Страница 72 из 110
— Не стоит сбрасывать со счетов, что я веду себя как их явный сторонник. Самый приблизительный расчет говорит о гораздо более обширных преференциях для лимонников со стороны дружественно настроенной России, чем со стороны покоренной Польши. К тому же никто не сможет помешать им заниматься своим излюбленным делом и по-тихому гадить нам при случае, — закончил я свое выступление.
— Но сколько допущений! — не удержался Игнатьев. — По отдельности все осуществимо, но все вместе это уже попахивает авантюрой. А как много зависит от своевременного и грамотного исполнения! Кто же займется всем этим? Я разорвусь между одним только Царством Польским и нашими внутренними склоками, а на мне еще Чрезвычайная комиссия по расследованию обстоятельств покушения на Его Императорское Величество и его домочадцев 17 февраля 1865 года! — горячо воскликнул министр.
— Беру на себя подготовку общественного мнения внутри страны, — подал голос дядя.
— Я непременно сведу вас с редактором «Метлы», — тут же предложил ему свои услуги Игнатьев. — Журнал уже пользуется заслуженной популярностью.
— Не стоит, — улыбнулся Великий князь. — Думаю, хватит одной вашей рекомендации. Остальное я сделаю сам.
— Но что будет с иностранной прессой? Взвалить ее себе на плечи в такой момент мне просто не по силам! — продолжил гнуть свою линию граф.
— Отдайте сотрудников, занимающихся зарубежной прессой, в мое распоряжение, — после долгого молчания наконец сказал я. — Можете быть спокойны, я найду ахиллесову пяту чертовых островитян! — Я схватил бокал коньяка со стола и сделал большой глоток.
— У меня осталось еще несколько вопросов, требующих немедленного ответа, — не дал затянуться молчанию Игнатьев.
— Ну что еще, граф! — почти в отчаянии воскликнул я. — Британия от нас отвяжется, у Пруссии и Австро-Венгрии самих рыльце в пушку, а Франция ничего не сможет предпринять в одиночку! Что еще мы не обсудили с этой проклятой Польшей?
— Сущие мелочи, Ваше Величество! — язвительно ответил уставший министр. — Как распорядиться жизнями всех восставших и им сочувствующих? Конфисковать владения и оставить без средств к существованию — это несколько половинчатое решение. Вы не находите? — обратился к нам граф. — Вы предлагаете использовать шляхтичей на строительстве железных дорог, — не дождавшись ответа от нас с дядей, продолжил он. — Недурно! В поднятой нами шумихе в России и за рубежом нам уже наверное все простят на некоторое время. Но как же быть с семьями, оставленными без гроша в кармане и безо всяких средств к существованию? — Он опустошил содержимое бокала и налил себе еще.
— Можно предложить сыновьям службу и даже раздать немного земель в Центральной России в долг, — предложил я.
— Не выйдет, — тут же отбросил мое соображение граф. — Все сыновья сколь-нибудь подходящего возраста будут сопровождать своих отцов.
— Выслать в Сибирь ту часть семей, которую смогут перевезти наши дороги за весну и в начало лета. Или просто согнать и пусть убираются куда пожелают, к конце концов, хоть нищенствованием зарабатывают себе на хлеб, мне без разницы. Нам нужны свободные земли для успокоения нашего дворянства!
— Но ведь основная масса семей останется. Как мы в дальнейшем ими распорядимся? — требовал окончательного ответа дотошный Игнатьев.
— Вышлем в Сибирь за последующие пару лет по построенным руками шляхтичей дорогам.
— Это просто ужасно, Николай, — севшим голосом произнес дядя. — Ты затмишь Ивана Грозного своей жестокостью. Польские мерзавцы заслуживают самых страшных кар, но такого не заслуживает никто.
— Пусть так! Но что бы ни случилось, какие бы беды на них ни обрушились, этот гонористый народец будет во всем винить именно нас, русских Это будет продолжаться десятилетиями и веками. Они будут желать отсоединиться от нас при первой же возможности, при первой нашей слабости! А отпусти я их, они мигом станут нашими самыми яростными противниками безо всякой благодарности за свою свободу. Или того хуже, их подберет Пруссия, которая, в отличие от нас, в состоянии держать поляков в кулаке и добилась огромных успехов в ассимиляции, не оглядываясь на их стенания!
— И все равно, такие меры кажутся мне излишне жестокими. Даже к варварским горцам Кавказа вы куда более милосердны (Прим. автора — по окончании Кавказской войны началось выселение черкесских племен с Кавказа. Горцам был предложен выбор — либо водворение на Кубанскую низменность, где для них были оставлены земельные угодья, превышающие обрабатываемые ими земли в горах, либо переселение в Турцию), — не согласился со мной дядя.
— Быть может, мы что-то придумаем позже, а пока давайте вернемся к более насущным проблемам, Константин Николаевич, — закрыл обсуждение данного вопроса я. — Вы недавно предлагали свою помощь по формированию нужного мне общественного мнения? — задал риторический вопрос я и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Тогда раскройте историю с покушением в свете под нужным нам углом, а то, как утверждает Рихтер, эти лоботрясы скоро пойдут на штурм дворца за ответами. А вас, — обратился я уже к графу, — попрошу определить, какие именно работы необходимо будет провести руками заключенных, учитывая специфику их положения. Согласуйте этот вопрос с Рейтерном и Мельниковым, думаю, они будут вам полезны. Дополнительные материалы, которые вам пригодятся, я предоставлю несколько позже, — имея в виду сведения по устройству советских лагерей, закончил я отдавать распоряжения.
На этой ноте мы и расстались. Дядя уехал к себе в Мраморный дворец, Николай Павлович отбыл домой на короткий сон, с тем чтобы утром вернуться на службу. Я же, проводив их, заперся в своей комнате и обессиленно упал на диван.
«Будет чудо, если сегодня я не сойду с ума, — подумалось мне. — Эти споры с Игнатьевым всю душу мне сегодня вымотали! Но черт меня побери, никакого сюсюканья с мятежниками они с дядей от меня не добьются!»
На протяжении всего существования царского режима, так часто обвиняемого в бездушной жестокости, неслыханная мягкость и снисходительность к заключенным вообще никоим образом не ценились. Теперь хоть будет за что. Пусть эти ясновельможные пшеки поработают на благо государства, которое так мечтают развалить. Vae victis — горе побежденным — в конце-то концов!
Подумать только! Чехову жаловались на плохо приготовленную гречневую кашу. И это те, кто находился в ссылке на Сахалине! А в это же время тысячи и десятки тысяч русских крестьян умирали от голода, не выдерживая непосильного труда. Те самые русские крестьяне, на которых держится вся страна. Это что за детские пионерлагеря для политических ссыльных? Я с удивлением, переходящим в возмущение, узнал, что в царской ссылке политические заключенные получали образование, пользуясь библиотеками заклейменного в бесчеловечности царского режима, вынашивали планы революции и вообще развлекались на полную катушку. Так пусть лучше с уголовниками время коротают да трудотерапию проходят на общих основаниях. Поработают, как русский крестьянин, пока не упадут от усталости, глядишь, и мыслей дурных не появится. А то, видишь ли, планы они составляют, образование получают за казенный счет! Пусть лучше пользу стране приносят. Тому же крестьянину, за которого они так издалека борются, на дороги меньше платить придется.
С поляками ситуация несколько другая, но как с этими шляхтичами вообще быть? Чего ради им должно быть в России хорошо? Все бунтуют и все недовольны? Гордость все распирает? «От можа до можа» хотим, видишь ли! Ну так получите и распишитесь. Дам я им причину для недовольства. Они же мне дали — в кошмарах не приснится. Мои русские современники, не знающие жестокостей XX века, вряд ли одобрят эти действия. Заклеймят, как есть заклеймят. Ну да и черт с ними.
«Ну что там опять, надеюсь, не новое покушение?» — мрачно пошутил я про себя, заслышав шум в приемной.
— К вам его превосходительство Оттон Борисович Рихтер, — объявил секретарь. — Прикажете пускать?
— Да, отметьте у себя уже, в конце-то концов, тех, кому разрешен вход без доклада! — поморщился я, выказывая свое неудовольствие Сабурову.