Белые раджи

Однажды она пришла, сияя от гордости. Через Луанг проходил китайский коробейник, и она купила себе саронг с необычным рисунком, какого не было ни у одной другой девушки. То была ткань для мучного мешка - довольно тонкое бязевое полотно с отпечатком цвета индиго: THE SUN. Rice Flour Ist Choice. Wong & Tang Mills. Singapore. Проступавшее на нем изображение солнца случайно оказалось как раз на уровне маленькой задницы. Мавар несколько раз повторила, что саронг - необыкновенный, вскользь намекнув на высокую цену и добавив, что ткань не линяет даже при стирке. Поэтому она очень дорожила платьем.

Чарльза до глубины души тронуло простодушие Мавар.

Следственная комиссия должна была заседать с 11 сентября по 20 ноября 1854 года, спустя больше года после того, как ее решил учредить возглавляемый лордом Кларендоном Форин Оффис. Джеймс заявил протест министру, ссылаясь на то, что автономию Саравака не ставил под сомнение ни один его предшественник. Он заблуждался: это сомнение было, наоборот, столь очевидно, что Форин Оффис даже не счел необходимым на нем останавливаться. Признай министерство независимость Саравака, британское правительство не имело бы права проводить расследование.

Судебное разбирательство поручили генеральному прокурору Британской Индии Чарльзу Генри Принсепу и представителю правительства Хамфри Деверё. Принсеп был бездарью и вдобавок психопатом, но пытавшийся обуздать коллегу Девере растрачивал все свое мастерство и весь сарказм впустую. Первое заседание началось еще до прибытия материалов следствия в Сингапур. «Компания Восточного архипелага» не смогла предъявить никаких способных заинтересовать комиссию улик, а сбивчивые объяснения нового губернатора Лабуана выходили за рамки расследования. Наблюдая эту неистовую пляску Льва и Единорога, Джеймс, обезображенный оспой и обрамленный зловещим красным деревом на стенах, неумело пытался доказать непорядочность «Компании Восточного архипелага». Напрасно Сент-Джон и Грант советовали радже сосредоточить свою аргументацию на пиратах и законности стычек с ними: перед комиссией он вел себя надменно и высокомерно. Его раздражало малейшее несогласие, и он даже не потрудился пригласить свидетелей своей деятельности на Борнео. В Сингапуре Джеймс уединился и заперся, приказав своим спутникам не принимать ничьих приглашений. «Из деликатности», - говорил Сент-Джон, но на самом деле Джеймс уже перестал быть сердцеедом, дипломатом и притчей во языцех. Следствие обернулось фарсом. Из-за болезни гипофиза Принсеп страдал нервным тиком и выносил противоположные суждения по одним и тем же вопросам. В конце концов, не осталось ни истцов, ни действительных пунктов обвинения, и Девере сам почувствовал, что разбирательство стало беспредметным. Это напоминало пословицу о горе, родившей мышь. Только гора родила отсутствие состава преступления, и это было оскорбительно.

— Как видите, миссис Макдугалл, я вернулся. Но не следует из этого заключать, что я по-прежнему жив.

Разложив в саду миссии складной стол, Гарриетт Макдугалл в тени плюмерии объясняла двум молодым малайцам, зачем нужно рассылать медикаменты, когда перед ней возник Джеймс.

— О, раджа, я не позволяю себе делать никаких выводов и лишь радуюсь тому, что ваше высочество снова в Кучинге, - скрестив лапки на восьмимесячном животе, сказала Гарриетт.

— Согласно решению комиссии, я умер для всего мира и для Парламента... Нет-нет, не перечьте мне... Я стопроцентный покойник. Два года меня выставляли в гробу на всеобщее обозрение, и вот, наконец, Форин Оффис похоронил меня в своем священном склепе. Зачем ворошить мой прах?.. Вы молчите, мадам?..

Она посмотрела с теплотой, чуть склонив по-мышиному голову:

— Муж в библиотеке, - только и сказала она, сдержанно указав на дом священника.

Джеймс, похоже, опомнился, поклонился и направился к чумно-желтому фасадику.

— Раджа!..

Преподобный отец Макдугалл схватил его за обе руки и затряс их, будто рычаги насоса, затем расчистил кресло и стол, усадил Джеймса и велел принести чай.

— Вы видите перед собой конченного человека, мистер Макдугалл.

Преподобный отец рассвирепел и взъерошил бороду, но, вопреки ожиданиям Джеймса, сдержал себя и не выругался: нет, это всего лишь тяжелый удар, одно из тех испытаний, на смену которым приходит успех. Главное - не вешать нос!

— Комиссия обходится раджу недешево, поэтому я попрошу Темплера сделать в Лондоне все возможное, чтобы канцелярские, путевые, бумажные и почтовые расходы легли на правительство.

— Гммм. Попытайтесь все-таки... Почем знать...

Потрясение от приговора сломило Джеймса: все, что он затеял, казалось теперь бесполезным и даже пагубным.

— Я раскаиваюсь в том, что отказался от своих должностей: ведь можно было остаться хотя бы генеральным консулом...

— Вероятно, британское правительство еще попросит вас подумать...

— К сожалению, как раз сегодня я получил письмо от Кларендона: боясь показаться пристрастным, он не хотел принимать мою отставку до окончания следствия, но теперь... Меня вежливо благодарят за услуги.

Пунцовые пятна мало-помалу бледнели, а несчастное иссеченное лицо постепенно расправлялось. Впрочем, ко всему привыкаешь. Тяжелее было принять позор, но Джеймс не падал духом. Правда, он был уже не тот, что прежде, и под бременем прожитых лет двоедушие Джеймса обрело иные формы.

По утрам раджа вершил правосудие, а затем возвращайся к двум часам в Резиденцию, чтобы наскоро пообедать и погрузиться вместе с Сент-Джоном в нескончаемые шахматные партии. Однако управлять людьми гораздо труднее, нежели королями и слонами: игра судеб куда загадочнее ходов пешки.

Джеймс много часов уделял переписке. После лондонской встречи он обменивался письмами с баронессой Бердетт-Кауттс: поначалу они были почти дружественными, но за двадцать лет постепенно охладели, превратившись в деловые сообщения, экономико-географические доклады, бессодержательный обмен любезностями и порой даже принимали вид желчных заметок либо кисло-сладких оправданий. Тем не менее, мисс Букварь предложила Джеймсу помощь, которой не могло предоставить ни одно правительство. Впрочем, эта помощь диктовалась, увы, чуждыми радже идеями. В Лондоне - и особенно в Сингапуре - ходили слухи, будто мисс Букварь предложила ему вступить в брак, впрочем, имя ее ассоциировалось с именами выдающихся людей слишком часто. Возможно, она об этом и думала, но представляла себя не супругой, а, скорее, всемогущей вдовой-рани.

— Ах, Сент-Джон, кто же будет моим партнером по шахматам, когда вы уедете?

Сент-Джон действительно собирался покинуть Кучинг: лорд Кларендон назначил его вместо раджи генеральным консулом на Борнео. Вначале Джеймс возмутился и хотел его отговорить, но, приняв во внимание, что этот пост, видимо, перейдет тогда к губернатору Лабуана и потенциальному врагу по фамилии Эдварде, в конце концов, передумал.

— Кримбл - отличный игрок.

— А, - со смехом сказал Джеймс, - у бедняги Кримбла и так хватает забот!

Поэтому его основным партнером стал Брук Брук.

Брук Брук обладал всевозможными талантами, и на вторничных ужинах они с Джеймсом находились в центре всеобщего внимания: молодой человек демонстрировал импульсивное остроумие, а раджа вновь обрел то изящество и воодушевление, что во многом способствовало его успехам, до тех пор пока раджу не ожесточили испытания. Вторничные вечера были полны веселья: там играли, смеялись, злословили, - как же без этого, - пели «Рикс-Ракс» (некий условный сигнал) и даже иногда танцевали, хотя кавалеров не хватало. Если Макдугаллы не носили траур по очередной серенькой малютке, они охотно участвовали в этих собраниях. Фрэнсис Макдугалл получил сан епископа Лабуана и Саравака, но в его жизни почти ничего не изменилось, кроме того, что он жил теперь в домине со стрельчатыми окнами и трехлопастными украшениями: средства для строительства епископской резиденции предоставила Анджела Бердетт Кауттс.