Страница 31 из 68
Мысли в похмельной голове смешались в ком, как гномские закуски в моем желудке. С трудом удержав приступ тошноты — жалко же продукты! — я постарался отвлечься. В голову почему-то лез Ашмаи и его «Крем». Предложи мне кто сейчас «Крем», как средство от похмелья — взял бы… Он для женщин — наркотик, может, на полуэльфов эта гадость как аспирин действует?.. Если слезу с кровати — брошу пить. Вот лич, небось, не будет так пить — он себя контролировать жестко должен, чтобы жажда крови, присущая нежити, человеческую часть окончательно не поглотила! Контроль и еще раз контроль — вот девиз лича… И своих присных он так же контролировать будет: шаг влево, шаг вправо — расстрел, прыжок на месте — провокация. Так что Виталя, совершив незапланированный Ашмаи поступок, то есть упав на землю с серебряной пулей в башке, сильно расстроил своего «начальника»… И работать против Ашмаи нужно против всякой логики, иррационально…
Кое-как сверзившись с кровати, я подошел к столу. Это что? умывальник? Очень хорошо… Умывшись, а заодно и затушив бушующий в груди пожар, я смог наконец-то собрать глаза в кучу. Причем тут Ашмаи? Причем?! И нельзя ли направить шпионские страсти Лимлина в нужном направлении? Пусть он проведет успешный рейд против лича, станет великим гномским героем, а я заодно отмажусь от ярославских службистов, орден Сутулого им на спину! Хорошая мысля — жаль, неосуществимая… А это что? Ножик Колдуна! Это я на нем знатно выспался… Оглядел себя — все на месте, порезов, крови нет, даром, что ножик острый как бритва. Пьяному море по колено. Лужа, правда, выше ушей.
А свитер мой где? Украли, сволочи! Исполненный праведного гнева, я быстро оделся, отметив, что вещички мои хоть и высохли, но не мешало бы их погладить. Сунув нож за голенище, выскочил в широкий коридор. Надо найти гномов, да предъявить им претензии по поводу пропажи дорогой для меня вещи. Еще бы! Меня расстреливали в этом свитере! Я в нем на драконо-маме летал! И никому его не отдам!
Бафер нашелся быстро: он сидел на кровати в соседней комнате и икал. Не успел я начать предъявлять претензии, как гном, выпучив глаза и распространяя вокруг себя волны перегара, заорал:
— Вот он! Держите скорее, а то удерет!
Кто он? Кто удерет и куда?
Вопросы мои не остались без ответа: вбежавший в комнату Бафёра гном обхватил меня руками, как своего потерявшегося и внезапно объявившегося родственника.
— На живот не дави, сблюю! — предупредил я этого чудака, потому что тошнота снова подступила к горлу.
В комнату, пользуясь тем, что двери у гномов внутри горы не запираются, ворвались еще гномы0… и гномихи. Нет, не гномихи, а гномки. И почему-то они были на грани. Кипели, как чайники. «Богохульник!», «Святотатец!», «Мерзавец!», «Извращенец!» — это были самые приятные выражения, слетающие с толстых губешек коротышек. Да что случилось-то?
— Пошли! — подскочивший, как на пружине, Бафер, продолжая икать, стал выталкивать наполнивших его комнату гномов в коридор, и мы всей толпой понеслись по подземным переходам. Я и рад был бы не ходить, но меня зажали между двумя гномами и несли, так что я переставлял ноги исключительно из вежливости. А мог бы поджать их и ехать — гномы бы все равно ничего не почувствовали… Прямо, налево и направо, и отнюдь не в молчании. Я узнал о себе много интересного. Оказывается, я пришел в Гору, чтобы проповедовать новых богов, поносить гномских богов, сеять разврат, терроризировать неокрепшие умы юношей и возглавить шествие доверчивых и беззащитных казад прямиком в Адскую Пропасть Погибели. Потому что сыном этой Погибели и являюсь. Странно… Песни петь в пьяном виде — это я запросто. Даже плясать… Но проповедовать, вести за собой, призывать, возглавлять? Неужели кобольды так ужасно подействовали? Там, в Граничном Хребте, где обосновался дракон, они, конечно, признали меня большим боссом… И подчинялись моим командам, пока дракон не улетел, а улетел он ровно через пять минут после "признания"… Странно все это, очень странно…
— Рукой за ногу зацепись! Ради своего и твоего же блага прошу! Меня же за тебя вздрючат! Сделай, пожалуйста! — прошептал мне на ухо Бафер, и я последовал его совету, тем более что "пожалуйста" от него я слышал впервые. Бафёр мгновенно накинул на место "сцепки" неизвестно когда сдернутую с подушки наволочку, шепнул "Придерживай! И глаз закрой!", а потом сделал вид, что не имеет со мной ничего общего.
Внезапно толпа остановилась, по инерции выбросив меня на пустое пространство перед… манекеном. Едва на одной ноге удержался! А на манекене мой "вшивчик" висит! Точно мой, с крестиками! Ага! Я ж его сам сюда сушиться повесил, после того как постирал! Вот он, родимый! Не сперли его, хорошие вы мои, честные!
Молчание толпы никогда никому ничего хорошего не предвещало. А гномы безмолвствовали и смотрели нехорошо. У меня даже похмельный синдром прошел.
— Трое обвинителей! — злобно произнес моложавый с виду гном, с куцей бородкой и крючковатым носом. — А число судей — все, кто есть! Главное, чтобы нечетным было!
— А защитник? — подал голос один из тех гномов, кто входил в команду Лимлина и, соответственно, ввез меня в Гору. Этих можно было легко выделить из толпы — нечесаные, заспанные, в тапках на босу ногу, с помятыми и похмельными рожами… Все правильно: задание выполнено, имеют право на законный выходной!
— Пусть будет защитник! Клепсидры для речей на один малый кувшин! — согласился "крючконосый". — Имею предъявить обвинение полуэльфу в том, что он оскорбил Отца-Основателя Прародителя! Намеренно и гнусно! Улики налицо! Свитер его мокрый на нашем Отце! Первый обвинитель Мелет Кривобородый!
— Имею обвинить полуэльфа в том, что истинной целью его проникновения в Гору является недостойное желание унизить наших богов, осквернить своим присутствием нашу Гору и развратить нашу молодежь! — это уже не Мелет влез, а какой-то седобородый, одетый в традиционный воротник с капюшоном гном, с пергаментным лицом четырехсотлетнего старика. — Второй обвинитель Дурин Молотобоец!
— Э-э-э, Дурин, можно только одно обвинение предъявлять… — поправил этого "Дуреня" Бафёр, вежливо дышавший в сторону, хоть, по-моему, это было бесполезно, настолько мощный и густой аромат от него распространялся… — от одного обвинителя принимается только одно обвинение…
— Да его, по заветам предков, в дерьме утопить надо! — заорал Дурин, даже молодея как-то от праведного гнева, — Он же на нашего Отца свой свитер натянул! И осквернил этим его священную статую! Ты не видишь, что ли, Бафёр? Совсем глаза пропил?
Вот, значит, в чем меня обвиняют… Свитер я не туда повесил… Интересно, штрафбат есть в гномском войске? Мне теперь туда после скорого и справедливого суда загреметь — как два пальца… Имею богатый, но печальный опыт…
— И еще он внучку мою развратил! Голым перед ней бегал!
— А в чем разврат-то? — Бафёр по-честному напрягся, даже жилы на лбу вздулись, но понятно было, что гном не видит ничего особенного в том, что кто-то носится голым по коридорам Горы. Здесь, видать, это нормально.
— А он худой, как щепка! И девки наши все ему завидуют! — взвился Дурин, — Моя дура весь день не жрет, на ди-Э-ту села! Это же разврат! Помрет она теперь, кто виноват будет? Ась?
На это никто не мог ничего сказать… А мне лично хотелось протереть глаза и прочистить уши. Щипать себя уже не было необходимости — пяти раз вполне хватило, чтобы убедиться, что я не сплю, и что все это происходит со мной наяву. Клепсидра, если не ошибаюсь, это водяные часы. Они такие же, как песочные, но вместо песчинок в нижнюю емкость из верхней капает вода.
— А третий обвинитель? — спросил Бафёр,
— Третьего не будет! — к нам подошел еще один гном с благообразной и хитрой рожей, в простом свитере военного образца, "пришлого" покроя. Лишь одна косица на затылке, да рыжая борода заплетена традиционным способом, скромненько так, без выпендрежа. Пальцы рук, правда, усеяны крупными перстнями с огромными камнями и печатками. Толпа гномов перед ним расступалась, чтобы затем сомкнуться за его спиной. От фигуры гнома прям-таки разливалась волна спокойствия и самоуверенности. Начальник какой-то местный, не иначе.