Белые раджи

Военная жизнь его не прельщала, особенно после вынужденной операции у Батанг-Лупара, где вспыхнул новый очаг мятежа. Достижения раджи были вновь поставлены под угрозу продолжавшимся вплоть до 1910 года весьма кровопролитным восстанием. Неторопливо попыхивая трубкой, Вайнер размышлял, оправданы ли карательные экспедиции или же они, наоборот, лишь пробуждают воинственные инстинкты ибанов и воскрешают древний обычай пеньямун. Правительство раджи всегда спешило официально объяснить каждый новый мятеж охотой за головами. «Страшное упрощение», - осторожно положив трубку, подумал Вайнер.

Чарльз подрезал коптивший длинным волоском фитиль лампы и посмотрел на часы. Они показывали три. Все спали, и даже недремлющий Спот растянулся у ног хозяина, нежно положив мордочку на ботинки с резиновыми подметками. Сидя за большим, уродливым письменным столом, раджа оторвался от газетных вырезок и задумался. Его беспокоил не только батанг-лупарский мятеж, но и нарушение международного равновесия в Юго-Восточной Азии. Первая федерация малайских государств была создана ввиду возможной угрозы немецкой, французской или русской интервенции на Зондский архипелаг. С тех пор, как Сиам утратил территориальную целостность, он больше не мог служить оплотом, а американское вмешательство на Филиппинах, устраняя испанское влияние, заменяло его новым очагом напряженности. Из всего этого складывалась трудноразрешимая головоломка, малейший элемент которой открывал путь нежелательным силам. Эти серьезные опасения нисколько не противоречили заботе о городских кранах, воинском приветствии и холодильных установках. Кроме того, раджа строго распределил права на растущие в джунглях фрукты: даяки больше не имели права собирать и продавать иллиповые орехи в ходе препятствовавших правительственному контролю миграций. Негромко поскрипывавшее перо бежало по бумаге: «...Не говоря уж о том, что торговля иллипом вызывает распри и сеет смуту в туземной экономике...»

Спот вскочил и залаял: кто-то осторожно постучал в окно, и на синем ночном фоне проступил черный силуэт человека. Чарльз уже открывал дверь:

— Как ты сюда проник?

Едва коснувшийся лица отблеск лампы позволил угг(дать в человеке немолодого малайца.

— Рейнджеры меня не заметили. Даяки не столь чутки, как малайцы, а, кроме дверей и решеток, есть другие пути...

Хорошо поставленный голос, изысканные интонации.

— Я пришел, о раджа, поговорить с тобой о Бату-Киньянге - Хрустальной скале...

— Да-да, меня уже предупредили...

— Тем не менее, о раджа, ты отдал приказ взорвать волшебную скалу, способную самостоятельно передвигаться, расти или уходить под землю, принимать либо отвергать подношения. Знаешь ли ты, о раджа, что твой приказ вызвал ропот в народе?

— Если скала так могущественна, как ты утверждаешь, и действительно способна передвигаться, она наверняка найдет способ вовремя скрыться, - с отрывистым смешком ответил Чарльз.

— Ты - повелитель, о раджа, но помни, что Бату-Киньянг сильнее...

Человек тотчас исчез в темноте. Чарльз закрыл дверь, но Спот продолжал угрюмо обнюхивать порог.

Разгневанный Белый раджа снова сел и продолжил фразу с того места, на котором остановился. Он никак не мог успокоиться. Почему после всех трудов ему по-прежнему ставят палки в колеса? В двадцатипятитысячном Кучинге уже установили телефонную связь. Беспрестанно ведется строительство, для которого требуется камень, и потому Чарльз предложил взорвать Бату-Киньянг - расположенную напротив рынка Хрустальную скалу.

Перед тем как вернуться в свою комнату, раджа позволил себе невероятную роскошь - стакан тодди. Что-то подсказывало ему: обязательно выпей. Чарльз вспомнил девушку, которая некогда поведала ему о заколдованных деревьях, о передвигающемся без посторонней помощи оружии, что убивает, пронзая тени жертв; о внезапно превращающихся в косматых призраков людях и о бегающих по ночам волшебных скалах... Но то были детские небылицы, сказки дикого цветка...

Уже через два дня в батанг-лупарском экспедиционном корпусе разразилась эпидемия холеры. Дрожащие люди с пересохшими языками, впавшими глазами и синими лицами изрыгали свои внутренности, а на привале хоронили мертвых. Над испражнениями кружились мириады прилетавших отовсюду насекомых, они осаждали умирающих, копошились в плохо перевязанных ранах и разносили заразу. Бедняги искали спасения в лошадиных дозах микстур, которые лишь приносили им скорую смерть, обпивались чаем, не удерживавшимся в желудке. Они готовы были убить друг друга за щепотку соли. Правительственные войска отступали, волочась через джунгли и наспех погребая трупы в грязи и перегное.

Чарльз видел, как возвращались худые, словно скелеты, поверженные воины, обвязанные лохмотьями, оборванные и озлобленные: целая армия мертвенно-бледных людей, пристально смотревших на него желтыми и стеклянными, как у покойников, глазами. Радже пришлось отменить приказ и привезти необходимый материал из единственного крупного каменного карьера - Седжинката. Но месть оскверненной горы унесла жизни двух тысяч из двенадцати тысяч участвовавших в «Холерном походе» солдат.

На следующий год Чарльз лично возглавил командование войсками, посланными против батанг-лупарских мятежников, чьи вожди Бан-тинг и Нгумбонг, довольно хорошо разбиравшиеся в военных хитростях, оказывали сопротивление правительственной армии. Теряя какую-либо территорию, повстанцы демонстрировали притворное подчинение, но перемирие всякий раз было недолгим. От случая к случаю они даже заключали с даяками с низовьев сепаратные соглашения, условия которых сводились к открытому шантажу. То был последний поход сэра Чарльза Брука: в последний раз применял он свою тактику и стратегию, ел из общего котла, изучал расположение войск и пересчитывал пуговицы на мундире.

Предчувствуя необходимость параллельной экспедици, Вайнер перепоручил ее бывшему коменданту форта Элис мистеру Бейли.

В тот день член парламента сэр Эдвард Сассун потерял монокль, но, поскольку он был сильно простужен, болезнь служила ему оправданием.

— Бы не бидели...

— Нет, сэр, возможно, упал за подушки.

— Боиждем бозже...

Сэр Эдвард глотнул липового отвара и ощупал изнанку домашнего халата из узорчатого атласа, надеясь извлечь беглый монокль оттуда.

Секретарь Брумфилд собрал бумаги, разбросанные между кружкой с настоем, чашкой, сахарницей, букетом тюльпанов, стопкой книг, лупой, лампой и грудой батистовых носовых платков. Снаружи в окна хлестал апрельский ливень.

— Дело подозрительное, сэр...

— Бзе дела Джарльза Бруга бодозридельны, - ответил парламентарий и, развернув платок, оглушительно в него протрубил.

— Все это началось не вчера. Наверное, вы помните, сэр, что мистер Брук уже воспользовался ослаблением брунейских финансов и предложил Хашиму Джелалу приобрести весь султанат, за вычетом города... Но он не довел это дело до конца, поскольку султану удалось восстановить политическое и финансовое положение еще до того, как они успели договориться об условиях.

Сэр Эдвард жестом показал, что все хорошо помнит, и рукой в изящных кольцах подлил себе липового отвара.

— Так вот, Форин Оффис только что получил информацию о негласном прибытии мистера Брука в Бруней, где лежит при смерти султан Хашим Джелал. В высших сферах шушукаются о том, что раджа якобы завладел документами, содержание которых, к сожалению, невозможно установить.

— Зегредные догуменды - ха-ха!

— Это очень тревожная новость, тем более что раджа, похоже, стремится заключить сепаратное соглашение с пенгираном Бандахарой, министром финансов и принцем крови, чью дружбу - или, точнее, сообщничество - он стяжал. Англия должна вмешаться как можно быстрее...

Тут послышался тихий, зловещий хруст: своей лакированной домашней туфлей сэр Эдвард нечаянно раздавил валявшийся на ковре монокль.

— Здарый лиз, здарый блуд...