Монах

Амбросио окликнул ее и, полагая, что это какое-то семейное письмо, собирался ей его вернуть, когда взгляд его упал на текст, который оказался на виду. Услышав его, монахиня вернулась и протянула было руку, чтобы взять письмо. Но тут она поняла, что он начал его читать. Не удержавшись, она вскрикнула и быстро протянула руку, как бы для того, чтобы вырвать письмо.

Но монах отвел руку.

— Стойте, — сказал он ей сурово. — Дочь моя, я должен дочитать это письмо.

— Значит, я погибла! — в ужасе воскликнула она. С ее лица мгновенно сбежали все краски; трепет смятения пробежал по ее телу — казалось, еще чуть-чуть, и она упадет. Сердце ее билось так, что готово было разорваться, и пока она обеими руками цеплялась за решетку исповедальни, монах прочел следующие строки:

«Завтра в полночь я буду в саду у калитки; все готово, через несколько часов вы обретете свободу. Но умоляю вас, пусть никакое запоздалое раскаяние не помешает вам; иного способа у вас нет, чтобы спастись самой и спасти то невинное созданье, что вы носите под сердцем. Вы поклялись вашей честью прежде мне, а уже потом церкви. Вы знаете, сколь беспощадна Инквизиция. Уже совсем скоро ваше положение невозможно будет скрыть. До свидания и помните, что завтра в полночь у тайной калитки я буду всей душой ждать вас».

Окончив чтение, монах бросил на неосторожную девицу взгляд, в котором читался самый жестокий приговор.

— Аббатиса сейчас же увидит это письмо, — произнес он и направился к выходу.

Эти слова обрушились на бедную монашку как удар грома. Мгновенно сбросив с себя оцепенение, она оценила всю опасность ситуации. Она рванулась за монахом и удержала его за полу сутаны.

— Постойте, о постойте! — закричала она с душераздирающим отчаянием. — Отец мой, сжальтесь над моей молодостью! Пусть ваш снисходительный взор измерит всю глубину женской слабости, и тогда вы согласитесь скрыть мою вину! Всей моей жизнью я искуплю этот единственный мой грех, а ваша снисходительность будет верным залогом моего спасения.

— Опрометчивые надежды! Как! Чтобы я позволил распутству и бесчестью мирно произрастать в стенах Христовой церкви! Несчастное дитя, подобная снисходительность сделала бы меня вашим сообщником! Всякая жалость была бы в этом случае преступной. Вы отдались соблазнителю, вы замарали священные одежды, и вы еще считаете себя достойной моего сочувствия! Прочь от меня! Не задерживайте меня! Где мать аббатиса? — возвысил он голос.

— Постойте, постойте, отец мой! Еще одну минуту, выслушайте меня. Не вините меня в испорченности и не думайте, что пылкие чувства заставили меня потерять голову. Гораздо раньше, чем я приняла обет, Раймонд уже был властителем моего сердца; ему удалось внушить мне самое чистое, самое невинное чувство, он должен был уже стать моим законным супругом… Роковые обстоятельства и предательство одного моего родственника стали причиной нашей разлуки, и лишь тогда, когда я решила, что он навеки потерян для меня, я от отчаяния бросилась в монастырь. Случай вновь соединил нас; я не смогла отказать себе в печальной радости еще раз смешать мои слезы с его слезами… Мы назначили друг другу свидание в саду Святой Клары. Хватило одного мига забытья, чтобы мои обеты целомудрия были нарушены. Вскоре я стану матерью… Досточтимый Амбросио, не откажите мне в вашей жалости! Пожалейте хотя бы то невинное создание, чья жизнь сейчас — часть моей. Мы оба погибли, если настоятельница узнает о моей неосторожности. Правила Святой Клары подвергают несчастных, совершивших такой грех, ужасным карам. Досточтимый отец, пусть ваша безупречная совесть не делает вас слишком жестокосердным по отношению к тем, кто не способен, подобно вам, устоять перед искушением. Неужели милосердие — это та единственная добродетель, которая чужда вашему сердцу? Умоляю вас, сжальтесь, досточтимый отец! Верните мне письмо и не приговаривайте меня к верной смерти!

— Ваша дерзость поражает меня. Чтобы я — Я! — скрыл ваш грех? Я, которого вы обманули ложной исповедью! Нет, дочь моя, нет. Я окажу вам иную, гораздо более важную услугу, я спасу вас даже против вашей воли. Раскаяние и умерщвление плоти смоют мало-помалу ваше прегрешение, и суровость насильно вернет вас на путь духовного совершенствования, с которого вы не должны были бы вообще сходить. Эй! Матушка Святая Агата!

Услыхав зов монаха, аббатиса быстро вернулась в часовню, резко толкнув дверь ризницы, следом вошла группа испуганных монахинь.

— Отец мой, всем, что вы любите, всем, что для вас священно, я вас умоляю, заклинаю вас!..

— Прочь, оставьте меня, падшая! Где настоятельница? Матушка Святая Агата, где вы?

В отчаянии Агнес разжала руки. Она бросилась на землю и принялась выть и бить себя в грудь, как безумная. Монахини с изумлением наблюдали эту сцену. Настоятель отдал аббатисе роковое письмо, рассказал, каким образом оно попало ему в руки, и добавил, что ей самой надлежит решить, какого наказания заслуживает виновница.

По мере того, как настоятельница читала письмо, ее лицо покрывалось пятнами. Как! В ее монастыре совершено такое преступление, и кумир всего Мадрида, Амбросио, знает об этом! Амбросио, тот самый человек, которому ей так хотелось представить порядок и требовательность своего заведения в самом лучшем виде, чье благоприятное мнение так много значило для аббатисы. Задыхаясь от негодования, она молчала и бросала на лежащую на земле монахиню иезуитские взгляды, полные угрозы и холодной злобы.

Но как только она смогла говорить, она произнесла ровным голосом, указывая пальцем на несчастную:

— В монастырь.

Две самые старые монахини подошли к Агнес, силой подняли ее на ноги и собирались уже увести из часовни.

— Все кончено… всякая надежда потеряна! — вскричала Агнес, совсем обезумев. — Вы ведете меня на пытку? О, где ты, Раймонд? Спаси, спаси меня!

И затем, снова рванувшись вперед и бросив на настоятеля взгляд, исполненный пронизывающего презрения, она продолжала:

— Послушайте меня, человек с жестоким сердцем! Послушайте меня. Вы могли бы меня спасти, вы могли бы вернуть мне счастье и жизнь; одно ваше слово — и я вновь стала бы чистой, безупречной, добродетельной; но вы этого не захотели. Вы разрушили мою душу, вы — мой убийца! Это вы виновны в моей гибели и смерти моего ребенка! Честный, гордый своей еще нетронутой добродетелью, вы ни во что не ставите мольбы о раскаянии, но Господь будет милосердным там, где вы на это не способны. В чем заслуги вашей хваленой добродетели? Какие искушения вы знали? Трус! Вы бежали от соблазна, вы никогда не сражались с ним лицом к лицу. Но погодите, час испытания придет и для вас. О, вот тогда, сгибаясь под ураганом страстей, вы почувствуете, что человек слаб и может заблуждаться, и вот только тогда, затрепетав, вы оцените ваши преступления, и когда с ужасом вы будете молить бога о милосердии, о, в этот ужасный момент подумайте обо мне, о своей жестокости, подумайте об Агнес, и не будет вам прощения!

Сказав это, она упала, потеряв сознание. Монахини, которые оказались рядом, подняли ее и тотчас унесли из часовни; остальные, испуганные, заторопились следом.

Монах не мог не содрогнуться, услыхав столь яростную отповедь. Тайная тревога, поднимающаяся в его душе, словно предупреждала, что эта жестокость когда-нибудь может обернуться для него преступлением. Поэтому он удержал настоятельницу и осмелился вступиться за грешницу.

— Взрыв ее отчаяния, — сказал он, — доказывает, по-моему, хотя бы то, что порок ей не свойственен. Возможно, что если обращаться с ней чуть-чуть менее жестоко, если как-то смягчить обычное наказание…

— Смягчить, отец мой? — прервала в ярости настоятельница. — Не надейтесь, этого я не сделаю, и если устав нашего ордена давно уже, может быть, обветшал, мы его обновим по случаю такого мерзкого преступления. Агнес первая почувствует на себе, что он вновь действует. Прощайте, отец мой.

И, повернувшись спиной к Амбросио, она быстро удалилась.

«В конце концов, я только выполнил свой долг», — подумал Амбросио. Но это соображение не совсем его убедило, и ему понадобилось найти выход обуревавшим его тягостным мыслям.