Дом паука

— Но как же вы можете остаться! — воскликнул он. — Я вовсе не хочу бросать вас здесь.

— Почему бы и нет? — хмуро спросила Ли. — Тут я, по крайней мере, не потеряюсь.

— Я вернусь буквально через пару минут, — неуверенно ответил Стенхэм. — Заказать вам еще чаю?

— Спасибо, не надо. Захочется — закажу сама.

Стенхэм странно посмотрел на нее.

— Что ж, до скорого.

Потом он подошел к кауаджи и что-то сказал ему. После того как Стенхэм вышел, Ли медленно сосчитала до десяти и выпрямилась, задев головой полотняный полог, о котором совсем позабыла. Выбравшись из кафе, она пошла в направлении, противоположном тому, в котором двинулся Стенхэм. Ветер дул все сильнее. Ли обернулась, чтобы получше запомнить место: очертания оливкового дерева, нависавшего над кафе, ни с чем нельзя было спутать. Охваченная яростью и жалостью к себе, она стала взбираться на холм, сначала просто не заметив глазевших на нее мужчин, а после не обращая на них внимания.

Женщины в шатрах готовили вечерний тахин, чад кипящего оливкового масла мешался с горьковатым запахом дыма. Ли продолжала карабкаться вверх, твердя про себя, что все так и должно было случиться, она сама виновата, что приехала сюда, хотя с самого начала знала, какой эгоистичный болван этот Стенхэм. Ее первая реакция была совершенно правильной. «Не хочу ехать», — сказала она, и только ненависть к французам поколебала в ней чувство здравого смысла.

Здесь наверху редкие навесы были натянуты прямо между деревьями, впереди расстилалась безлюдная местность. Грохот барабанов по-прежнему доносился снизу, слабо заглушаемый шуршанием оливковых листьев на ветру. Где-то во тьме залаяла бродячая собака, лай был высокий и звонкий, как истерический женский смех. Последний шатер остался далеко позади, свет теперь не был виден, и, слегка отрезвленная одиночеством, Ли остановилась, схватившись за низко свисавшую ветку. Ветер с каждой минутой усиливался. Ли задыхалась и хотела было присесть, но, вспомнив истории о скорпионах и змеях, передумала и осталась стоять, глубоко вдыхая чистый свежий воздух, летевший в лицо. Странный ветер, подумалось ей: дует так, будто твердо решил не стихать ни на секунду. Вообще не похоже на ветер — скорее, на дуновение какого-то гигантского вентилятора или мощный, постоянно усиливающийся сквозняк. Его завывания теперь напоминали шум океана, предвестье близящейся бури. Инстинктивно Ли посмотрела в небо: холодно светящаяся луна стояла высоко, не видно было ни облачка. Но сомнений не оставалось: шум бушующего моря разносился над горами, неистовый ночной ураган прокладывал себе путь. Ли попыталась уловить звуки праздника, но ничего не услышала. И все же она знала, что стоит только обогнуть толстый ствол дерева, и она увидит мерцающий розовый свет последнего шатра.

Когда ветер обрушился на нее со всей мощью, она вытянула руки и почувствовала, что ее словно пригвоздило к стволу; она глубоко дышала, пока у нее не закружилась голова, и, конечно бы, села, если бы ветер не спеленал ее по рукам и ногам. Какой у него удивительный запах — так могла бы пахнуть сама жизнь, подумалось ей, и тут же он напомнил ей о прокаленных солнцем скалах и укромных полянах в лесной глуши. Но очень скоро ветер стал действительно чересчур сильным, и Ли решила, что лучше вернуться. Еще подышу чуть-чуть, подумала она, чувствуя, как распирает легкие.

Перед глазами у нее все плыло. Водопады ветра обрушились сквозь проточенные в небе отполированные русла, расплескиваясь по горным склонам. Песок и сухие веточки, смерчем уносившиеся ввысь, царапали ей лицо. Она осторожно села и прислонилась к дереву. На миг ее охватил приступ дурноты, но все равно так было намного лучше. Ветер ревел; что-то коснулось ее плеча. Ли подняла взгляд, перевела дыхание, сперва слегка испугавшись, потом почувствовав облегчение, моментально сменившееся досадой. Перед ней молча стоял Стенхэм и собирался присесть рядом. Сделав над собой огромное усилие, Ли встала.

— Привет, — сказала она, чувствуя себя напроказившим ребенком, но только потому, что Стенхэм не проронил ни слова.

Наконец он заговорил.

— Что это на вас нашло? — голос его звучал сердито.

— Что нашло? — переспросила Ли, выплевывая набившуюся в рот пыль.

Стенхэм схватил ее за руку.

— Пойдемте, — он потянул ее за собой.

— Обождите, постойте.

Она чувствовала, что еще не готова покинуть вершину холма.

— Как это вы сюда забрались?

— Просто шла. Вы не хотите оставить меня в покое?

— Не хочу. Напротив, мне так совсем неплохо.

— Теперь вы вздумали меня оскорблять?

— Да что это с вами?

Он снова нетерпеливо схватил ее за руку.

— Прошу вас. Я прекрасно могу идти и сама. Отпустите же меня!

— Черт побери! Можете хоть ползти, если вам так больше нравится.

Словно подчиняясь его приказу, Ли споткнулась о камень и упала. Стенхэм тут же нагнулся, встал рядом с ней на колени и безуспешно принялся ее утешать: «Сильно ударились?», «Мне ужасно жаль!», «Ведь это я во всем виноват». При этих словах Ли молча сделала протестующий жест, хотя Стенхэм, похоже, неправильно его истолковал.

— Вы сможете идти сами? — спросил он.

Ли ничего не ответила; сейчас ей хотелось только пересилить боль. Стоит расслабиться хоть на миг, и она тут же расплачется, а этого нельзя позволить, это не должно случиться. Стенхэм сидел беспомощно, наблюдая за ней, но, привыкнув к ее немоте, подошел, обнял, осторожно погладил по плечу. Однако ей этого совсем не хотелось. Она вздрогнула и беззвучно застонала. Он попытался привлечь ее к себе, и какое-то время оба неуклюже барахтались в нелепой позе.

Это надо прекратить любой ценой, убеждала себя Ли, даже если он увидит ее слезы, что наверняка случится, стоит ей пошевелиться или заговорить. В любом случае, думала она, чувствуя, как его руки легко касаются ее тела (точно она была деревом, а они — побегами какого-то вьюнка-паразита), что же это за человек, который готов воспользоваться таким вопиюще несправедливым преимуществом? Ей так больно; как теперь защищаться от его бессовестных приставаний? Слезы покатились по ее щекам, достаточно было этой, последней мысли, чтобы вызвать их. Она всхлипнула и изо всех сил попыталась вырваться.

Теперь она была свободна, но слезы душили ее, горечь и стыд, оттого что он видит ее такой, пусть лишь при лунном свете, а от невыносимого ветра плакать хотелось еще сильнее. Ненависть к Стенхэму захлестнула ее; если бы у нее хватило сил, она бросилась бы на него и убила. Но она не двинулась с места, все так же сидела, согнувшись, на земле, рыдала и растирала ушибленную лодыжку. «Какая же ты дрянь! Господи, какая дрянь!» — повторял ее собственный голос у нее в ушах, и она не знала, обращается ли к самой себе или к Стенхэму. Он поднялся и смотрел на нее сверху вниз. Прошло немало времени, наконец Ли встала и, опираясь на руку Стенхэма (теперь, когда она ненавидела его, это не имело значения), хромая, стала спускаться к кафе.

Оказавшись там, она села в продымленном полумраке, окруженная нестройным бормотанием и музыкой, и снова погрузилась в свой собственный тихий ад. Стенхэм сел рядом, нарушая молчание только чтобы переброситься парой слов с мальчиками, выглядевшими до крайности мрачно и подавленно. У Ли промелькнула мысль: слава Богу, что ничего не случилось там, наверху, и она содрогнулась от ярости к себе, что вообще могла такое подумать, об этом не могло быть и речи. По-прежнему не глядя на Стенхэма, она непрестанно массировала лодыжку, курила сигарету за сигаретой и укрепляла в себе решимость так или иначе отомстить, толком не зная как. Около полуночи, когда боль несколько отпустила и Ли почувствовала себя усталой до изнеможения и немного сонной — возможно оттого, что под навесом повисло густое облако гашишного дыма, — Стенхэм повернулся к ней и сказал: «Ветер стих». Помолчав, она ответила: «Да», — не промолвив больше ни слова. Тогда он завел серьезный и долгий разговор по-арабски с мальчиками. Прошло довольно много времени, и Стенхэм снова обратился к Ли, таким пылким, чуть ли не дрожащим от восторга голосом, словно позабыл о том, что они отныне враги.