Манчестерская тусовка

Джейк все еще стоял в прихожей, когда на глаза ему попался Шон — тот выходил из ванной и, удивленно приподняв одну бровь, косился на хоровод ароматических свечей, расставленных вокруг умывальника. Момент довольно неловкий: непонятно, обниматься им, пожать друг другу руки или — что? Джейк протянул Шону руку. Шон ее пожал.

— Хорошо выглядишь, — сказал он.

Джейку не было нужды произносить ответную любезность. В отличном костюме, по-настоящему классно выбритый и со своими от природы иссиня-черными волосами Шон выглядел одновременно и умным, и красивым — самое выигрышное сочетание. В то время он был телепродюсером. Джейк пару раз видел, как его имя проносится в титрах разных телепрограмм, но Шон уже подумывал о том, чтобы бросить продюсерскую деятельность и открыть собственную компанию. Когда он сообщил об этом Джейку, тот сказал:

— Молодец. Стань миллионером.

Шон ответил, что станет.

Джейку не предоставлялось случая это проверить, но он подозревал, что у Шона уже есть миллион. На фоне провинциальных педиков, собравшихся в доме Феи, он был голубым совсем другого полета, фигурой необыкновенной, но в то же время узнаваемой: люди вроде Шона превращают свою природную дотошность в стиль жизни, и многолетняя выдержка только укрепляет эту дотошность и делает ее окончательно непробиваемой. Джейк знал, что нет ни одной стороны жизни, в которой Шон забыл бы про свою дотошность; он придирался всегда и ко всему — безжалостно и бессердечно, как настоящий бизнесмен. Это английский тип или даже англо-саксонский — такие люди чаще всего попадаются там, где на чрезмерную дотошность взирают одновременно с подозрением и благоговейным трепетом. Джейк замечал эту черту и в других людях, добившихся успеха — с некоторыми он был лично знаком, а большинство видел на фотографиях в газетных новостях или по телевизору. Гипертрофированной требовательностью были наделены некоторые политики, а еще — кинорежиссеры. Возможно, и в Джейке тоже было немного такой дотошности. А может, и нет. У него внутри тоже что-то окрепло и затвердело, но только это было нечто куда более низменное, чем чрезмерная забота о чем-либо. И все-таки в тот день они с Шоном держались парой. Шатались по квартире Феи и отказывались от сладкого шерри, который тут всем наливали.

До Шона новость о болезни Феи дошла таким же окольным путем — через друга товарища по работе его бывшего любовника. Новость проделала долгий путь, но все же Шону повезло, если в данном случае уместно это слово: он застал Фею на смертном одре. Шон рассказал, что от Феи остался один мышиный скелет без мочевого пузыря, едва различимый в складках больничного постельного белья.

— Он был хорошим другом, — вздохнул Джейк. — Не могу себе простить, что совсем с ним не виделся.

Шон кивнул.

— Я тоже.

— Помнишь ту ночь, когда я был с Домино? Я до сих пор чувствую себя виноватым — и не потому, что он был твоим парнем… Ну, то есть, не то чтобы я был в восторге от этого факта, но по молодости такое иногда случается. — Джейк запнулся, почувствовал, что начал не очень удачно, но Шон кивнул, ожидая продолжения, он понимал. — Что мне на самом деле не дает покоя — даже сейчас — так это взгляд Феи, которым он смотрел на меня, когда застал нас вдвоем и когда я замахнулся на него кулаком. Он просто не мог поверить, что я способен так поступить. Что могу поднять на него руку.

— Ну, что тут скажешь? Ты был засранцем. — Шон улыбнулся, как будто бы Джейк должен был повеселиться с ним вместе по этому поводу. — Но… сколько нам тогда было — шестнадцать, семнадцать?

— Мне — восемнадцать.

— Ну вот, всякий, у кого есть эго, в восемнадцать лет бывает засранцем.

— Засранцем в этом возрасте бывает всякий, кто от природы полное дерьмо, — поправил Джейк. — Вот ты, например, засранцем не был.

Шон отмахнулся: ну ты скажешь.

— Джонни и Фея, во всяком случае, точно не были.

Да, они не были. И вот теперь Фея тоже мертв. Как и Джонни — правда, тот умер уже больше десяти лет назад. В голове мерно застучало. Разговор приостановился, из его баллона со свистом выходил воздух. Шон первым попытался его поддуть.

— Того, кто убил Джонни, так и не поймали?

Джейк покачал головой.

— Что это вообще было? Кто-то из тех, с кем он знакомился на автобусной станции?

Джейк пожал плечами. Откуда ему знать.

— Какой-нибудь псих?

— Наверняка, — ответил Джейк. — Судя по тому, в каком состоянии было тело Джонни, когда его обнаружила полиция.

Инспектор Грин докурил сигарету и, крякнув, сплюнул целую унцию слизи, после чего пандой поковылял по платформе.

Джейк шел с ним рядом и, оглянувшись, услышал, как инспектор что-то без умолку вещает в оправдание своей идеи.

— Ну да, это было давным-давно. Многие умерли. Так зачем же мне твоя помощь, как ты думаешь? Полиция теперь изменилась, да. Мы больше не бегаем за педиками с хворостиной и библией, как во времена Джона Паскаля. У нас появилось подразделение гомосексуальных связей — я даже сам иногда провожу там собрания, представляешь? Я — член комитета, координирующего вечеринку «Да здравствует Голубая Любовь», которую они устраивают в барах по всей Деревне. И я мотался по Лондону не потому, что у меня проблемы с гомиками или со спидоносами. Просто я никак не могу разрешить одно конкретное дело. Вот это убийство и еще то, первое. А ты водил дружбу с обеими жертвами, потому я и решил тебя разыскать.

Джонни. Он-то не дотянул до того момента, когда слухи о голубой чуме[30] подтвердились. Его тело нашли разрубленным на куски и брошенным в Колденстолл-мур. А теперь и Кевин Доннелли погиб точно так же, и полиция, похоже, хочет провести повторное расследование. Точнее, не просто хочет, а, что куда хуже, взялась за это всерьез. Старый помятый коп готов отвлечься на несколько дней от основной работы, чтобы снова воспользоваться услугами своего бывшего доносчика. Вот, собственно, и все.

— Вы считаете, смерти Джонни и Кевина Доннели связаны между собой? — спросил Джейк.

— Не знаю, — пожал плечами Грин.

— Вы-то свою жирную хренову шею высовывать не собираетесь.

— Думаю, нет, — вежливо ответил инспектор. — По крайней мере, пока.

Джейк остановил Грина у вокзального ограждения и зашипел на него так, чтобы не услышали прохожие, хотя на самом деле ему хотелось орать во всю глотку.

— Долбаная сука, да ты и тогда-то не смог раскрыть убийство Джонни, с чего ты решил, что теперь тебе это удастся?

Инспектора Грина слова Джейка ничуть не смутили. Он освободился от его объятий и пошел дальше, на ходу продолжая говорить все в той же вежливой манере образцового полицейского.

— Все меняется. Эта тепленькая компания старых хре-нов-извращенцев уже у нас на крючке: мы располагаем достаточным количеством улик, чтобы запрятать за решетку их всех. Просто мне не дают покоя болтающиеся хвосты.

— Болтающиеся хвосты? — Джейк буквально наступал Грину на пятки. — Два убийства — это вы называете болтающимися хвостами?

Грин безмятежно топал в направлении стоянки такси, где уже выстроилась очередь, и примирительно поднял руку, как будто бы на этот раз, так уж и быть, готов был признать, что перегнул палку.

— Ну это просто такое выражение, сынок. К тому же, как их ни называй, они все равно будут болтаться до тех пор, пока кто-нибудь не свяжет их вместе — а я как раз этим и занимаюсь. Размышляю, как это сделать и вообще стоит ли их связывать. А если стоит, то каким боком приладить их к этой истории с Колчестер-Холлом.

Ну вот они и подобрались к этому месту, одного воспоминания о котором довольно, чтобы Джейку стало не по себе — какими бы далекими ни были события тех дней. Он всего на один шаг отставал от Грина, когда они вышли со станции Пикадилли в бледно-серый солнечный свет Манчестера. Поворот дорожки, ведущей к входу в здание вокзала, был поразительно знакомым и одновременно бесконечно далеким — прошлое, вспоминать о котором не хотелось. Уж сколько раз в своей жизни Джейк возвращался на эту станцию, а к такому оказался совершенно не готов. Чего ему больше всего хотелось — он только сейчас это понял, — так это чтобы Грин взял и рассказал все, как есть. Ведь Джейк все это время ждал, внутренне себя готовил к чему-то, чего так и не произошло.

30

В 80-е годы, когда только появился вирус СПИД, эпидемиологи считали, что этой болезни подвержены только гомосексуальные мужчины. Его называли тогда «голубой болезнью» и «раком гомосексуалов», и аббревиатура AIDS (СПИД) появилась позже — только когда обнаружилось, что среди заболевших есть и гетеросексуалы. До этого заболевание носило название GRID (Gay Related Immune Deficiency) — Иммунодефицит Гомосексуалов.