Страница 66 из 90
— Пойдемте, — сказал я ей. — Мы не можем оставаться здесь.
Я подошел к двери и приоткрыл ее как раз, чтобы высунуть голову и оглядеть монастырь. Облако закрывало луну, что было очень кстати, так нас труднее было заметить. В этот момент я увидел выходящую из дормитория циркатриссу, она несла фонарь в руке, с пояса свисала тяжелая связка ключей. Если я хорошо помнил устройство монастыря в Динане, то на восточной стороне должна быть дверь в дом настоятельницы. Потом монахиня должна будет проверить церковь. У нас оставалось не так много времени.
Я смотрел, как она идет вдоль стены в направлении дома аббатисы, отпирает дверь и входит внутрь. Надо было бежать сейчас, это был наш шанс.
— Идемте, — прошептал я, давая Эдгите сигнал следовать за мной. Дверь открылась плавно, без звука, и я поспешил вниз по ступеням, Эдгита не отставала ни на шаг. Я заметил, что она обута, так что могла бежать по камням быстро.
— Скорее, — сказал я, направляясь к арке, через которую мы вошли в монастырь.
Она коснулась моего рукава.
— Лучше сюда, — ответила она и направилась прямо по траве к дормиторию.
Я немного поколебался, но понял, что чем дольше мы будем ждать, тем скорее нас обнаружит циркатрисса с фонарем.
Я пошел за ней, заледеневшая трава больно жалила босые подошвы ног. Дверь дормитория не была заперта, и мы проскользнули внутрь, слыша за спиной звон ключей. Окрика не последовало, нам повезло. Я взглянул на Эдгиту, но она уже поднималась на нижние ступени лестницы, ведущей в ее покои.
— Миледи… — начал я, пытаясь говорить тихо.
Я знал, что нам угрожает не только циркатрисса, бродившая снаружи, но и монахини в соседней комнате.
— Нет, — прервала она меня. — Я не могу больше рисковать. Я должна идти.
— Я хотел бы поговорить с вами позже, — предложил я.
Она покачала головой.
— Больше не о чем говорить. Не осталось ничего, что я хотела бы сказать тебе или Гилфорду. Передай письмо своему господину, он поймет, что это значит. Больше я ни о чем не прошу.
Она казалась удивительно маленькой и хрупкой, хотя я знал, что она не была старой или немощной. Мне было жаль ее, но я ничем не мог помочь.
Я почувствовал сухость в горле и сглотнул.
— Я не могу ничего обещать.
— Знаю, — ответила она, и на ее лице появилось выражение покорности. — В конце концов, ты всего лишь один из его людей.
Она повернулась и без единого звука или взгляда назад поднялась по лестнице. А потом она исчезла с лестничной площадки, ее коричневая ряса растворилась в темноте. Эдгита, вдова Гарольда.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Мне пришлось подождать, пока циркатрисса снова не скроется в одном из зданий, прежде чем пройти через двор обители. Со времени моего ухода из дома прошло, вероятно, не больше получаса, хотя казалось, я отсутствовал гораздо дольше. Уэйс и Эдо ждали меня в зале.
— Где ты был? — спросил Уэйс.
— Пойдемте туда, где нас не подслушают, — сказал я им. — Тогда я все вам расскажу.
Я не был уверен, что стены и полы здесь достаточно толстые, и смогут защитить нас от любопытных ушей.
Мельница находилась почти рядом, туда мы и пошли — достаточно далеко и от дома и от обители, чтобы никто нас не увидел и не услышал. Дверь оказалась не заперта, и я открыл ее одним толчком. Вдоль стены были грудой свалены мешки, из некоторых просыпалось зерно. Темные тени крыс метнулись в стороны, когда мы вошли внутрь.
— Не тяни, Танкред, — сказал Эдо. — Скажи нам, что здесь происходит?
— Это была Эдгита, — ответил я. — Она оставила вот это. — я достал свиток из-за пояса. — Я догнал ее у церкви.
— И что она сказала? — спросил Уэйс.
— Ничего определенного. Она говорила о своем муже Гарольде. И что Мале предает его память.
Эдо прищурился.
— Что ты имеешь ввиду?
— Не знаю, — сказал я. — Похоже, он когда-то дал ей некое обещание, хотя она ничего толком не объяснила. Обещание, которое он не сдержал.
— Значит, мы были правы, — пробормотал Уэйс, поднимая бровь. — Он был с ней в сговоре.
— Вот только она сказала, что больше не хочет иметь с ним никаких дел, — ответил я.
— Вчера она назвала его nithing, — задумчиво добавил Эдо. — То есть полным ничтожеством, пустым местом. Это одно из худших оскорблений у англичан.
Я тоже задавался вопросом, что это могло значить. Гилфорд сам обругал нас этим словом, накануне прибытия в Уилтун. Вот, значит, как он о нас думает? Я попытался выкинуть это неприятное открытие из головы: сейчас у нас были дела поважнее.
— Не понимаю, как Мале может оказаться предателем, — сказал я. — Если он и давал ей какие-то обещания, то сейчас совершенно ясно, что для него они ничего не значат.
По крайней мере, его письмо не содержало ответа, который она желала получить. Так что же он должен был ей рассказать?
— И все же, — возразил Уэйс, — как мы можем быть в нем уверены, пока они передают друг другу тайные письма?
— Есть только один способ, — Эдо кивнул на свиток в моей руке. — Открыть и прочитать.
Уэйс кивнул.
— Согласен. Это единственная возможность узнать все наверняка.
— Вы тоже самое говорили о письме Мале, — возразил я. — И все равно ничего не поняли.
Мне казалось странным, даже очень, что Эдгита решилась отдать такое важное сообщение в наши руки, если у нее был хоть малейший повод подозревать, что оно может быть перехвачено, не дойдя до Мале. Я не давал ей никаких гарантий, как вдове нашего врага. И поэтому казалось маловероятным, что слова, содержащиеся в свитке, скажут нам то, что мы хотели выяснить.
И все же Эдо с Уэйсом было по-своему правы. Так что мне предстояло принять не самое трудное решение в своей жизни.
— Мне нужен свет, — сказал я.
Внутри мельницы не было ни одного окна, и мы не захватили с собой ни фонаря ни факела. Но даже в темноте можно было кое-что разглядеть.
Луна скрылась за облаками, но даже ее рассеянного света было достаточно, чтобы разглядеть письмо. Я стоял на пороге мельницы, а неграмотные Эдо с Уэйсом заглядывали мне через плечо. Собираясь с духом, я провел пальцем по печати, сейчас на ней можно было разглядеть оттиск изображения то ли дракона, то ли другого крылатого зверя со словами «HAROLDS REX» по ободку. Король Гарольд. Печать узурпатора. Но Гарольд давно был мертв, а у Эдгиты, безусловно, была собственная печать. Зачем она воспользовалась этой?
Я сжал хрупкий воск пальцами, печать легко переломилась. Я развернул пергамент и в лунном свете увидел аккуратные строчки тщательно выведенных слов, только на этот раз они были написаны не на латыни. Язык, которого я не знал.
— Что здесь? — спросил Уэйс.
— Не знаю, — сказал я. — Оно написано на незнакомом для меня языке.
Латинский язык был единственным, чьи буквы я разбирал; даже по-французски и по-бретонски я умел только говорить, но не читать. Я просмотрел весь лист в надежде найти знакомые слова. В приветственном обращении в первой строке стояло имя Мале, чего я и ожидал; чуть ниже я нашел имя Гарольда, но больше ничего.
Конечно, догадался я, это мог быть английский язык. Это имело смысл, так как английский был родным языком Эдгиты. И, хотя я никогда не слышал его от Мале, казалось вполне вероятным, что тот говорит и читает по-английски, учитывая его происхождение и годы, проведенные по эту сторону Узкого моря.
Мои глаза остановились на фразе в середине письма.
— Icgecnawethonegyltthethegeswencth, andhitmaggeweorthanthaetthuthonetholianwille, — я медленно и старательно выговаривал странные слова. Буквы были выписаны не так четко и ясно, как в евангельских книгах, которые я читал в детстве; они были мельче и цеплялись одна за другую. Я повернулся к Эдо. — Ты понимаешь, что это значит?
Он пожал плечами. Если это были английские слова, то я, очевидно, произносил их неправильно.