Варвар в саду

— Но ведь в этом цирке дикие звери разрывали людей, — пытаюсь я несколько очернить идиллию.

— Может, где-то так и было, но только не в Арле. К нам приезжали всякие профессора и не нашли ни единой человеческой косточки. Ни единой.

Хорошо, хорошо, спи спокойно, ветеран, готовый так легкомысленно поменять маршала Фоша

{35} на Юлия Цезаря, а де Голля на Августа. Но по правде сказать, я даже не ожидал, что римляне, которые для меня «плоские, как засушенный цветок в книге», способны еще для кого-то быть объектом столь живых человеческих чувств.

Стены у амфитеатра были такие мощные, что в эпоху нашествия варваров его превратили в крепость. Внутри построили около двухсот домов, церковь, проложили улицы. Этот поразительный архитектурный конгломерат просуществовал до XVII века. Сейчас от домов не осталось и следа, огромный овал арены посыпан желтым песком. Я смотрел под ярким солнцем на этой арене корриду. Знаменитый Антонио Ордонес «работал» с быком трусливо и бездарно. Тридцатитысячная толпа, этот неподкупный судья цезарей и зрелищ, долго, громогласно и негодующе выла.

Соседствующий с ареной античный театр, обитель муз, меньше, камерней и по духу как бы греческий. Колокольня расположенного неподалеку собора Сен-Трофим впечатления от античного памятника не разрушает, но даже усиливает. Собственно говоря, этот театр — всего лишь жалкие развалины, из которых вырастают две воспетые поэтами коринфские колонны, несказанно изысканные и прекрасные.

У наших предков не было такого, как у нас, пристрастия к созданию музеев. Старинные предметы они не превращали в экспонаты, замкнутые в стеклянных витринах. Они использовали их как строительный материал для новых зданий, непосредственно включали прошлое в свою современность. Поэтому посещение таких городов, как Арль, где перемешаны эпохи и камни, стократ поучительней, чем холодная дидактика систематизированных коллекций. Ибо ничто не свидетельствует так красноречиво о непрерывности человеческих дел и диалоге цивилизаций, как неожиданно встреченный и не внесенный ни в какие каталоги ренессансный дом, выстроенный на римском фундаменте, с романской скульптурой над порталом.

В течение многих веков к античному театру относились весьма бесцеремонно, используя его как каменоломню готовых скульптурных фрагментов. Он даже стал ареной борьбы новой религии со старой. Некий фанатичный дьякон привел толпу верующих, которые разгромили, уничтожили то, что в античную эпоху почиталось прекрасным.

Период расцвета римского Арелата длился всего три столетия. В 308 году сюда даже приехал Константин Великий{36} со своим двором. Какая честь для бывшей греческой фактории! Был построен огромный императорский дворец, от которого к нашему времени остались только термы, то есть бани. Вода для терм доставлялась из горных источников, находящихся в семидесяти километрах от города.

Столетием позже император Гонорий{37} скажет об Арле следующее: «Город этот расположен так удобно, имеет такую оживленную торговлю и в него приезжают столь многие, что именно здесь легче всего можно выменять товары со всего света. Ибо все, чем обладает богатый Восток или благовонная Аравия, Ассирия либо Африка, изобильная Испания либо плодородная Галлия, сыщется тут в достатке, как если бы это было здесь произведено и взращено».

Спустя несколько десятилетий вестготы завоевывают Арль и Марсель.

Но это еще не было наступлением ночи, по крайней мере для Арля, который остается бастионом несуществующей империи. Римские стены и колонны пока еще защищаются. Вплоть до эпохи Меровингов{38} в цирке устраивают игры, в театре идут представления. На Форуме еще бьют не засыпанные обломками и мусором фонтаны. Апогей варварства приходится на VII и VIII века.

В римских провинциях власть у наместников перенимают епископы и архиепископы (наследование это не столько юридическое, сколько естественное), которых благодарные сограждане именуют defensores civitatis[8]. Не стоит удивляться, что в те смутные времена искусство отходит на задний план. Просто местами отправления нового культа стали римские храмы. Обитель Дианы передают Матери Христа.

Тем не менее от эпохи нашествий и набегов остались произведения немалой эстетической ценности. Правда, имеют они в некотором смысле символический характер. Это надгробия.

Происходят они из огромного некрополя, именуемого Алискан (Alyscamps, искаженное название Елисейских полей — elissi campi). То было кладбище, начало которого теряется в глубокой древности, просторная гостиная смерти, где назначали свидания мертвецы. Широкая известность этого кладбища, овеянного легендами — говорили, что именно там похоронены Роланд и двенадцать пэров, погибшие в Ронсевальском ущелье, — породила весьма необычное ремесло. Дело в том, что гробы с умершими, которые выразили желание быть погребенными на Алискане, пускали вниз по течению Роны. Когда они доплывали до Арля, члены особого цеха могильщиков вылавливали их, получая за эту услугу плату, называвшуюся droit de mortellage.

Начиная с эпохи Ренессанса Алискан стал прямо-таки настоящими копями для любителей барельефов, которыми украшали дворцы и порталы церквей. Ненасытный Карл IX{39} велел погрузить столько этих бесценных произведений на корабль, что тот затонул в Роне у моста Святого Духа.

То, что уцелело, находится в собрании христианского искусства, которое выставлено в бывшей церкви. Прекрасная простота старинных изваяний резко контрастирует с напыщенным иезуитским барокко интерьера.

Если бы не темы из Ветхого и Нового Завета и не христианские символы, можно было бы подумать, что это барельефы поздней римской эпохи. «Переход через Красное море» (находится ныне в соборе) вполне мог бы украсить триумфальную арку, воздвигнутую во славу римских легионов. Античная традиция сохраняется до конца V века. Потом появляются геометрические узоры, стилизованные листья. Искусство снова начинаете азбуки форм.

От громадного поля мертвых, каким был некогда Алискан, сейчас осталась лишь малая часть. Обращены в руины двенадцать кладбищенских часовен. Остатки каменных надгробий словно бы плывут длинной аллеей, обсаженной старыми тополями, к церкви Сент-Онора, выстроенной в провансальском стиле, с куполом и большой восьмиугольной колокольней, в ажурных окнах которой некогда горел огонь. На его свет, как на свет морского маяка, ориентировались мертвые.

Поэт совершенно разошелся с настроением места, которое он описывает, где, право же, невозможно уловить даже признаков хоть какой-то сладостности. Это собрание древних камней и деревьев сурово и исполнено торжественности, как омраморенный том истории.

Все-таки удивительно, почему Прованс, край с особым географическим и цивилизационным обликом, не создал политической организации, которая позволила бы ему сохраниться как отдельному государственному образованию. Правда, история правления графов Прованских насчитывает почти пять столетий (с X по XV век), однако постоянно существовало и вмешательство извне — со стороны французских королей, германских императоров, герцогов Бургундии, графов Барселоны и Тулузы. Это «вечное предисловие» не только к Италии, но и к Испании разделило судьбу всех земель, лежащих на оживленных торговых путях. Прованс был слишком слаб, чтобы противостоять могущественным соседям. К тому же пылкий темперамент и анархический характер провансальцев затруднял объединение.

8

Защитники граждан (лат.).

9