Страница 5 из 22
Спустя несколько месяцев после выборов “Зеленое движение” почти сошло на нет, и стало ясно, что твиттер-революция, которую многие на Западе поспешили восславить, – не что иное, как плод неуемной фантазии. И все-таки следует признать за ней по крайней мере одно несомненное достижение. Как бы то ни было, иранская твиттер-революция выдала глубинную тоску Запада по такому миру, в котором информационные технологии являются скорее освободителем, чем угнетателем, и где с их помощью можно сеять семена демократии, а не удобрять автократии. Эйфория, которой отличается западная интерпретация иранских событий, наводит на мысль: молодежь в зеленом, строчащая во имя свободы в “Твиттере”, прекрасно укладывается в некую готовую схему, почти не оставляющую места для вдумчивого анализа, не говоря уже о скепсисе по отношению к роли, которую на самом деле сыграл интернет в тех событиях.
Яростная убежденность, что диктатуры, столкнувшиеся с достаточным количеством гаджетов, коммуникаций и иностранных грантов, обречены, демонстрирует всепроникающее влияние “доктрины ‘Гугла’”. Однако, хотя шум по поводу твиттер-революции помог сформулировать основные положения этой доктрины, вовсе не она сформировала ее принципы. Происхождение “доктрины ‘Гугла’” сложнее, чем считают многие ее молодые сторонники: она уходит корнями в историю холодной войны. Еще в 1999 году нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман в одной из своих книжных рецензий рекомендовал не торжествовать раньше времени. По иронии судьбы, автором книги, о которой шла речь, был Том Фридман, его будущий коллега по газете “Нью-Йорк таймс”. По мнению Кругмана, слишком много западных наблюдателей во главе с Фридманом стали жертвами иллюзии, будто благодаря развитию информационных технологий “старомодная политика силы постепенно выходит из употребления, так как противоречит императивам глобального капитализма”. Это неминуемо приводило их к в высшей степени оптимистическому выводу о том, что “мы движемся к миру в основном демократическому (людей нельзя одурачить, коль скоро у них есть доступ в интернет) и в основном бесконфликтному (если вы станете размахивать саблей, Джордж Сорос заберет свои деньги)”. Ну и что, кроме триумфа демократии, ждет такой мир?
Следовательно, “доктрина ‘Гугла’” меньше обязана успеху микроблогов и социальных сетей, чем головокружению от успехов, которое многие на Западе испытали в 1989 году, когда в одночасье рухнула советская система. Предполагалось, что история подошла к концу, и демократию провозгласили единственно возможным ее исходом. Абсолютным победителем сочли современные технологии, обладающие уникальной способностью разжигать потребительский пыл (в нем самом виделась угроза любому авторитарному режиму) и поднимать массы против правителей. Вот почему одна из глав книги Фрэнсиса Фукуямы “Конец истории и последний человек” (этого канонического текста первой половины 90-х годов, успешно связавшего позитивную психологию с международными отношениями) называется “Победа видеомагнитофона”.
Неоднозначность итогов холодной войны сделала их гораздо убедительнее, чем они есть. В то время как многие ученые считают, что суровая логика советского социализма с его пятилетними планами и дефицитом попросту изжила себя, популярная трактовка преуменьшает значение структурных недостатков советской системы (кому же хочется, чтобы “империя зла” вдруг оказалась дурной шуткой!). Ее сторонники делают акцент на победе вскормленного Западом диссидентского движения в борьбе против безжалостного тоталитарного врага. В общем, если бы не самиздат, а также фотокопировальные и факсимильные аппараты, контрабандой ввезенные в страны Восточного блока, Берлинская стена стояла бы и поныне. Перед “видеодвижением” в СССР коммунизм оказался беззащитен.
Следующие два десятилетия не складываются в единую картину. На смену пленочным видеомагнитофонам пришли проигрыватели дисков, однако столь впечатляющие технические прорывы не принесли столь же впечатляющих побед демократии. Несколько авторитарных режимов (например, в Словакии и Сербии) пали. Остальные – например, в Беларуси и Казахстане – усилились. Кроме того, трагедия 11 сентября наводит на мысль, что история возвращается с затянувшихся каникул и что идея столкновения цивилизаций (еще один широко известный редукционистский тезис начала 90-х годов) начинает доминировать в интеллектуальной повестке XXI века. В итоге многие популярные прежде аргументы об освободительной силе консюмеризма и новых технологий ушли из общественной дискуссии. То, что члены “Аль-Каиды” оказались не менее уверенными пользователями интернета, чем их западные противники, мало соответствовало видению технологии как верного союзника демократии. Крах “доткомов” в 2000 году также несколько рассеял эйфорию по поводу революционной природы новых технологий: под напором интернета пали фондовые рынки, а не авторитарные режимы.
Однако иранские события 2009 года показали, что Запад не отказался от “доктрины ‘Гугла’”. Одного только вида продемократически настроенных иранцев вкупе с “Твиттером” (который до тех пор многие на Западе считали всего лишь экстравагантным способом делиться соображениями о том, где и с кем позавтракать) оказалось достаточно для реабилитации принципов “доктрины ‘Гугла’” и даже их обновления с помощью более модного словаря “веб два-ноль”. Вновь обрела популярность полузабытая теория, согласно которой люди, вооруженные мощной технологией, одолеют самого грозного врага, какими бы ни были цены на нефть и газ.
Если бы иранские протесты увенчались успехом, эту главу вряд ли назвали бы иначе, чем “Победа ‘Твиттера’!”. И в самом деле: в июне 2009 года, пусть ненадолго, показалось, что история повторяется, избавляя Запад от очередного архиврага, причем с опасными ядерными амбициями. Улицы Тегерана летом 2009 года выглядели очень похожими на улицы Лейпцига, Варшавы и Праги осенью 1989 года. Тогда, в 1989 году, мало кто на Западе мог представить, что бесчеловечная советская система, казавшаяся неуязвимой, может так просто отойти в мир иной. Иран вроде бы давал западным аналитикам долгожданный шанс отыграться за свою недальновидность в 1989 году и приветствовать гегелевский абсолютный дух еще до того, как он вполне проявит себя.
Какими бы значительными ни были политические и культурные различия между толпами на улицах Тегерана в 2009 году и восточноевропейских столиц – в 1989 году, эти события имеют по меньшей мере одну общую черту. Черта эта – опора на технологию. У жителей Восточной Европы в 1989 году не было ни “блэкберри”, ни айфонов, зато им помогали в борьбе другие, в основном аналоговые, технологии: ксероксы и факсимильные аппараты; радиоприемники, настроенные на “Свободную Европу” и “Голос Америки”; видеокамеры западных съемочных групп. И если в 1989 году не многие сторонние наблюдатели могли быстро получить доступ к популярным антиправительственным листовкам или просмотреть тайно сделанные снимки полицейских бесчинств, в 2009 году за манифестациями в Иране можно было наблюдать почти так же, как за матчами Суперкубка или церемонией “Грэмми”, – просто обновляя страницу “Твиттера”. Таким образом, искушенные зрители и в особенности те из них, кто мог сравнить увиденное в 1989-м и в 2009-м, понимали, пусть даже интуитивно, что первые вести с улиц Тегерана подтверждают правильность “доктрины ‘Гугл’”. А это означало, что иранский режим вот-вот падет. Только ленивый не пророчил успех иранской твиттер-революции тогда, когда буквально все кричало о неминуемом крахе режима Ахмадинежада.
Невообразимые последствия воображаемой революции
Должно быть, тот же ход мыслей, временами заставляющий вспомнить о высокомерии, привел к грубейшей политической ошибке американских дипломатов в разгар иранских акций протеста. Под влиянием комментариев в СМИ и потока твитов о происходящем в Иране или же по собственным профессиональным соображениям высокопоставленный сотрудник Госдепа США отправил руководителям “Твиттера” электронное письмо, в котором поинтересовался, не смогут ли они перенести на другой день запланированные (и оказавшиеся предельно несвоевременными) работы по техобслуживанию сайта, чтобы не повредить иранским манифестантам. Сотрудники “Твиттера” выполнили просьбу, причем во всеуслышание объявили, что пришли к этому решению самостоятельно.