Страница 49 из 62
— Вильямс, я полагаю, вы не один.
— Так точно, сэр.
— Я приказываю вам и вашим спутникам забрать отсюда капитана Дэя и привести его в чувство.
— Слушаюсь, сэр.
Вошли трое здоровяков и деловито направились к Лоуренсу.
— Стоп! — Лоуренс схватился за кресло обеими руками, зацепившись для верности еще и ногами. — Важный разговор! Важный, понимаете вы, олухи! Первый настоящий контакт! Сэр, велите им остановиться. Я должен…
— Вопрос: существует у землян Танец Большой Щекотки! — прогремел динамик: К-к-рискор, очевидно, прибавил громкости. — Утверждение: Лоуренсу не нравится. Стоп. Назад. Отмерший. Авуррт!
— Эй, Лоуренс, ты же слышал приказ! — гаркнул Вильямс.
— Погодите! — Директору Проекта стоило большого труда вернуть на место отвисшую челюсть. — Что это было? Э… Повторение вопроса!
К-к-рискор повторил еще громче.
Тинк Вильямс выругался.
— Вильямс, все вы можете идти, — сказал Директор, — я разберусь. И никому ни слова. Понятно? Четверо кивнули и вышли.
— Ну? — обратился Директор к Лоуренсу.
— Значит, так… — Лоуренс поправил помятую форму. — Сэр, мы с К-к-рискором просто разговаривали, вот и все. Просто треп. На прощание.
— Тогда почему вы… Нет, постойте. Что это за Танец Большой Щекотки?
— Отфффратительно! — проревел динамик.
— Требуется понизить громкость, К-к-рискор. Понимаете, сэр, у лоритян там тоже пирушка. Но они ни в каком виде алкоголь не принимают и другие возбудители тоже.
— Мерррссско!
— Они, как бы это сказать, ну, кайфуют с помощью своих органов осязания. Когда им хочется повеселиться по-настоящему, они сплетаются в клубок. Как щетинистые черви, завязанные в узел.
— Дэй, надеюсь, мне не надо напоминать вам…
— Нет, сэр. Я прекрасно помню, как следует реагировать на явления чужой цивилизации. Помню и то, что подходить к ним с земными мерками недопустимо. Но когда такое явление все время перед тобой маячит, оно начинает действовать на нервы. И как себя ни контролируй, напряжение все же остается.
— Капитан Дэй, я все это понимаю и не исключаю возможности нервного срыва, но откровенная демонстрация, которую я здесь застал…
— Нет, сэр, вы не понимаете. Дело в том, что у лоритян та же история. Они к этому точно так же относятся.
— К-к-рискор! Повторение вашего последнего вопроса (Лоуренс быстро сосчитал в уме — сказались годы тренировки): повторите высказывание семнадцатое.
— Вопрос: Директор землян запрещает им высказывать неприязнь к лоритянам, как Директор лоритян запрещает им высказывать неприязнь к землянам.
— Вот, — гордо сказал Лоуренс, — поняли?
— Нет. Что я должен понять?
— Ну… — Лоуренс собирался с мыслями: — Нам всем было запрещено говорить о том, что могло бы обидеть лоритян. Мы не представляли себе, чем именно их можно обидеть, поэтому нам приходилось избегать множества тем. Все, что казалось нам у них необычным или неприятным или могло быть у них табу. Секс или… или вылупление из яйца, или обычаи, ну да вы знаете список. Нам сказали: если они первые начнут разговор на ту или другую тему, тогда о'кэй — можете продолжить и вы. А они таких разговоров не начинали. Мы их считали чересчур щепетильными. Но они рассуждали так же, как и мы. Они были осторожны…
— Вопрос: щепетильный означает что.
Лоуренс оставил вопрос К-к-рискора без внимания.
— Дело в том, сэр, что и их и нас такая осторожность в подборе слов просто изматывала. Конечно, нельзя работать вместе, непрерывно оскорбляя друг друга, и все равно, каким щепетильным ни будь, то и дело наткнешься на что-нибудь… Вот, например, Танец Большой Щекотки, который К-к-рискор только что мне показал. А ему кажется, что нет ничего ужаснее веселья, от которого портится обмен веществ.
— Мерррссско! — высказался К-к-рискор.
— Штука в том, сэр, что мы можем понять друг друга. Мои привычки хороши для меня, его — для него, и мы можем совершенно спокойно рассказывать о них друг другу. А вот если один начинает тянуть резину, другой сердится. Ясно?
Тут по экрану перед ними прокатился беспорядочно спутанный клубок с торчащими во все стороны щупальцами, на вид примерно из пяти особей, прокатился — и поглотил К-к-рискора.
— До свидания, Лоуренс! — прокричал лоритянин, исчезая в безумном танце.
— До… до свидания, К-к-рискор. — Закрыв глаза, Лоуренс торопливо потянулся к пульту. Когда экран потух, он приоткрыл их и наклонился за бутылкой. — Если вид того, как я пью спиртное, действует на К-к-рискора так же, как картина его развлечений на меня, ему сейчас понадобится хорошая доза. Налить вам, сэр?
— Нет, благодарю. — Директор выглядел слегка озадаченным. — Неужели вы хотите сказать, Дэй, что все наши предосторожности были ни к чему, что мы могли свободно говорить с лоритянами о… ну, скажем, о различиях между ними и нами и наших реакциях на эти различия?
— Нет, сэр, не совсем так. На подобные темы большинство землян даже между собой не говорят. Я уверен, что понятие «отвратительно» означает для К-к-рискора в точности то же самое, что и для меня, и ввести его в состав слов языка Проекта не мешает. Может быть, при работе над новым общим Проектом те, кто заменит К-к-рискора и меня, договорятся снять некоторые табу. Но определенные правила необходимы, даже если они нас иногда раздражают.
— Понимаю. Да-да. Понимаю… Кажется, я могу понять, почему вам так хотелось разок нарушить инструкции… И К-к-рискору тоже. Ну я, пожалуй, пойду взгляну, как они там веселятся.
Он вышел.
Лоуренс вылил остатки в кружку и поставил ее охладиться. Затем он убедился, что все клавиши стоят в положении «выключено», и бросил взгляд на дверь. Она была плотно притворена. Лоуренс протянул кружку к экрану.
— За тебя, К-к-рискор, яйцеродная ты сволочь, — нежно сказал он и выпил до дна.
Роберт Силверберг
УВИДЕТЬ НЕВИДИМКУ
И меня признали виновным и приговорили к невидимости на двенадцать месяцев, начиная с одиннадцатого мая года Благоволения, и отвели в темную комнату под зданием суда, чтобы, перед тем как выпустить, наложить печать на мой лоб.
Работой занимались два государственных наемника. Один швырнул меня на стул, другой занес клеймо.
— Это совершенно безболезненно, — заверил громила с квадратной челюстью и отпечатал клеймо на моем лбу, и меня пронзил Ледяной холод, и на этом все кончилось.
— Что теперь? — спросил я.
Но мне не ответили; они отвернулись от меня и молча вышли из комнаты. Я мог уйти или остаться здесь и сгнить заживо — как захочу. Никто не заговорит со мной, не взглянет на меня дважды, увидев в первый раз знак на лбу. Я был невидим.
Вы должны понять, что моя невидимость — абсолютно метафорична. Я все еще обладал телесной вещественностью. Люди могли видеть меня — но не имели права.
Абсурдное наказание? Возможно. Но и преступление было абсурдным. Холодность. Отказ отвести душу перед ближним. Я был четырехкратным нарушителем. В должное время прозвучала — под присягой — жалоба, прошел суд, наложено клеймо.
Я стал невидим.
Я вышел наружу, в мир тепла. Полуденный дождь уже закончился. Улицы города подсыхали, в воздухе стоял запах свежей зелени Мужчины и женщины спешили по своим делам. Я шел среди них, но меня никто не замечал. Наказание за разговор с Невидимкой — невидимость на срок от месяца до года и более в зависимости от тяжести нарушения.
Я ступил в шахту лифта и вознесся в ближайший из Висячих Садов. То был Одиннадцатый, сад кактусов, и причудливые уродливые формы как нельзя лучше соответствовали моему настроению. Я приблизился к кассе, собираясь купить входной жетон, и предстал перед розовощекой, пустоглазой женщиной.
Я положил перед ней монету. Какое-то подобие испуга промелькнуло в ее глазах и тут же исчезло.
— Один, пожалуйста, — сказал я.
Никакого ответа. Сзади образовалась очередь. Я повторил свою просьбу. Женщина беспомощно подняла глаза, затем уставилась за мое левое плечо. Протянулась рука, положила еще монету. Женщина взяла ее и достала жетон. Мужчина за мной опустил жетон в автомат и прошел.