Страница 45 из 61
По крайней мере, в одном он был прав. Нейрофизиологический эксперимент, конечно же, не аннулировал это понятие; для подобных выводов в его протоколах слишком много неточностей. Когда мы поднялись в кабинет на втором этаже, Хаггард поставил передо мной ноутбук: а давайте-ка проверим Либета по его же методике. Результаты проверки показали самым наглядным образом, отчего тот давний опыт не перечеркнул независимость человеческого сознания.
Эксперимент, разумеется, был поставлен нечисто. По нынешней хайтековской инструкции мне следовало сверяться с изображением секундомера, выведенным на монитор, и фиксировать «осознанное намерение» пошевелить пальцем, нажимая F9. Для погрешностей здесь полный простор. Как быть, если, скажем, захочется давить не как попало, а только когда стрелка достигнет какой-нибудь «значимой» отметки? И как различить в собственном восприятии показания часов в тот миг, когда я решаю, что пора действовать, и когда палец опускается на клавишу? Что это значит вообще — «осознанное намерение совершить движение»?
Хаггард говорил, до меня здесь побывало много испытуемых. Чтобы справиться с первой проблемой, ведущий повторяет несколько раз, что важны исключительно их ощущения, а не положение стрелки. Затем показания проверяются по всей подборке в поисках микропаттернов активности мозга с отклоняющимися результатами. Второе соображение гораздо интересней: оно связано с фактором перекрестно-модальной синхронизации.
В небрежно озвученном или скверно продублированном фильме реплики актеров местами звучат полной тарабарщиной, раздражая зрителя, ожидающего услышать разборчивую родную речь. Это и есть тот самый фактор. В эпизодах с крупными планами зал не только прислушивается к диалогу персонажей, но и улавливает — чаще всего неосознанно — движения их губ. В любом случае мозг обрабатывает визуальную информацию вполне успешно. Но звук-то воспринимается по другому каналу. Однако мозговые рецепторы словно бы «знают», что понять речь легче всего, когда оба включения действуют в синхронном режиме, и стараются вовсю.
На этот счет у мозга свои нормы и правила, не сказать что чрезмерно строгие. Если синхронизация «плывет» на величину до 50 миллисекунд, о таких мелочах он сигнализировать не станет. Соответственно устанавливаются технические допуски звукозаписи на киностудиях; если уровень погрешности будет выше, зрители начнут топать ногами, а то и швыряться в экран попкорном.
Очень похожая неувязка вышла, когда добровольные помощники Либета пытались синхронизировать бег стрелки со своими намерениями. Осознание происходит на ментальном уровне, а показания секундомера воспринимаются извне в визуальном режиме. Повторные проверки эксперимента показали расхождение от 50 до 150 миллисекунд. Этот интервал отнюдь не близок к 350 миллисекундам, отделившим в тестах Либета бессознательную инициацию движения от осознанного позыва.
Патрик Хаггард — детерминист, убежденный, что свободы воли не существует. Поэтому третья сложность, определение «осознанного намерения двигаться», представляется ему вообще надуманной. Но сейчас, говорит он, давайте обсудим семантику; до этого я просто прикидывался дурачком, который пытается заткнуть главную дыру, роясь в деталях эксперимента. А она на самом деле вот где. Да, в протоколе Либета масса ошибок. Да, это не лучший метод для точного определения разницы между сознательным и бессознательным действием. Но! — тут он переходит в наступление — альтернатива-то в чем? Я что, действительно должен считать, будто моя воля свободна? И думать, будто мой мозг побуждает к действию осознанная мысль? И где же в его физических структурах лежит это нечто, которое якобы превращает внутренний импульс в поступок и водит моим пальцем? Нет никакой альтернативы, говорит Хаггард: наше «осознание» — побочный продукт нейронных процессов, уже происходящих в реальном времени. Неоспоримо доказать такое, конечно, сложно. По мнению Хаггарда, один экспериментатор подобрался к цели ближе всех. Но это не был Бенджамин Либет.
В начале 1990-х годов Ицхак Фрид, нейрохирург с медицинского факультета Йельского университета, делал операции на мозге пациентам с тяжелой формой эпилепсии. Состояние их было настолько угрожающим, что часть мозговой ткани приходилось удалять, дабы остановить разрушительный нейронный «шторм», вызывающий всё более сильные приступы. Чтобы выяснить, какие области коры нуждаются в срочном отключении, Фрид вводил в нее электроды; общая идея заключалась в мониторинге гиперактивных нейронов.
Помимо клинического применения, его методика давала беспрецедентную возможность изучить эффекты электростимуляции локальных участков мозга, а тем самым дополнить карту-схему информацией, помогающей понять, как он работает. Фрид ухватился за эту возможность обеими руками — и получил довольно неожиданные результаты.
В общей сложности Фрид с ассистентами прощупали 299 точек в коре головного мозга тринадцати пациентов; 129 из этих точек откликнулись тем или иным образом. В большинстве случаев ответом служила несложная моторика (хотя, согласитесь, заурядной ее не назовешь). Слабые электрические импульсы вызывали различные телодвижения — чаще всего сгибание одного сустава или сокращение группы лицевых мускулов. Иногда реакция была более обширной и сложной: например, одна пациентка устроила целую пантомиму — вытянула шею, затем стала поворачивать голову вправо и влево. Словом, необычно во всех отношениях.
Но даже не это самое удивительное. Больше всего исследователей поразили совершенно одинаковые сообщения пациентов о том, что они вдруг «ощутили срочный позыв». Неотложную потребность согнуть правую руку или поджать правую ногу. Или пошевелить большим и указательным пальцами правой руки. А стоило лишь немного увеличить силу тока, всякий раз именно это и случалось: позыв переходил в прямое действие, которое хотел выполнить испытуемый.
И все это — одним движением реостата. Исследователи управляли желаниями пациентов, а затем, усилив ток, брали под контроль их тела.
Рассказывая об этом, Патрик Хаггард определенно увлекся. «Любопытно было бы с вами проделать то же самое».
Однако опытов на открытом мозге он избегает по принципу «не делай другим, чего не желаешь себе», оттого в лабораторном подвале мы и ограничились транскраниальной (в буквальном переводе с латыни «сквозьчерепной») стимуляцией. Это окольный вариант методики, которую Ицхак Фрид применял на своих эпилептиках, стало быть, действует он не так сильно. Но суть совершенно одинакова.
Должен признаться, наблюдение за тем, как Хаггард контролировал движения моих пальцев, напрягло мое самосознание до предела. В какой-то момент часть собственного тела показалась мне чужой. Однако опыт сей был куда как поучителен: он помог лучше понять эксперимент Либета. Безотносительно моих личных трудностей с формулировкой «осознанного намерения совершить движение» есть большая разница между движением, вызванным таким путем, и тем, что идет от… ну, скажем так, вроде бы вовсе ниоткуда. Это ведь не рефлекс, не тот «боксерский нырок», которым вы спасаетесь от заполошного голубя, летящего прямо в лоб, или невольная судорога, когда доктор стукнет молоточком по колену. И на отработанную до автоматизма бейсбольную подачу не похоже ничуть. Такие движения человек не обдумывает и даже не осознает, но, по крайней мере, понимает, что делает их сам. А со мной было все иначе. Это вообще был не я! Почувствовать себя марионеткой в руках Патрика Хаггарда стало подлинным открытием, и я начал склоняться к убеждению, что никакой свободы воли, во всяком случае у меня, нет в помине.
Нейрофизиологи атакуют иллюзорную свободу и с другого конца: демонстрируя, что в вопросах сознания и самоконтроля мы непрерывно впадаем в поразительный самообман. Конечно, каждому вольно хранить внутреннее убеждение в собственной независимости, но от далеко идущих выводов на сей счет лучше все-таки воздержаться.
Это лишний раз подтвердили в 1999 году Дэниел Вегнер и Талия Уитли, воспользовавшись для своих опытов переделанным на новый лад предметом, которому они дали довольно-таки забавное наименование: «Доска кухонная обыкновенная для спиритических сеансов». Двое ученых, работавшие в то время в Виргинском университете, решили испытать самоконтроль студентов-психологов над мелкой моторикой руки. Студентам проект зачли как курсовой; их руководителям — как вклад в научную классику, судя по индексу цитирования.