Страница 6 из 66
Градорушитель Одиссей вовсе не тип колонизатора, а характерная фигура той, предколонизационной эпохи. Когда, возвращаясь из Трои, он разрушает город киконов Исмар, его интересует только то, что можно взять на корабль, то есть невольницы и сокровища. Никакие красоты чужих земель не в силах остановить Одиссея в его упрямом устремлении к скалистой своей отчизне.
Поэзия Гесиода — еще более яркий пример такой жизненной позиции греков архаического периода, этих мелких, привязанных к земле царьков, которым песни аэдов заменяли дальние странствия.
Некоторые древние авторы объясняли явление колонизации личными обстоятельствами: ссорой между родичами, спором из-за наследства. Не стоит отбрасывать это объяснение, оно указывает на существенные изменения в обществе, на ослабление родовых уз, столь сильных в эпоху троянского похода. Фукидид{10} и Платон дают еще одну интерпретацию, простую и убедительную: неплодородность земли. Сицилия и южная часть Апеннинского полуострова представляли собой весьма заманчивые территории для аграрной и торговой колонизации.
Как уже упоминалось, эти земли не были необитаемыми. Греки отнимали их у варваров коварством или силой, не с такой, разумеется, жестокостью, как пруссаки-римляне, но тем не менее без насилия не обходилось. Греков интересовали по преимуществу побережья, где они закладывали порты. Туземное население уходило в горы и оттуда с ненавистью поглядывало на богатые греческие города. Цицерон весьма образно сказал, что греческий берег представлял собой как бы кайму, пришитую к широкому полотну варварских земель. Золотая эта кайма очень часто обагрялась кровью.
Посейдония (на латыни Пестум) была основана в первой половине VII века дорийцами, которых ахейцы вышвырнули из Сибариса. Греческие города в Италии яростно боролись между собой за гегемонию, в точности как и в Греции. Но были также и попытки объединения Южной Италии на основе союза городов. Идею эту намеревались реализовать — как предполагают ученые — пифагорейцы{11} из Кротона. Это они разрушили могущественный — насчитывавший в период расцвета сто тысяч жителей — Сибарис. Жители Посейдонии заключили союз с победителями и выиграли на этом. Основой их богатства стала торговля зерном и оливковым маслом. В течение короткого периода в городе было построено десять храмов.
Были они не только проявлением религиозного духа или, как о том последнее время бесконечно твердят, греческой тяги к прекрасному. Искусство, а особенно архитектура, исполняло в колониях важную функцию демонстрации национальной обособленности от окружающих племен. Греческий храм на холме был как бы знаменем, воткнутым в завоеванную землю.
VI и V века до нашей эры — апогей греческой цивилизации в Италии, ее перикловский период{12}. Города купцов становятся прибежищем ученых, поэтов и философов. Последние даже получают большое политическое влияние. В Кротоне и Метапонте правят пифагорейцы. Тех, кто читал «Республику» Платона, ничуть не удивит информация, что около 450 года до нашей эры население подняло бунт против философов, которые под предлогом культа чисел велели провести регистрацию мужчин, бросая заодно в тюрьму всех заподозренных в отрицательном отношении к пифагореизму. Что поделаешь, неразумные обыватели не способны к постижению абстракций и мудрецам предпочитают тупую, продажную бюрократию.
Вблизи от Посейдонии находилась Элея, где на грани VI и V веков возникла основанная Парменидом{13} философская школа — второе после ионийской школы важное звено в истории греческой мысли. Предклассический период греческой философии представляют философы из колоний.
Быть может, это наивное, хотя и правдоподобное объяснение: состояние непреходящей угрозы, в котором жили греческие полисы в Италии, побудило элеатов возвестить утешительную истину о неизменности мира и устойчивом постоянстве бытия. Однако история не подтвердила недвижность стрелы Зенона из Элеи{14}.
В 400 году до нашей эры Посейдонию захватили жившие по соседству горцы — луканы. Спустя семьдесят лет царь Эпира Александр{15}, зять Александра Великого, в приступе греческой солидарности разгромил и изгнал луканов. Однако после его смерти они вновь овладевают городом. Оккупация, надо полагать, была жестокой, если запрещалось даже говорить на греческом.
Новыми освободителями стали римляне. С ними греки легко пришли к согласию. Пестум становится римской колонией, поставляет Риму корабли и моряков. В тяжелое для Республики время (после битвы при Каннах{16}) жители Посейдонии пожертвовали на военные цели все золотые сосуды из своих храмов. Римляне великодушно дар не приняли, однако в благодарность за верность даровали городу редкую привилегию: разрешили чеканить собственную монету.
Но в конце концов бог морей, которому посвящен был Пестум, отвернулся от своих почитателей. Поднялся морской берег. Ближняя речка Силар оказалась без устья, и воды ее начали разливаться. Страбон{17} жалуется на скверный воздух в окрестностях. То, чего не смогли сделать варвары, довершает малярия.
В начале Средних веков это уже не город, а карикатура на него. Живет в нем крохотная христианская община. Несколько десятков жалких хижин, построенных из обломков античных зданий, сосредоточены вокруг храма Деметры, превращенного в церковь.
В XI веке немногочисленные обитатели малярийного города под натиском сарацинов покидают его. Бегут в горы той же дорогой, по какой уходили от греков луканы.
Беглецы из Посейдонии укрылись в Капаккьо Веккьо и там построили церковь, посвященную Мадонне Граната. У нее лицо Геры. В мае и сентябре окрестные жители в торжественной процессии направляются в старинную церковь. Несут украшенные цветами маленькие лодочки со свечкой внутри. Точно такие же, какие двадцать шесть веков назад греки приносили в дар Гере из Аргоса.
В середине XVIII века в окрестностях Пестума, который тогда уже не существовал, пробивали дорогу. И случайно открыли три дорических храма, один из которых относится к немногим наиболее сохранившимся в мире греческим святилищам. Назвали их Базилика, храм Посейдона и храм Деметры. В них тогда стояла толпа боголюбивых дубов.
Обед на веранде скромной траттории лицом к лицу с искусством дорийцев. Чтобы не спугнуть впечатление, есть и пить надо умеренно, то есть никаких гомерических пиршеств. Никакого мяса, никаких кратеров с вином. Вполне достаточно миски салата с чесноком, хлеба, сыра и четверти литра вина. Напоминает оно везувианское «граньяно», но, к сожалению, является дальним и бедным родственником благородной этой лозы. Вместо аэда неаполитанский тенор из коробки радиоприемника соблазняет любимую вернуться в Сорренто.
И вот теперь я впервые в жизни вижу их воочию, реально. Через несколько минут смогу подойти к ним, приблизить лицо к камню, изведать его запах, пройтись рукой по каннелюрам{18} колонны. Но только, разумеется, надо освободиться, забыть о всех виденных фотографиях, планах, описаниях путеводителей. А также о том, что твердили мне про безукоризненную чистоту и возвышенное благородство греческой архитектуры.
Первое впечатление ближе всего к разочарованию: греческие храмы меньше, точнее сказать, ниже, чем я ожидал. Правда, те, что у меня перед глазами, стоят на плоской, как стол, равнине под огромным небом, которое как бы еще больше их сплющивает. В общем, это исключительная топографическая ситуация, так как большинство греческих сакральных сооружений возводилось на возвышенностях. Они вбирали в себя линию горного пейзажа, который окрылял их.