Страница 118 из 131
И в самый разгар смертельного ужаса и оцепенения Белый Медведь вдруг увидел, что из трещины в земле вырывается пламя, и кусты вокруг нее пылают. Он вскочил и, сообразив, что это за чудо, с бессмысленным смехом, шатаясь, кинулся к огню; земля ходила под ним ходуном, он падал, со смехом вскакивал на ноги и, наконец, добрался до огня. Сердце готово было выпрыгнуть у него из груди от счастья и благодарности. Огонь! Огонь! Он поджег ветки, закричал в порыве бешеной радости и ураганом понесся домой, к Весне, которая лежала, прижавшись, к земле, и замахал над ее головою горящей веткой. Огонь! Огонь! Да, земля даровала Белому Медведю огонь, ибо она добра.
Когда огонь запылал в жилище, Белый Медведь вышел на дождь и заплакал; дождь и слезы струились по его бороде, а он упоенный, ослепленный благодарностью, не сводил взгляда с освещенных солнцем облаков.
С тех пор прошло много лет, и у Белого Медведя были уже взрослые сыновья, которым он мог рассказывать о своей дружбе с землею и солнцем. И каждую весну Белый Медведь зажигал большой костер в память о богатстве и щедрости земли. На этом костре он сжигал молодого жертвенного быка, и раз само небо милостиво довольствовалось дымом, то Белый Медведь с сыновьями всласть угощались аппетитно поджаренным мясом. Огонь был дарован Белому Медведю в ту пору года, когда кукует кукушка и северное небо светится по ночам от солнца, которое не уходит далеко; об эту-то пору он ежегодно и зажигал свой веселый костер в память первого костра, зажженного для него самой землей.
Впоследствии в ту же пору года всегда зажигали костры и сыновья Белого Медведя — даже когда разбрелись далеко друг от друга, так далеко, что не могли и видеть братских костров. С тех пор обычай этот не выводился на Севере.
Но Весна, как всегда оставшись в стороне от того, что предпринимали эти огромные важные мужчины — Белый Медведь с сыновьями, — стала чтить землю на свой женский лад, потихоньку от всех, движимая благодарностью за огонь, горевший в ее очаге.
Тайком вышла она из дому в первую же светлую ночь, когда солнце удалилось на покой за далекий Ледник, которому уж не суждено было больше грозить ей и ее домашним, и принесла земле в жертву пригоршни ячменя, крупных зерен злака, собранного ею в прошлом году по колоску; собственными руками терпеливо шелушила она каждое зернышко, и не было у нее лучшего дара матери-земле. Земля не пожалела для них огня, на котором Весна могла снова печь хлеб, и земле полагалась за это жертва. Правда, жертва была настолько скромна, что стыдно было показывать ее кому бы то ни было, но нельзя же было оставить землю в эту светлую ночь без всякой жертвы! И Весна с девичьей стыдливостью разбросала по голой земле зерна ячменя и, сделав свое дело, вернулась домой.
В течение лета зерна взошли, и заколосилась пышная нива. Весна истолковала это в том смысле, что земля благосклонно приняла ее жертву, и зарделась от радости и смиренной благодарности за этот молчаливый ответ земли, вернувшей ей ее жертву сторицею. Но рвать ли ей эти колосья? Для нее ли они предназначены? Ну, разумеется! Чтобы женщина смиренно и признательно не приняла милости, выпавшей ей на долю? Весна истолковала появление нивы, как великое, бескорыстное предложение союза, и приняла предложение, преклонив колени: у нее ноги подкосились от такой милости земли! С материнской благодарностью и детским простодушием приняла она этот дар могучего существа.
Так первая золотая нива заволновалась под летним ветром в знак тайного союза, прекрасной и невинной связи между богатой Землей и безмолвным девичьим сердцем Весны.
Перед следующим летом Весна опять вышла в поле принести свою жертву земле в то время, как мужчины жгли костры на холмах, радостно приветствуя северное солнце. И в это лето нива ее выросла — и была еще пышнее. Но Весна не всю ее сжала по осени, оставила часть, полагая, что, может быть, владычица-земля удостоит сохранить эту часть для себя.
Впоследствии же Весна со свойственною ей практичностью и не без хитрости приносила свои жертвы в соответствии с тем, что ей хотелось получить от земли в обмен. Так, она жертвовала земле семена льна, которые не годились в пищу, и получала осенью стебли и волокна для своего веретена. Затем, не жалея, она сеяла семена репы и брала себе потом из земли коренья, хотя они, по самой природе своей, скорее принадлежали земле; зато Весна жертвовала земле капустные корешки, а себе брала вершки. Но что бы она ни делала, земля молчаливо и свято хранила союз, а дождь и солнце помогали вырастать тому, что эти двое делили между собою.
Вот как было положено начало полевому хозяйству Весны. Союз с землею и домашний скот долгие годы составляли ее счастье, и в эти годы она рожала и растила детей, слушая изо дня в день разговоры Белого Медведя о том, что скоро они отправятся в путь. Но пока они все оставались на месте, и Весна жила себе день за днем, создавая и укрепляя свой домашний очаг.
Ее доброта не была забыта. Сердце Весны было так любвеобильно, что у нее слезы выступали на глазах при виде птиц, летящих с соломинками в клюве к своим гнездам. Она была так кротка, что грубые молодцы, ее сыновья, ради нее, никогда не убивали животных без нужды. Память о Весне на все времена была связана с телятами и ягнятами, которые, родившись в раннее время года, зябли в поле около своих маток. И самое время года между зимою и летом было названо и освящено ее именем.
Но настал такой день, когда Весне пришлось расстаться с родным домом и вступить в длинный ряд испытаний и страхов, прежде чем ей был дарован новый родной дом. Как-то раз оттепель наступила так внезапно и бурно, что заставила семью сняться с места и искать спасения в море.
Началось с того, что тепло наступило необычайно рано, снег вдруг растаял, и с гор потекли шумные потоки, а реки вышли из берегов, взламывая сковавший их лед. Огромные глыбы, оторвавшиеся от Ледника, поплыли вниз с такою быстротой, что не успевали растаять по пути. Плохо приходилось обитателям скалистого плоскогорья на севере. Белый Медведь судил об этом по множеству трупов животных, принесенных оттуда течением; воды там, видно, было по горло, если не выше! Приносило это раннее половодье и человеческие трупы, большею частью знакомые Белому Медведю, и он начал бояться — что станется с его народом?
Однажды он увидел плывущий по воде труп с торчащим из воды вздутым животом; на нем сидел ворон и старался клювом проковырять кожу. Белый Медведь подплыл к мертвецу и узнал в нем жреца Огневика. С того дня Белому Медведю полюбился ворон!
Но скоро ему стало не до старых недругов; появились свои заботы: нагрянули землетрясение и наводнение; первое рушило горы, изрыгая гром и огонь, второе надвигалось быстро и молчаливо, захватывая, словно удав, все живое в свои кольца — волны. Далеко на севере, за Ледником и горами, Белый Медведь увидел однажды огромный столб огня, смешанного с гигантскими ледяными обломками; целые горы силою огня подбрасывались к облакам, и в блеске молний снова падали на землю. Затем заклубился белый густой пар и скоро, точно облаком, затянул все небо. После этого наступил мрак, поднялся вихрь, и с неба хлынул поток грязи.
Огни пронизывали окутанный сумраком мир по всем направлениям.
С гор хлынули ревущие потоки, быстро достигшие берега и встретившие тут ураган с моря; Ледник, таявший с бешеной быстротой, образовал бурные реки, которые пробивали себе твердой ледяной грудью путь к морю, где готовили им отпор бушующие волны, встававшие на дыбы. Закипел бой, поглощавший берега и шхеры.
Когда буря улеглась, наступила полная тишь, и вся низменность превратилась в сплошное вздувшееся озеро, сливавшееся с морем. Водная поверхность медленно вздымалась и опускалась, лелея в своих бездонных объятиях отражения небесных светил. Из масс погибших животных образовались настоящие острова, медленно плывущие по воде и представлявшие собой целые чащи перепугавшихся тел, ног и рогов.