Страница 2 из 66
На рынке трюфели ценятся очень высоко, и потому в окрестностях началась настоящая трюфельная лихорадка. Раскапывали землю, уничтожали леса, на месте которых теперь унылый сухостой. Целые участки земли перестали родить, так как гриб этот выделяет ядовитую субстанцию, препятствующую росту растений. И при всем при том он куда прихотливей и трудней для разведения, чем шампиньоны. Но зато омлет с трюфелями великолепен, а их аромат, поскольку они безвкусные, ни с чем не сравним. Прямо как у тувимовской резеды{3}.
Из Монтиньяка надо идти по шоссе, которое поднимается в гору, заворачивает, углубляется в лес и внезапно обрывается. Паркинг. Ларек с кока-колой и цветными открытками. Тех же, кто не желает удовлетвориться репродукциями, проводят в некое заграждение, а затем в бетонированное подземелье, напоминающее бункер. Закрываются металлические, как в сейфах, двери, и какое-то время ты стоишь во мраке, ожидая посвящения в тайну. Наконец отворяются вторые, внутренние двери. И мы входим в пещеру.
Холодный электрический свет омерзителен, и можно только представлять себе, чем была пещера в Ляско, когда живой свет факелов и каганцев приводил в движение стада быков, бизонов и оленей, нарисованных на стенах и своде. А ко всему еще голос экскурсовода, бубнящего пояснения. Голос капрала, читающего Священное Писание.
Цвета: черный, бронзовый, охра, киноварь, кармин, мальвовый и белизна известняковых скал. Такие живые и свежие, каких не увидишь ни на одной ренессансной фреске. Цвета земли, крови и копоти.
Фигуры зверей представлены преимущественно в профиль, схвачены в движении и нарисованы с огромным размахом и в то же время с нежностью, точь-в-точь как теплые женщины Модильяни. Все вместе кажется сумбурным, как будто некий безумный гений рисовал в спешке, с использованием методов кино, с огромным количеством ближних и дальних планов. Но при всем при том в этом есть сжатая, панорамная композиция, хотя все говорит за то, что художники из Ляско плевали на правила. Размеры фигур самые разные — от нескольких десятков сантиметров до пяти с лишним метров. Хватает и палимпсестов{4}, то есть рисунков, наложенных один на другой, короче говоря, классический балаган, который, однако, производит ощущение гармонии.
В первом зале, который называется залом быков, прекрасный естественный свод словно бы из застывших облаков. Он шириной метров десять, длиной около тридцати и может вместить человек сто. Зверинец Ляско открывается изображением двурога.
Этот фантастический зверь с мощным туловом, короткой шеей и маленькой головкой, напоминающей голову носорога, из которой вырастают два огромнейших прямых рога, не похож ни на одного из ныне живущих или ископаемых животных. Его таинственное присутствие с самого начала предупреждает нас, что нам не будет продемонстрирован атлас естественной истории, что мы находимся в месте культа, заклятий и магии. Все историки палеолитического искусства сходятся на том, что пещера в Ляско вовсе не жилье; это святилище, подземная Сикстинская Капелла наших пращуров.
Река Везер вьется среди известняковых холмов, поросших лесом. В нижнем ее течении, перед слиянием с рекой Дордонью, открыто наибольшее количество пещер, в которых жили люди эпохи палеолита. Скелет человека палеолита, найденный в Кро-Маньоне, похож на скелет современного человека. Кроманьонец, вероятней всего, происходит из Азии, и вот после последнего оледенения, то есть за тридцать — сорок тысяч лет до нашей эры, он начал завоевание Европы. Безжалостно уничтожил неандертальца, стоящего ниже на эволюционной лестнице, захватил его пещеры и охотничьи территории. История человечества начиналась под звездой Каина.
Южная Франция и северная Испания были той самой территорией, где новый завоеватель, Homo Sapiens, создал цивилизацию, получившую у специалистов по первобытному обществу название франко-кантабрийской. Она совпадаете периодом раннего палеолита, именуемого также эпохой северных оленей. Окрестности Ляско вплоть до среднего палеолита были поистине землей обетованной, правда, текущей не столько медом и молоком, сколько горячей кровью животных. Как в позднейшую эпоху города возникали на пересечении торговых путей, так в каменном веке поселения людей сосредоточивались на путях миграции копытных. Каждую весну стада северных оленей, диких лошадей, коров, быков, бизонов и носорогов шли через эти места к зеленым пастбищам Оверни. Таинственная регулярность и благословенное беспамятство животных, которые каждый год направлялись тем же самым путем к неизбежной гибели, для человека палеолита были таким же чудом, как для древних египтян ежегодный разлив Нила. На стенах пещеры Ляско можно прочитать пламенное моление о том, чтобы такой порядок вещей длился вечно.
Потому-то, наверное, художники пещеры Ляско являются величайшими анималистами всех времен. Для них животное не было, как, скажем, для голландцев, фрагментом мирного пейзажа пастушеской Аркадии, нет, они видели его в мгновенном броске, охваченное паникой, видели живое, но уже отмеченное смертью. Их глаза не созерцают объект, но с точностью идеального убийцы улавливают его в силки черного контура.
Первый зал, который, вероятней всего, был местом проведения ритуалов охотничьей магии (охотники сюда приходили на свои шумные обряды с каменными каганцами), обязан своим именем четырем огромным быкам; самый большой из них длиной пять с половиной метров. Великолепные эти звери доминируют над стадом силуэтно изображенных лошадей и хрупких оленей с фантастическими рогами. Их могучий галоп разносится по подземелью. В раздутых ноздрях сконденсировано хриплое дыхание.
Зал переходит в узкий коридор-тупик. Здесь, по выражению французов, царит l’heureux désordre des figures[2]. Красные коровы, маленькие детские лошадки, козлы в неописуемой панике бегут в разных направлениях. Лежащий на спине конь с вытянутыми к известняковому небосводу копытами — добыча загонной охоты, способа, который до сих пор используется примитивными охотничьими племенами: огнем и криками животное гонят к отвесной скале, и оно падаете нее и разбивается.
Одним из самых прекрасных портретов животного, причем не только палеолитического искусства, но всех времен, является так называемая «китайская лошадь». Название вовсе не обозначает породу — это дань восхищения совершенством рисунка мастера из Ляско. Черный мягкий контур, наполненный и истаивающий, не только создает абрис, ной моделирует массу тела. Короткая, как у цирковых лошадей, грива, гулкие в бешеной скачке копыта. Охра не заполняет все тело — живот и ноги белые.
Я вполне отдаю себе отчет, что всякое описание — не более чем инвентаризация элементов, и оно бессильно передать этот шедевр, такой ослепляющий и бесспорный в своей цельности. Лишь поэзия и сказка обладают силой мгновенного сотворения объекта. И потому так и подмывает сказать всего лишь: «Жила-была прекрасная лошадь из Ляско».
Как согласовать это утонченное, изысканное искусство и действия доисторических охотников? Как смириться со стрелами, пронзающими тело животного, — актом убийства, которое воображает художник?
Условия, в каких в Сибири до революции пребывали охотничьи племена, сходны с теми, в которых жили люди в эпоху северных оленей. Лот-Фальк в книге «Les rites de chasse chez peuples sibériens»[3] пишет: «Охотник относился к зверю как к существу, по меньшей мере, равному. Видя, что зверь так же охотится, чтобы добывать пропитание, он считал, что и у зверей подобная модель общественного устройства. Преимущество человека проявляется только в технической сфере благодаря использованию орудий; в магической области человек приписывает животному силу не меньшую, чем его собственная. С другой стороны, в одном, а то и во многих отношениях животное стоит выше человека — благодаря своей физической силе, ловкости, великолепному слуху и чутью, иными словами, благодаря всем тем качествам, которые так ценятся охотниками. В духовной же сфере охотник признает за ним еще больше достоинств…
2
Блаженный хаос фигур (фр.).
3
«Охотничьи ритуалы сибирских народностей» (фр.).