Дом паука

— Привет, — произнес веселый голос.

Он уже открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал, просто держал трубку в руке и глядел на стену в нескольких дюймах перед собой.

— Алло, — вновь донесся голос.

— Ли? — спросил Стенхэм, хотя уточнять не было необходимости.

— Доброе утро.

— О Господи! Где вы были? Где вы сейчас?

— Я была везде, а сейчас — у себя в комнате в гостинице, той самой, вашей гостинице, «Меринид-Палас», Фес, Марокко.

— Вы здесь, в гостинице? — переспросил Стенхэм. — Но когда вы приехали? — Он чуть было не спросил «Зачем вы приехали?» и, обернувшись, взглянул на чемоданы, выстроившиеся возле двери. — Когда мы встретимся? Я должен вас видеть прямо сейчас. Мы не можем разговаривать по телефону.

В ответ послышался довольный смех.

— Мне очень хотелось бы вас повидать, — сказала Ли. — Можем встретиться в той комнате наверху, с большим окном.

— Когда?

— Когда угодно. Хоть сейчас.

— Я тотчас же спущусь.

Стенхэм пришел первым, но Ли появилась буквально через минуту; она ничуть не изменилась, разве что выглядела еще лучше. Кожа ее посмуглела, а волосы, выгоревшие на солнце, из каштановых стали золотистыми.

Они сели на подушки у окна. Сам Стенхэм больше молчал, предоставив ей вести разговор. Ли объяснила, что просто решила съездить в Мекнес, потом поехала в Рабат, послала телеграмму своей парижской приятельнице — француженке, которая вышла замуж за военного, служащего в гарнизоне в Фум эль-Хенеге, это на самом краю Сахары, они пригласили ее погостить, она поехала, и все было замечательно. Почему она так неожиданно покинула Фес и, прежде всего, почему вернулась обратно — когда очередь дошла до этих двух вопросов, Стенхэм почувствовал, что не способен их задать.

— Знаете, — сказал он, — а ведь я чуть было не поехал тогда за вами в Мекнес.

— Правда? — спросила Ли, явно заинтересованная. — Зачем?

Стенхэм достал бумажник и вынул из него сложенную телеграмму.

— Взгляните. Это ваша телеграмма, которую я тогда получил, — сказал он, расправляя телеграфный бланк на подушке перед Ли. — Взгляните. Разве здесь не написано: СОБИРАЯСЬ МЕКНЕС? Я не был уверен, где тут опечатка. Принял желаемое за действительное.

— Ну и хорошо, что не приехали, — рассмеялась Ли. — Все равно бы меня никогда не нашли.

— Держу пари, что нашел бы. Вы ведь остановились в «Трансатлантик»?

— Нет. Я была в маленькой арабской гостинице «Реджина». Довольно мрачное место.

Стенхэм недоверчиво взглянул на нее, чувствуя, как вновь пробуждаются тревожные подозрения. На этот раз, даже если это положит конец их дружбе, он выяснит все до конца.

— Ну и ну, — произнес он сокрушенно. — Вы просто сумасшедшая.

Ли явно заметила, что с ним творится что-то неладное, и с любопытством разглядывала его.

— Но почему? Вы что — считаете, что мне не пристало останавливаться в дешевых гостиницах, или есть другая причина? Знаете ли, все эти разъезды обходятся недешево. Невозможно жить в «Меринид-Паласе» или в «Трансатлантик» все время.

Стенхэма такой ответ не вполне устроил.

— Ли, вам прекрасно известно, что я имею в виду. — Но, разумеется, он не мог раскрыть все карты сразу. — Здесь идет самая настоящая необъявленная война, стреляют, каждый день рвутся бомбы, а разгуливать так, как вы, люди и в спокойные времена не решаются. Что скажете?

Ли снова рассмеялась.

— Скажу, что все дело в том, что живешь только один раз.

— А ничего получше вы не могли придумать? Что-нибудь более искреннее, — сказал Стенхэм, пристально на нее глядя.

— Более искреннее? — переспросила Ли удивленно.

Стенхэма неожиданно одолели сомнения, он рассмеялся.

— Вы поставили меня в безвыходное положение, — произнес он, делая вид, что искренне раскаивается. — Я хотел спросить — уж не шпионите ли вы тут для кого-нибудь?

— Что за странности вы говорите! — воскликнула Ли, недоуменно откинув голову. — Презабавный вы человек!

Стенхэм снова рассмеялся, но смех его прозвучал слабо и неубедительно.

— Пустяки. Просто шальная мысль.

Но на этот раз глаза Ли горели неподдельным гневом.

— Нет уж! Это не пустяк! Что вы имели в виду? Вы явно на что-то намекали. Хорошенькие же у вас шальные мысли!

— Считайте, что я ничего не говорил и примите мои глубочайшие извинения, — произнес Стенхэм с напускным сожалением и, прежде чем Ли успела ответить, крикнул, указывая за окно: — Вы только поглядите! Дождь кончился. И даже солнце показалось. Будем надеяться, что это доброе предзнаменование.

— Предзнаменование? Какое же? — Голос ее по-прежнему звучал сердито, и, вместо того чтобы последовать призыву Стенхэма и взглянуть в сад, она достала пудреницу, открыла ее и принялась изучать свое лицо в зеркальце.

— Что будет хороший день. Что ничего страшного не случится.

— А что? Все успело осложниться? Все действительно так плохо?

— Плохо — не то слово. Ужасно! Вы ничего не заметили на вокзале? Солдат или толпу народа?

— Я не на поезде ехала. Наняла машину в Рабате, и меня привезли прямо сюда.

Стенхэм был доволен, что ему удалось выбраться из тупика, и стал пересказывать услышанное прошлой ночью от Мосса, опустив все подробности, связанные с визитом молодых людей. Ли слушала, и на лице ее мало-помалу возникал испуг.

— А я все гадала, отчего это Хью так неожиданно уехал, — сказала она, когда Стенхэм закончил свой рассказ. — Так непохоже на него — даже записку не оставил.

— Для вас? Но откуда ему было знать, что вы вернетесь в Фес?

— Я послала ему телеграмму из Марракеша.

— Понятно. — На мгновение Стенхэм позабыл, что Ли — приятельница Кензи и что именно он познакомил их.

— Да, — сказал он, помолчав. — Вы уверены, что он не черкнул вам пару слов? Они вполне могли затерять где-нибудь в конторе.

— Нет, он ничего не оставил.

— Вы очень расстроены, что разминулись с ним?

— О, это действительно очень скверно. Но надеюсь, что увижу его в Танжере на обратном пути. Я собираюсь пробыть здесь день-два, не больше. Мне надо возвращаться в Париж.

Вряд ли это так легко удастся, подумал Стенхэм. Ли, казалось, до сих пор не понимает, что может произойти, если вспыхнет насилие; это удивляло его, однако он решил, что незачем ее тревожить, объясняя истинное положение дел.

Они спустились к обеду. Увидев пустой зал, Ли удивилась.

— Вы хотите сказать, что кроме вас и мистера Мосса в гостинице нет ни одной живой души?! — воскликнула она.

— Еще вы и прислуга. Больше никого.

Их столик был у окна; они смотрели, как солнце пожирает остатки тумана, курившегося над мединой.

— Сегодняшний день может войти в историю Феса, — сказал Стенхэм. — И я вовсе не собираюсь сидеть в гостинице. Хотелось бы выбраться и посмотреть, что творится. По крайней мере, взглянуть, есть ли на что посмотреть.

— Отлично. Так давайте выберемся.

— Ладно. Давайте. Но прежде оставлю записку мистеру Моссу. В принципе мы с ним собирались уехать сегодня, если дела примут дурной оборот, — (Стенхэм с удивлением, почти с недоверием вспомнил о стоявшем наверху багаже), — и хотели устроить нечто вроде военного совета.

— Может быть, вам следует повидаться с ним?

— Встречусь, когда вернемся. Мне кажется, он не горит желанием уехать. Мосс прекрасно понимает, какова ситуация в целом — по крайней мере, то, что видно со стороны, — и, по-моему, она не кажется ему такой уж опасной. Беда в том, что никто действительно ничего не знает кроме, быть может, горстки арабов и еще меньшей горстки французов.

Ли рассказала о своей поездке в Фум эль-Хенег — о том, как трудно туда добираться, какая там невероятная жара, какой вымерший пейзаж, какой замечательный дом построили себе капитан Амель с женой во враждебной пустыне, об их вылазках на джипе в горы, в берберские касбы.

— В этой долине я не был, — ответил Стенхэм, — но мне приходилось бывать в подобных местах. Там великолепно.