Пять президентов

— Это редчайший феномен, — сказал незнакомец и засмеялся нервным смехом. — Насколько я знаю, у моей матери не было близнецов. Вероятность такого совпадения практически равна нулю. И тем не менее, коли уж вы пришли ко мне, давайте познакомимся.

— Я пришёл к вам? — спросил Миллер.

— Не понимаю. — Незнакомец пожал плечами. — Или вы будете отрицать, что минуту назад переступили порог моего кабинета?

— Но это мой кабинет! — Миллер встал с кресла.

— Чёрт с ним, с кабинетом! Не будем спорить по пустякам. Итак, разрешите представиться. — Незнакомец протянул руку. — Профессор Эдвард Миллер, доктор физики…

— …родился в Женеве 9 марта 1927 года, — продолжал Миллер, — окончил Мичиганский университет в 1959 году.

— Совершенно верно! — воскликнул незнакомец.

— Ещё бы не верно! — сказал Миллер. — Это же я!

Теперь он подумал, что участвует в грандиозной мистификации, великолепном иллюзионе, и уже заранее восхищался гением неизвестного фокусника.

— Что значит «я»? — спросил незнакомец.

— Я — значит я, — сказал Миллер весело. — Эдвард Миллер, доктор физики, — это я.

— Та-ак… — протянул незнакомец и вытащил из кармана пачку сигарет.

«Курит тот же сорт», — подумал Миллер и взял сигарету. Две зажигалки щёлкнули одновременно. Две одинаковые зажигалки. Они оба заметили это.

— Так… так, — снова протянул незнакомец и выпустил первое колечко дыма. — Итак, вы утверждаете, что вы тоже профессор Миллер?

— У меня есть на это некоторые основания, — не без иронии сказал Миллер.

— Хорошо. Предположим. Как говорят политики, поговорим не о том, что нас разъединяет, а о том, что нас объединяет.

— При самом беглом осмотре видно, что объединяет нас чересчур многое.

— Итак, вы мой двойник.

— Простите, это вы мой двойник.

— Не понимаю.

— Почитайте «Начала» Евклида, он пишет там о принципе подобия, — посоветовал Миллер.

— Кстати, я читал Евклида.

— На третьем курсе. Главным образом для того, чтобы произвести впечатление на Леру Вудворд, рыженькую теннисистку с химфака.

— Вы и это про меня знаете? — удивился незнакомец.

— Это я знаю про себя!

— Послушайте, — сказал незнакомец, — а ведь всё серьёзнее, чем вы думаете. И зря вы веселитесь.

— Это — единственное средство, чтобы не сойти с ума.

— Да, нервы работают за красной чертой. И ещё бессонная ночь: не привык ночевать в гостинице.

— В какой вы остановились? — с весёлой любезностью спросил Миллер.

— Нигде я не останавливался. Я живу на Грей-авеню…

— …дом 37, квартира 14.

— Верно! Но прошлой ночью я вернулся поздно и обнаружил, что замок заклинило. Ломать замок — это работа до утра, и я решил заночевать напротив.

— В «Скарабей-паласе»?

— Да.

— Значит, это вы скреблись в дверь, когда я сидел в ванной?

— В какой ванной?

— В своей ванной, в своей квартире 14, дом 37, на своей улице Грей-авеню.

— Та-а-ак.

— А ведь вы правы, — задумчиво продолжал Миллер, — положение действительно гораздо серьёзнее.

Помолчали.

— Послушайте меня спокойно. Кажется, я всё понял, — сказал наконец Миллер. — Так вот, я — настоящий Миллер, а вы — мой двойник, случайно синтезированный вчера в лаборатории Чвиза. Старик добился своего! Он рассказывал мне не раз теорию матричной стереорегуляции. Человек — система живых клеток, особенным образом организованных. Никакой души, духа и прочей мистики. Физика и химия. Только! Организм для Чвиза — матрица. Он дробит его на молекулярном уровне в поле своего гиперрегулятора и перепечатывает наново… Полная копия, абсолютно полная, вплоть до напряжённости нейронов… Чвиз рассказывал об этом, но я всегда считал, что это бред.

— Кстати, и я думал, что это бред, — сказал незнакомец.

— Да-да, не перебивайте. Ещё вчера утром вас не было. Поэтому мы никогда не встречались раньше. Вы — это я в то самое мгновение, когда я проходил мимо его биогологенератора или как там его называют.

— Послушайте, а вы не отличаетесь скромностью, — сказал Двойник. — Почему «я — это вы»? А если наоборот? Как я мог родиться вчера, если я помню себя десятки лет? Я всё помню, — сказал он задумчиво. — Я могу показать вам могилу отца, и две сосны, где висели мои качели, и свои фотографии… Мальчик на велосипеде…

— Это мои фотографии!

— …и свои фотографии, и ту скамейку в Парке смеха, где я впервые увидел Ирен…

— Ирен! — воскликнул Миллер. — Вы знаете Ирен?

— Простите, это моя невеста, — спокойно ответил Двойник.

— Но это чудовищно!

— Успокойтесь, так называемый профессор Миллер. И давайте здраво взвесим все события. Если вы утверждаете, что я возник вчера и виной тому ваша неосторожность в лаборатории старика Чвиза, то, насколько я знаю теорию Чвиза, мы должны быть абсолютно одинаковы физиологически, а характер и эмоции одного из нас должны определяться характером и эмоциями другого точно в момент синтеза. Каким были вы в ту секунду, когда Чвиз включил полёт? Не помните? Разумеется, вы не помните: человек не может контролировать и запоминать свои эмоции по секундам. А тогда ответьте мне на вопрос: как можно сейчас доказать, что вы — настоящий Миллер, а я — синтезированный?

Миллер молчал.

— Значит, критерия нет, — продолжал Двойник. — Сравнивать не с чем. И, клянусь, я не отобрал у вас вашего имени. Синтезированный двойник — вы.

— Послушайте, — сказал Миллер, — но ведь я отлично помню, как всё было. После разговора с Чвизом я сел в такси и уехал домой, а утром…

— А я после разговора с Чвизом пошёл домой пешком и опоздал: вы заперли дверь.

— Но я помню всё, что было до Чвиза, я всё время думал.

— И я прекрасно помню, я тоже всё время думал о своей установке нейтронного торможения.

— Это ваша установка?

— Ну а чья же?

— Послушайте, но ведь это уже очень серьёзно! Теперь нас двое. Наша установка… — он невольно запнулся, так дико прозвучали эти слова — «наша установка», — мы двое должны решить наконец…

— Не знаю, как вы, а я уже решил, — ответил Двойник. — Всю ночь в «Скарабее» я ворочался с боку на бок и думал, думал…

В этот момент в дверь постучали.

— Это Ирен! — сказал Миллер.

— Да, это Ирен, вчера я попросил её зайти ко мне, — подтвердил Двойник.

— Она не может видеть нас двоих, — зашептал Миллер, — вы должны уйти!

— Я?

В дверь опять постучали.

— Убирайтесь! — закричал Миллер.

— Послушайте, — глухо сказал Двойник, — эта женщина — единственное, что есть у меня в этом мире, единственное, во что я верю.

Он резко оттолкнул Миллера и бросился к двери.

6. КРЕДО

Миллер едва успел закрыть за собой дверцу стенного шкафа. До прихода Ирен у него оставалось мгновение, чтобы оценить ситуацию, в которую он попал, и найти какую-нибудь статичную позу. О Боже, оценить ситуацию! Люди устроены так, что необычность своего положения по достоинству оценивают потом, много позже, заливаясь краской стыда, смеясь или испытывая приступы запоздалого страха. Но в конкретный момент они нередко ведут себя столь спокойно и привычно, словно всю жизнь только тем и занимались, что на два часа в сутки регулярно прятались в тёмных и душных стенных шкафах.

Так или иначе, но Миллер немедленно присел на корточки, чтобы замочная скважина оказалась на уровне его глаз, и обнаружил под собой твёрдый предмет, пригодный для сидения. Он даже успел подумать о том, что неплохо бы узнать, какой это болван не выполнил его распоряжения и не выбросил старенький опель-сейф… Впрочем, надо бы при случае сказать ему спасибо.

И тут вошла Ирен.

Дальнейшее было как в кино. Нет, как в романе. Нет, как во сне. Во всяком случае, было так, как не бывает в обычной, нормальной жизни. Миллер, сидя в шкафу, наблюдал через замочную скважину не просто сцену свидания знакомого или незнакомого мужчины со знакомой или незнакомой женщиной, что уже достаточно пикантно и необычно для учёного с его именем, — он подглядывал за самим собой, причём подглядывал совсем иначе, нежели мы порой следим украдкой за собственным отражением в зеркале. Он имел возможность наблюдать себя, ну, что ли, целиком, хоть со стороны затылка, понимая при этом, что отражение может действовать совершенно независимо от своего хозяина.