Студзянки

— Иди к черту, — буркнул Гольба. — Это Генрик горит.

Из танка Хенаховича в стороны брызнули вспышки пламени цвета спелой вишни. Орудие выстрелило еще раз, затем открылась крышка люка, и Шафер высунулся из танка по пояс, пытаясь спастись. Его Прошило очередью. Он еще секунду пытался совладать с собой, но, охваченный огнем, исчез внутри танка, где бушевало пламя.

— Черт, еще один горит!

— Я тридцать первый, «Береза-один», вперед! — приказал Федорович.

«Береза-два», огонь! — скомандовал Коркуць, и первые снаряды ударили в выщербленные стены кирпичного завода.

— «Луг», «Луг», я «Береза»! — кричал сержант Олдак. — «Наковальня» готова. Ты поняла, Пеля? Готова.

Нурковский заметил полосу огня, вылетевшую из ствола панцерфауста в тот момент, когда гитлеровец, высунувшись из окопа, стрелял по танку Хенаховича. Пулемет Осташевского скосил немца.

Танкисты дали еще один выстрел. В каменной стене конюшни фольварка, зиявшей бойницами, зачернела пробоина. Но тут же в левый борт ударил снаряд. Танк вздрогнул, задымил загоревшимся маслом. Сержант Плаксин оглянулся, потянул носом и, дав газ, въехал кормой в густой молодой березняк. Выскочил из танка, быстро вернулся, доложил:

— Огня нет. Порядок! — Упругие ветки сбили пламя, преградили доступ воздуху.

Экипаж непрерывно вел огонь из орудия. Слева прочесывали лес советские автоматчики. Справа их прикрывал командир взвода, который маневрировал вдоль дороги, делал короткие остановки и давал выстрелы. Облако черного дыма из танка Хенаховича обволакивало деревья, маскируя не только ведущие бой, но и спешившие на помощь танки командира роты и командира 1-го взвода. От придорожного креста по фольварку вели огонь шесть орудий и двенадцать пулеметов.

Несколько минут лишь 2-й взвод обстреливал кирпичный завод, но вот советские артиллеристы и пехотинцы выкатили на край поля батарею 76-мм орудий и дали первый залп.

Сначала немцы отвечали изредка, потом, перебросив самоходные орудия в пределах узлов обороны, все чаще и ощутимее. «Фердинанды», имевшие пушки большого калибра и одетые в более мощную броню, укрытые за кирпичными стенами и брустверами окопов, заставили наших немного отойти в глубь леса, укрыться за деревьями: Т-34 вели огонь, на короткое время выдвигаясь вперед.

Заряжающий инженера Гутмана старший сержант Генрик Кравец, вытерев полотенцем лицо и шею, доложил:

— Двадцать восемь снарядов выпущено. Мы сначала палили, как хотели, вот и хватило их нам не надолго.

Радист из танка командира роты все время поддерживал связь с полком:

— «Луг», «Луг», я «Береза». «Наковальня» готова, но нас оттесняют огнем. Начинайте.

С юга обрушились тяжелые снаряды, разорвались вокруг пылающего танка 238 и придорожного креста. Это орудия крупного калибра дивизии «Герман Геринг» ударили по тому месту, откуда выбегала из леса дорога на Студзянки.

Плютонового Замиралова, по прозвищу Волкодав, из сожженной машины взял к себе экипаж хорунжего Федоровича. Сидя рядом с механиком, Замиралов кивал головой, плечи его вздрагивали. Он шептал:

— Сгорело все… Все сгорели.

Он не знал, что в живых остался и капрал Чапкевич, который выскочил из горящего танка, песком погасил тлевшие на голове волосы, ползком выбрался из-под огня. Теперь он сидел в танке 239, а Юрек Осташевский перочинным ножиком выковыривал у него острый рваный осколок, застрявший неглубоко под кожей на правой лопатке.

— «Луг», «Луг», я «Береза». «Наковальня» готова, готова, черт возьми!

«Молот» поднят

— «Тула-два-четыре», давай «Весну»… Айнунддрайсиг дурьх шторьххальс. Ахтунг, дурьх, шторьххальс… Вся «Береза-два» на краю… «Тула-два-четыре»… Кирпичный завод… Ахтунг, айнунддрайсиг… — хрипел приемник.

Генерал даже не посмотрел на радиостанцию. Не выпуская изо рта трубки, он только немного выпрямился в своем «виллисе», как в седле, и все поняли, что приближается минута, которой так ждали.

Современному командиру не дано окидывать взором поле битвы. Не может он верхом на коне стоять на высоте за пределами досягаемости огня противника и на виду у своих войск. Радио не заменяет личного наблюдения, но, когда в свисте и треске эфира всего лишь в течение минуты отчетливо прозвучали слова «Береза-два» и «Кирпичный завод», это было равнозначно тому, что слышавший эти слова увидел картину: в клубах пыли сверкнули бронированные доспехи танкового легиона, выходящего на вражеский фланг.

Межицан, сидя в «виллисе» рядом с водителем, слушал вылетающую из динамика фронтовую многоголосицу и курил большую трубку. Солнце, запутавшееся в листьях и пойманное в маскировочную сеть, трепетало беспокойными рыбками на серебряных нашивках парадного мундира. Сегодня генерал был какой-то торжественный и праздничный, необычно тихий и спокойный. Он не смеялся, не шутил. Он ждал.

Несмотря на радиопомехи при приеме, он сразу узнал голос. Ему совсем не нужно было помнить условное название, чтобы узнать, что говорит подпоручник Эдвард Коркуць, дослужившийся перед войной до капрала, любивший показать свою выправку, прекрасный танцор, не робевший перед девчатами.

Один взвод уже видит кирпичный завод. С опушки леса можно видеть его не только от придорожного креста, но и от сожженной рощи — разница всего в километре. «Подождем еще», — подумал генерал.

Он подумал «подождем», а не «подожду», потому что многие ждали вместе с ним:

в лесу Парова, южнее дороги на Папротню — роты автоматчиков и противотанковых ружей 2-го полка под командованием поручника Якуба Шпедко и подпоручника Яна Мамойки и 2-я танковая рота (восемь танков) подпоручника Жиляева;

севернее дороги — 2-я пехотная рота хорунжего Гугнацкого, которая ужё два раза достигала центра Студзянок;

в Повислянских рощах и на высоте Ветряной — 1-я пехотная рота элегантного и всегда аккуратно отдающего честь поручника Мечислава Сырека и 1-я танковая рота (шесть танков) под командованием спокойного детины подпоручника Романа Козинеца;

между Сухой Волей и Басинувом, на склоне прикрывающей кирпичный завод высоты Безымянной — 3-я рота капитана Станислава Доманьского, опытного офицера, прозванного из-за его невзрачной фигуры и курносого носа «котом в сапогах»;

рота противотанковых ружей поручника Пахуцкого и рота станковых пулеметов капитана Пёнтковского, приданные повзводно для поддержки пехоты;

минометная рота (пять минометов) поручника Метлицкого — на огневых позициях в заросшей терновником ложбинке, за 3-й ротой;

батарея 45-мм противотанковых орудий поручника Шпаковского — на стыке флангов 1-й и 3-й рот.

Генерал сказал себе «подождем», потому что говорил от имени одиннадцати рот.

Он сказал «подождем», потому что хотел быть уверенным, что танки Синицына вместе с 1-м батальоном 140-го гвардейского полка достигнут края поляны в районе придорожного креста, атакуют фольварк с востока и кирпичный завод с юго-востока, скуют часть сил противника в Студзянках.

Между 140-м и 137-м гвардейскими стрелковыми полками все еще оставался разрыв шириной около 400 метров, через который ночью два раза посылались подкрепления к Студзянкам. Подразделение, которое вчера должно было закрыть эту брешь, потеряло ориентировку в лесу и задачу не выполнило. Командир не доложил об этом вовремя, считая, что в любую минуту исправит ошибку. Едва об этом стало известно, пришло донесение, что враг не выводит свои силы из «котла», а, напротив, подбрасывает подкрепления обороняющимся в треугольнике. Ну что ж, если раки сами ползут в сачок…

Решено было оставить разрыв между полками открытым до того времени, когда разведка установит первые попытки отхода. Тогда корпусная артиллерия сразу же поставит плотный заградительный огонь, а пехота, поддержанная 1-й и 3-й ротами польского 1-го танкового полка, перережет горловину котла ударом с двух направлений.

Межицан сразу одобрил это решение. Чем больше немецких гренадеров здесь поляжет, чем больше танков и самоходных орудий сгорит в Студзянках, тем свободней будет дорога на Варшаву, Лодзь и дальше на Берлин. Сопротивление, которое встретила группа «наковальни» в лесу Остшень, свидетельствовало о том, что враг сюда ночью перебросил много живой силы и техники. Без сомнения, часть этих подкреплений усилила гарнизоны деревушки, кирпичного завода и фольварка. Одновременно были пополнены и боеприпасы. Хватит ли у бригады сил овладеть Студзянками, деревушкой на севере Козеницкой пущи?