Запретные цвета

— Ты шутишь! У нас в банке семьсот тысяч иен лежит.

— Трехсот пятидесяти тысяч не хватает!

— Ты неправильно подсчитал! Или ты прикарманил их?

Видимо, из-за почечной болезни ей в голову ударил альбумин. Это опрометчивое заявление Юити настолько распалило его мать, что она стала разыгрывать сумасбродные интрижки. Рассчитывая на приданое и доход от места в магазине, куда отец Ясуко обещал пристроить Юити после окончания университета, она предложила поспешить со свадьбой, еще чуток поднатужиться — и тогда дом останется в их руках. Издавна мать вынашивала мечту, чтобы в этом доме жили ее сын с женой. Юити, мягкий по своей натуре, поддался ее увещаниям и все больше застревал в ловушке необходимости форсировать женитьбу. Прозрение совести пришло с опозданием. Пусть он женится на Ясуко (от этого слабовольного допущения Юити чувствовал себя еще более несчастным), но все равно ведь вскоре все узнают, что приданое невесты спасло их семью от краха. Люди могут подумать, что он женился не по любви, а из вульгарной корысти. Этот честный юноша, не позволявший себе ни малейшей подлости, сначала согласился на женитьбу из сыновнего долга, но сомневался, что поступок его будет не вполне чистым в отношении любви.

— Ну, давай подумаем вместе, что для тебя важнее всего, — вымолвил Сюнсукэ. — Я настаиваю, что в женитьбе нет никакого смысла. Следовательно, ты можешь жениться безо всякого зазрения совести и чувства ответственности. Лучше поторопиться с этим делом ради больной матери! Хотя бы даже ради денег…

— У меня и в мыслях такого не было!

— Я, однако, понял как раз в этом смысле. Ради денег ты боишься жениться по той простой причине, что не уверен, что сможешь скрыть от жены всю грязную подоплеку твоей любви к ней, не так ли? Или ты надеешься перехитрить свою супружескую жизнь, в которую вступил с неискренними помыслами? А в общем, молодежь убеждена, что у любви свои расчеты. Ты можешь положиться на меня, цельного и расчетливого человека. Ведь ты не целен по своей натуре, отсюда все твои колебания. Возьми эти деньги как отступные и положи в банк. Эти деньги не обязывают тебя ничем. Говоришь, у тебя четыреста или пятьсот тысяч, этого достаточно, чтобы и дом сохранить, и невесту в него привести. Доверься мне! И прости, что вмешиваюсь. Пусть это останется между нами, не говори матери.

На черном лакированном столике напротив Юити стояло зеркало. Круглое зеркало чуть-чуть отклонилось назад, словно кто-то, проходя мимо, случайно задел его полой халата. В нем отражалось лицо Юити. Во время их разговора Юити ловил себя на чувстве, будто на него уставился его собственный взгляд.

Сюнсукэ разгорячился:

— Как тебе известно, я человек небогатый, не могу позволить себе бросаться пятью сотнями тысяч на каждого встречного парня, как в пьяном кутеже. Я хочу дать тебе эти деньги по одной простой причине. Вернее, причин две…

Он осекся, будто от смущения.

— Во-первых, ты самый красивый юноша в этом мире. В юности я хотел быть таким, как ты, красавцем. Во-вторых, ты не любишь женщин! Я тотчас ступил бы на этот путь, но не такой от рождения. Ты был откровенным со мной. Умоляю, переверни мою жизнь, верни меня к юности! Будь моим сыном и отомсти за меня! Правда, ты — единственный ребенок в семье, поэтому не сможешь принять мою фамилию. Я хотел бы, чтобы ты стал моим сыном по духу. Ага, вот это запретное словечко! За меня, безбожного глупца, плачут все мои потерянные дети! Я не пожалею денег. Я ведь копил их не для старческого счастья. А взамен прошу никому не доверять свою тайну. Когда мне захочется познакомиться с какой-нибудь женщиной, ты сделаешь это. Я хотел бы посмотреть на ту женщину, которая не влюбится в тебя с первого взгляда. Ты не питаешь страсти к женским прелестям. Я научу тебя, шаг за шагом, как должен вести себя мужчина, возжелавший женщину. Научу тебя холодности, когда мужчина сам сгорает от страсти, заставляя умирать других от желания к нему. Следуй моим правилам. Разве кто-то догадается, что ты равнодушен к женщинам? Этот трюк предоставь мне! Я пущу в ход всю хитрость, чтобы тебя не раскусили. Если твоя безмятежная супружеская жизнь чем-нибудь омрачится, то для утешения ты можешь поохотиться на территории мужской любви. Насколько будет в моих силах, я позабочусь о такой возможности. Однако ты не должен отказываться от женщин. Не путай сцену с гримерной. Я познакомлю тебя с женским кланом. Проведу тебя за кулисы этого напомаженного, надушенного одеколоном общества, в котором я всегда выставлялся шутом. А ты в роли Дон Жуана и пальцем не прикоснешься к женщине. Так повелось с незапамятных времен, что даже самый плохонький провинциальный Дон Жуан не завершает свою роль в постели. Не волнуйся! Я годы и годы провел на подмостках и за кулисами этого театра.

Вот когда старый писатель приблизился к своему истинному замыслу. Он изложил сюжет еще не написанного романа. И все же в глубине его души затаилось смущение. Этим сумасбродным филантропическим жестом стоимостью в полмиллиона он справлял заупокойную службу своей, вероятно, последней любви — той, которая заставила сорваться его, старого домоседа, с насиженного места в разгар лета на самую оконечность полуострова Идзу; в память той любви, которая в очередной раз по досадной глупости закончилась жалким разочарованием, а также всех остальных десяти нелепых лирических приключений на любовном поприще.

Любовь к Ясуко оказалась для него нежданной. В отмщение за свой провал, за чувство унижения, которое он испробовал по ее милости, Ясуко должна стать любящей женой не любящего ее мужа. Ее брак с Юити диктовался некой ожесточенной моралью, плененной волей Сюнсукэ. Они должны были пожениться!

Этот злосчастный писатель, переживший шестой десяток и уже не находящий в себе силы оградиться от своих желаний, все еще тяготился своей глупостью и растрачивал деньги на ее искоренение, — но что может быть более иллюзорным, чем это опьянение красотой, ради которой он швырялся деньгами? Разве Сюнсукэ не предвкушал сладостные мучения своей совести, когда замыслил это косвенное предательство в отношении Ясуко и ее замужества? Бедный, бедный Сюнсукэ, вечно страдающий, никогда не выступал зачинщиком чего-либо преступного…

Тем временем Юити упивался красивым лицом юноши, который глядел на него из зеркала, освещенного лампой. Из-под вздернутых бровей на него неотрывно смотрели пронзительно печальные глаза.

Минами Юити ощущал магию этой красоты. Это лицо, излучавшее жизнелюбивую энергию юности, в бронзовой телесности которого запечатлелась горестная красота, было его собственным. Юити до сих пор питал только ненависть к сознанию своей красоты, и в то же время красота других парней, которых он любил, наполняла его отчаянным безнадежным желанием. Он, как всякий обычный мужчина, запрещал себе думать о своей красоте. Сейчас, однако, перед лицом старого писателя, проливавшего в его уши хвалебный елей, этот художественный яд, этот сильнодействующий яд слов ослабил его запрет, долго имевший над ним силу. Наконец он позволил себе поверить в то, что он наделен красотой. Впервые Юити увидел себя непредвзято. Из маленького круглого зеркала глядел на него незнакомый юноша редкостной красоты. Его мужественные губы невольно разомкнулись в улыбке и обнажили белые зубы.

Юити и на ум не могло прийти, какое брожение происходит внутри Сюнсукэ, отравленного жаждой мести. Тем не менее такое странное и скороспелое предложение требовало однозначного ответа.

— Что скажешь? Пойдешь на это соглашение со мной? Примешь мою помощь?

— Пока не знаю. Сейчас мне трудно предположить, чем все это может обернуться. — Юити произнес эти слова будто сквозь сон.

— Я не тороплю тебя. Когда будешь готов принять мое предложение, дай знать телеграммой. Надеюсь, что наш уговор не замедлит осуществиться и ты позволишь мне произнести речь за свадебным столом. А после этого мы приступим к воплощению нашего плана. Идет? Тебя ничто не будет беспокоить, а кроме того, ты заимеешь репутацию мужа, который приударяет за женщинами.