Страница 4 из 79
– Ну ладно, Заратустра, я ухожу. Завтра я приду опять.
– Вас влечет какая-то тайна. Было бы хорошо, если бы эта тайна раскрылась. А иначе, отец и учитель магии, вам не написать о ней никакого романа.
Писатель что-то проворчал себе под нос, вышел из погруженной в полумрак «пещеры Заратустры» и зашагал по окутанной сумраком сырой улице, на которой стояла вечная зима. Дойдя до района Фуэнкарраль, он почувствовал, что стало жарко. Солнце согрело теплом его кости, и он поспешил к своему дому – его жена уже наверняка приготовила пучеро,[5] и он не хотел заставлять ее ждать.
3
Мадрид, 10 июня 1914 года
Смокинг был не очень удобной одеждой: пиджак – узкий в талии, воротничок – очень жесткий, жилет – тесный. Его, казалось, специально смоделировали неудобным, чтобы тот, кто его наденет, вел себя сдержанно и надменно. Линкольн примерил один за другим три смокинга, прежде чем одно из этих дурацких одеяний пришлось ему более-менее впору. Сам себе он казался похожим на неказистого официанта в каком-то неказистом ресторане на Манхэттене. Геркулес, глядя на Линкольна, улыбался: его забавляли и неуклюжие движения друга-полицейского, и его обескураженный вид.
У входа их ждал роскошный экипаж. Кучер открыл дверцу, и друзья расположились внутри, в обитом розовым бархатом и такого же цвета шелком салоне. Геркулес достал откуда-то бутылку шампанского и предложил другу выпить по бокалу.
– Все еще любите выпить?
– Ну, пристрастие к спиртному – не самый большой мой грех. Мои проблемы с алкоголем были, так сказать, мимолетными. Сегодня я хочу выпить за ваш приезд в Мадрид и за наше совместное участие в кое-какой авантюре, – сказал Геркулес, поднимая бокал. Они осушили бокалы, и испанец принялся разглядывать освещенные газовыми фонарями улицы. По улице Алькала они доехали до площади Пуэрта-дель-Соль – «Ворота Солнца», которую пересекли на большой скорости, и по улице Ареналь проследовали к Королевскому театру. Выйдя из экипажа у украшенного колоннадой входа в театр, по красному ковру они прошли внутрь. В вестибюле было многолюдно: женщины, одетые в платья из яркой ткани, сверкали ожерельями и перстнями, мужчины с прусскими усами щеголяли в черных смокингах, дополненных орденскими ленточками и торчащими из нагрудного кармана белыми платками.
– Не пугайтесь. Если рассказать вам, какая на самом деле жизнь у половины из этих выдающихся деятелей Испании, вас по ночам будут мучить кошмары, – заметил с улыбкой Геркулес.
– Я не в первый раз прихожу в оперный театр, – пробурчал Линкольн, нахмурив брови.
Его раздражало ироничное отношение друга, однако он решил, что постарается получить удовольствие от этого вечера и не станет обращать внимание на то, что здесь он – никто и ничто.
– Сейчас вообще-то не оперный сезон. Обычно в это время года театр закрыт, однако приехала знаменитая немецкая труппа, и театр на неделю открыли. Даже король прервал свой отдых в Сантандере и приехал в изнывающий от зноя Мадрид, чтобы посетить представление. Играют произведение Баха «Weihnachts Oratorium».[6]
Линкольн рассеянно скользил взглядом по собравшейся в вестибюле публике, стараясь игнорировать реплики некоторых присутствующих относительно того, что здесь, в таком изысканном обществе, почему-то появился «черномазый». Наконец его взгляд остановился на женщине в платье из красного шелка, с аккуратно причесанными рыжими волосами и маленькой бриллиантовой диадемой. Она была похожа на принцессу из волшебной сказки. Женщина тоже посмотрела на Линкольна и медленно направилась в их с Геркулесом сторону. Линкольн смутился, вдруг почувствовав, как жесткий воротник рубашки давит шею.
– Добрый вечер, господа, – с улыбкой поприветствовала их женщина.
В свете люстры ее зеленые глаза сверкали, как драгоценные камни. На ее длинной шее не было никаких украшений, но глубокий вырез платья невольно притягивал взгляд.
– Добрый вечер, Алиса. Сегодня на небе не видно звезд: их затмевает твоя красота, – проворковал Геркулес, целуя ее в щечки.
– О Геркулес, ты всегда так галантен, – ответила она и обратила свой взор на чернокожего американца.
– Позволь представить тебе моего старого друга. Джордж Линкольн – один из самых отважных и прозорливых людей среди всех тех, с кем я когда-либо был знаком.
– А мне казалось, что я уже знаю всех-всех твоих друзей. Ты, по правде говоря, то и дело преподносишь сюрпризы.
– Как поживает твой отец?
– Ты же знаешь, что после смерти мамы он предпочитает вести жизнь отшельника.
– Алиса вообще-то кубинка, – пояснил Геркулес Линкольну, к которому постепенно возвращалось самообладание. – Дочь одного нашего старого знакомого. Ты ведь помнишь адмирала Манторелью?
– Очень рад с вами познакомиться, сеньорита, – Линкольн протянул руку и легонько пожал облаченную в перчатку ладонь женщины.
– Ты пришла одна? – спросил Геркулес.
– Пришла одна в оперный театр? Ты в своем уме?! Я пришла с Бернабе Эрисейрой.
Геркулес поморщился и посмотрел за спину Алисы. Из толпы возник худощавый, болезненно-бледный мужчина с колючими черными глазами и медленно подошел к Геркулесу. Они очень холодно поздоровались, и Геркулес не счел нужным представлять этого мужчину Линкольну, однако подошедший – он чем-то напоминал призрака – протянул полицейскому руку и представился сам:
– Граф де Эрисейра.
– Очень приятно, – ответил тот. – Джордж Линкольн.
– Вы тоже – как и я – иностранец. В этом захолустном городе не очень-то хорошо относятся к иностранцам, – проговорил худощавый мужчина, пытаясь придать своему лицу выражение, отдаленно походившее на любезную улыбку.
– Не обращайте на его слова внимания, – вмешался Геркулес. – Наш благородный друг никак не желает понять, что здесь, в Мадриде, мы сразу же распознаем фальшивые монеты.
– Геркулес! – воскликнула Алиса. – Прошу тебя!
– Извини, Алиса. Мне не хотелось сердить твоего друга.
– Не переживайте, дорогая Алиса, – сказал Эрисейра. – Я повел себя грубо. Человеку не следует отзываться дурно о городе, в котором он находится.
– Вот это верно, – согласился Геркулес.
Звон колокольчика возвестил о начале исполнения первой кантаты, и дамы в сопровождении своих кавалеров двинулись к ложам.
В зале Сервантеса Национальной библиотеки, расположенной в нескольких километрах от Королевского театра, профессор Франсуа Аруэ читал старинные манускрипты. Время от времени он сдвигал на лоб очки, записывал что-то в блокнот и снова осторожно листал страницы документов. Зал был погружен в полумрак. Горела лишь одна лампа – на столе, за которым сидел профессор. Она освещала его седую шевелюру, рыжеватую бороду и собственно стол. Тишину нарушали лишь вздохи да сдержанные возгласы удивления профессора. Меры безопасности в библиотеке были довольно строгими, но в этот субботний вечер охранники – их было немного – собрались этажом ниже и играли в карты.
Старший библиотекарь подошел к столу, за которым сидел профессор, и предупредил, что через несколько минут читальный зал закрывается. Француз что-то тихо проворчал в ответ и снова уткнулся в бумаги.
Линкольн сел между Алисой и Геркулесом. Приятный аромат духов Алисы наполнил ложу. Линкольн невольно поглядывал краем глаза то на руку в перчатке, то на браслет с бриллиантами, то на складки платья женщины. Он так увлекся, что неожиданно раздавшийся голос Геркулеса заставил его вздрогнуть.
– Линкольн, это произведение написал Иоганн Себастьян Бах. В 1734 году. Мне хотелось послушать его не только из-за его художественной красоты. Автор черпал вдохновение в апокрифических евангелиях, повествующих о рождении Иисуса Христа. В этом произведении фигурирует странный персонаж, о котором говорится: ein Hirt hat alles das zuvor von Gott erfahren müssen – «Пастух все это раньше от Бога должен был узнать». Считают, что речь идет об Аврааме, однако этот персонаж упоминается и в момент появления библейских волхвов.
5
Пучеро – блюдо из турецкого гороха, мяса и овощей.
6
«Рождественская оратория» (нем.).