Страница 79 из 90
Радист танка 210 капрал Павел Парадня:
«В поле на старой раскидистой груше засели два немецких снайпера. Очередь из танкового ручного пулемета — и оба, как две груши, упали с дерева. Их уничтожил Виталий Медведев из танка 211.
Набрав скорость, мы помчались к кирпичному заводу. Пехота отстала. Со стороны кирпичного завода стрелял «тигр», потом он замолчал. Наконец мы разбили заводскую трубу, по которой с самого начала стреляли все».
Командир танка 217 подпоручник Матеуш Лях:
«Наши три машины шли слева от дороги, а остальные с Козинецом — правее нас. Поддерживали нас бойцы мотопехотного батальона. Я видел капитана Кулика, поднимающего солдат… Атака была ураганная. И немцы и мы вели сильный огонь. Взводы наконец прорвались к кирпичному заводу. Я хотел идти дальше с пехотой на фольварк, но приказ Козинеца остановил нас. Мы поддерживали цепь огнем с места».
Подпоручник Александр Марчук:
«Танк наехал на сосну с раздвоенным почти от самой земли стволом и остановился. Мой механик-водитель плютоновый Федоров из Ленинграда, уже немолодой мужчина, подал машину назад, с ходу мы свалили эту сосну и поехали дальше».
Командир танка 215 хорунжий Тадеуш Корняк:
«Мы пересекли поле длиной 1200 метров. Мы вели огонь на ходу, противник отступал. В лес въехали очень осторожно. Для защиты танка я получил трех автоматчиков. Показались два советских солдата, они сидели, замаскировавшись, и подавали сигнал, чтобы в зарослях танк не наехал на них. Примерно в 40 метрах от опушки леса я заметил движение. Это немцы вели оборонительные работы: маскировали пулеметные гнезда и позиции противотанковых орудий. Между обеими опушками было жнивье шириной 200—250 метров. Снопы были собраны в копны, некоторые из них немцы уже разобрали для маскировки своих позиций».
Подпоручник Александр Марчук:
«В начале атаки у меня на броне было четыре автоматчика, но, где я их потерял, не знаю. В лесу на нас напали немцы, прыгнули на машину. Я через люк метнул гранаты, чтобы сбросить их с танка. Наконец мы приблизились к противоположной опушке леса, примерно метров на сто правее строений фольварка».
Хорунжий Тадеуш Корняк:
«Я открыл сильный огонь из танка. Немцы, ошеломленные, бросились бежать, укрываясь за деревьями. Сориентировавшись, откуда ведется огонь, они подтянули два орудия к опушке леса и начали стрелять осколочными снарядами, которые рвались вокруг танка. Осколком разбило стекло смотровой щели водителя. Я приказал сменить его. К этому времени мы уже израсходовали две трети боекомплекта (более шестидесяти снарядов)».
Подпоручник Александр Марчук:
«Когда мы вышли на открытое пространство, снаряд с противоположного конца поляны сорвал бандаж с колеса, поддерживающего гусеницу. Мы отъехали назад за деревья и подтянули свободную гусеницу. Я увидел за полянкой убегающих немцев и автомашины на расстоянии около полукилометра. Я открыл по ним огонь из орудия, еще не зная, где остальные танки роты. Из пулемета я уложил гренадера, который удирал через поляну, неся на спине сноп ржи… Через какое-то время через лес с юга к нам подбежала советская пехота. Было слышно, как бойцы кричат «Ура!» и стреляют, преследуя немцев».
Лес рубят — щепки летят, как говорится в пословице. Однако наступает минута, когда после очередного сильного удара дрогнет ствол дерева от корня до вершины, и тогда только одним дровосекам ведомо, что оно вот-вот рухнет.
Наступая, соединение вначале разрушает блиндажи, уничтожает орудия и пулеметы противника, овладевает отдельными окопами. Но узел обороны еще держится, жалит очередями, бросается снарядами с закрытых позиций, управляет огнем поддерживающих его дальнобойных орудий. Однако наступает минута, когда после очередного удара, такой же силы, что и все предыдущие, лопается главная артерия или надламывается психическая сопротивляемость обороняющихся. Очень трудно понять, какой из ударов стал решающим, ибо они следуют один за другим с быстротой молнии, но минуту можно определить безошибочно.
С командного пункта Межицана на высоте Ветряной видно, как огонь немецкой артиллерии неожиданно теряет ритм, перестает быть метким, снаряды рвутся на пустых картофельных полях, осколками вспахивают сожженное жнивье. В нескольких местах одновременно вспыхивают танки. Султаны дыма светлые, насыщенные бензином, а не нефтью: горят немецкие. Внезапно усиливается грохот автоматического оружия, трескаются гранаты и с удвоенной силой взрывается крик атакующих, окрепший, предчувствующий близкую победу, на два тона ниже, чем до этого.
Танки Ляха и Медведева вместе с правофланговым взводом 1-й пехотной роты прорвались к кирпичному заводу с запада в ту самую минуту, когда с противоположной стороны 3-я рота в третий раз бросилась врукопашную. Сопротивление врага прекратилось внезапно. Часть гренадеров подняла руки, один экипаж взорвал собственный танк, другой танк, пытаясь уйти, получил снаряд и теперь пылал на полпути к фольварку. Плютоновый Кушикович, подыскивая землянку для телефониста, вытащил «из-под земли» унтер-офицера, который с уверенностью в голосе его уведомил, что «Гитлер капут».
Разгоряченные боем пехотинцы из разных рот, без приказа, перемешавшись, двинулись на фольварк, где вели бой наши танки, а со стороны деревни ехали еще два с автоматчиками наскоро собранного десанта. С противоположной. стороны к фольварку подбегали гвардейцы штурмовой группы добровольцев под командованием лейтенанта Мамедова, артиллеристы из 35-й дивизии. Никто не организовывал взаимодействия четырех групп, атакующих по трем сходящимся направлениям. Ни один штаб, имеющий все средства связи, не руководил этим штурмом. Достаточно было победного клича, предчувствия близкой победы, чтобы все удары обрушились одновременно.
У немцев в фольварке не было никого из командиров гренадерских полков. Однако танковая дивизия «Герман Геринг» оставила в его стенах свои лучшие кадры, так называемую «дивизионскампфшуле», или батальон парашютистов-десантников, а также разведывательный батальон. Это были отборные солдаты, убежденные в своей принадлежности к непобедимой расе сверхчеловеков, хорошо обученные своему ремеслу. Это были гитлеровцы, многократно использовавшиеся в прошлом «цур безондерен фервендунг» — «по особому назначению».
Годами им вбивали в голову, что фюрером, судьбой, зовом германской крови они призваны побеждать, а поражение они не смеют пережить ни секунды.
Из всех амбразур, проделанных в стенах, со всех позиций, не засыпанных снарядами, хлестали очереди. Каменный прямоугольник строений изрыгал огонь, швырялся гранатами во все стороны. Ничто, однако, кроме смерти, не могло остановить атакующих. В один из моментов фольварк стал центром циклона, местом отчаянной схватки, адским смешением поляков, русских и немцев, гренадеров, пехотинцев и гвардейцев, танков и транспортеров, стали и камня, гранат и пуль, грохочущих, как гравий, ударяющийся о лист железа.
Вспышки разрывов, мрак между каменными стенами, оранжевое солнце сквозь дым и пыль.
Граната, прыжок, очередь, удар прикладом, укол штыком, рассекающий удар саперной лопатой.
Рев моторов, грохот рушащихся под ударами стен, треск ломающихся стропил.
Крики бросающихся к горлу врага, стоны раненых, молчание убитых.
И вдруг только тень тишины, какая-то доля секунды — и смена тональности криков, и сломленные страхом, пригнувшиеся фигурки бегут по поляне фольварка, скашиваемые очередями. Момент, когда одна из сторон ставит печать на поражение дополнительной сотней убитых и раненых, десятками пленных.