер обвивал меня своими ледяными щупальцами и тряс, как садовник яблоню. Мне было очень холодно, но нога горела, как на угольях.

Голоса продолжали бормотать, но я не мог разобрать ни слова. На меня упала тень, я увидел склоняющееся надо мной лицо, его черты казались размытыми, я не узнавал его, но почему-то чувствовал, что обязательно должен его вспомнить. Он прижал ладонь к моему лбу, и опять проговорил что-то непонятное.

Когда он отошел, тряска началась снова. Я закрыл глаза, и попытался заснуть, чтобы спрятаться от холода и боли. Я уже не мог следить за временем; когда я открыл глаза в следующий раз, небеса изменились. Надо мной танцевали белые хлопья, они спускались откуда-то с высоты, кружились и тихо ложились на мой плащ. Несколько приземлились на мое лицо, и я почувствовал, как они растаяли от тепла щеки.

-Снег, - сказал кто-то.

Эдо, подумал я, но он был так далеко, что я напрягался изо всех сил, чтобы расслышать его.

-Едем дальше. Если не будем останавливаться, то доберемся до Эофервика к рассвету завтрашнего дня. Это единственная возможность помочь ему.

Огненные языки танцевали передо мной в темноте, извиваясь и переплетаясь со столбами дыма. Какие-то фигуры появлялись и исчезали, я думал, что смогу узнать некоторых из них, но не был уверен. Долгое время я не мог понять, где нахожусь, но когда мрак рассеялся, я обнаружил, что еду по улице с мечом и щитом в руках.

Дунхольм горел, как свечка. Крыша провалилась внутрь дома, подняв сноп искр, от другого дома остались только почерневшие бревна. Мимо меня, скакали, бежали, ползли люди. Я боролся с ними, пытаясь пробиться к крепости на холме и к дверям общего зала.

Я знал, что там меня ждет лорд Роберт, и я должен добраться до него, пока не стало слишком поздно. Ничто другое не имело значения.

Копыта Ролло чавкали в жидкой грязи. Мои уши были наполнены звоном церковного колокола, криками умирающих, ревом противника. Один за другим англичане бросали мне вызов, выходя на меня с копьями и топорами, и один за другим они падали от моего меча, когда я прорубался на коне через их ряды. Я уже видел общий зал и лорда Роберта перед ним. Он бился пешим, и на месте каждого срубленного им врага, сразу становилось два новых.

Я окликнул его, но он меня не слышал. Мой клинок поднимался и опускался, как коса смерти, но каждый раз, когда я смотрел на Роберта, он оказывался все дальше и дальше от меня, пока совсем не исчез из виду. Общий зал пылал, и я вдруг увидел, что окружен со всех сторон. Фулчер рядом со мной вылетел из седла, Жерар смотрел на здорового англичанина с топором. Интересно, где они шлялись, почему они не были со мной, когда были так нужны?

А потом меня неожиданно пронзила боль, я корчился на земле, держась за ногу, глядя на кровь, струей бьющую из раны. Надо мной, ухмыляясь, стоял один из врагов. Он высоко поднял копье, готовясь добить меня. Я с отчаянием смотрел на него, и как ни старался, не мог и пальцем шевельнуть.

Он презрительно рассмеялся, острие копья опустилось вниз и тьма поглотила меня.

7

Солнце било мне в глаза, такое яркое, что на один краткий миг я поверил, что умер и очутился на небесах. Но, когда я сморгнул влагу с моих глаз и поднял руку, чтобы защитить их от света, мир медленно всплыл в поле зрения.

Я обнаружил, что лежу на узкой кровати в маленькой комнатке, чуть больше лошадиного стойла. Ставень был снят с узкого, как щель, окна и свет ослепительной полосой падал на побеленную стену. Должно быть, я проспал долго, потому что солнце стояло высоко, и все же я чувствовал себя усталым. В маленьком очаге потрескивал огонь. Рядом с кроватью стояло два табурета, на одном из них я увидел деревянную чашку. Больше в комнате ничего не было, никаких признаков моей кольчуги и щита, даже плаща и обуви.

Я не узнавал этого места. Последнее, что я помнил, это ночь, когда мы ехали по римской дороге к Эофервику. Я упал с седла, Уэйс ушел, а затем вернулся. Но что случилось потом, я не помнил. Я и не пытался вспоминать, но образы той ночи беспорядочно всплывали в мозгу и снова ускользали в темноту, прежде, чем я успевал к ним присмотреться.

Только битву я помнил отчетливо, единственное, что я предпочел бы забыть. Даже сейчас, лежа в кровати, я почти физически ощущал гром копыт подо мной. Я видел себя впереди отряда, когда мы мчались на англичан. И я помнил момент, когда меня ранили, короткий ожог, когда плоть была разорвана.

Моя нога. Я чувствовал тупую боль. Но моя голова была тяжелой, руки и ноги онемели от усталости, а во рту пересохло. Я закашлялся. Странный вкус задержался у меня на языке - похоже на кожу, подумал я, хотя никогда ее не ел.

Я боролся с простынями, в которые был завернут, как в кокон, и попытался стряхнуть тяжелое шерстяное одеяло. Моя голая кожа коснулась полотна; одежду забрали вместе со всем остальным, даже подштанников не оставили. Я попробовал нащупать мой крестик, думая, что могли забрать и его; к счастью, он был на месте.

Я потянулся за чашкой, но смог только коснуться ее пальцами, она со стуком упала на каменный пол, ее содержимое растеклось вокруг ножки табурета. Я выругался себе под нос и откинулся на подушку.

Сон вернулся, и я снова открыл глаза, по крайней мере, через час. В комнате было по-прежнему светло, но солнце передвинулось и уже не било мне в глаза, так что я успел заметить, что дверь приоткрыта.

Рядом с кроватью стоял человек, наблюдя за мной. Он был крепко скроен и держался прямо. Его темные, тронутые сединой волосы, лежали на плечах, но подбородок был чисто выбрит. Свободная ряса священника поверх коричневых клетчатых штанов; зеленый, хорошо отшлифованный камень на кожаном ремешке висел на шее, играя на солнце. Его лицо с резкими морщинами у глаз и в углах рта было спокойно; он был значительно старше меня, но старым я бы его не назвал.

-Я вижу, ты уже не спишь, - сказал он с улыбкой. Он посмотрел вниз и увидел чашку на полу. - Я принесу немного вина.

Я промолчал, и он исчез за дверью. У него был заметный английский акцент, но все же он говорил со мной по-французски. Я вздрогнул. Что, если я попал в руки врага? Но тогда почему они оставили меня в живых и даже пытаются разговаривать со мной?

Англичанин вскоре вернулся с глиняным кувшином.

-Все будут рады узнать, что ты очнулся, - сказал он, прежде чем я открыл рот. - На самом деле, мы не знали, выживешь ли ты. Слава Богу, тебе лучше.

-Действительно, слава Богу, - подтвердил я. Мой голос был сиплым, в горле першило, и я поморщился.

Он поставил кувшин на один из табуретов, сел на другой и поднял чашку, налил вина и передал мне.

-Вот, - сказал он. - Выпей.

Я взял чашу одной рукой, стараясь не расплескать, и поднес к губам, давая сладкой жидкости задержаться на языке. Потом я проглотил и допил остальное.

Священник внимательно наблюдал за мной, и я вдруг подумал, что вино может быть отравлено. Хотя, если они собирались убить меня, то сделали бы это без всяких церемоний.

-Где я? - мое горло все еще болело, хотя и меньше, чем раньше. - Кто ты такой?

-Конечно, - спохватился он. - Прости мою грубость. Меня зовуд Гилфорд. - Он протянул мне руку.

Я посмотрел на нее, но не принял.

-Ты англичанин.

Если он принял мои слова за обвинение, то не показал этого.

-Я, да, - ответил он. - Хотя, если это тебя интересует, то мой господин, виконт, нет.

-Виконт? - Я заметил, что он использовал французское слово, а не английское "шериф": доверенный представитель короля в провинции по всем вопросам, начиная со сбора налогов, поддержания закона и вплоть до военной мобилизации. - Значит, ты человек Гийома Мале?