Девочки

Сотрудники местного офиса пригласили тебя в вегетарианский ресторан.

— Вообще-то, я не вегетарианец, — ответил ты, но еда, как ни странно, была вполне удачной. Все жареное, и ты съел много сои.

А когда ты вернулся в отель, ковер перед твоим номером был мокрым.

Это невозможно было проверить, но ковер был мокрым потому, что там был он. Невозможно проверить, что ему было слишком стыдно возвращаться домой к жене и что поэтому он несколько часов скитался под дождем, прежде чем окончательно усесться под дверью твоего номера в надежде разжалобить тебя. Невозможно проверить, что он только что сдался, только что решил, что его поведение нелепо, только что спустился вниз по лестнице, как раз когда ты поднимался на лифте. На мгновение ты замешкался с магнитной карточкой-ключом. Как только ты закрыл за собой дверь, запах мокрого ковра поглотил все.

Ты в Пусане.

Пьяный, сидишь на краю кровати. Ты хочешь лечь, но, как только пытаешься это сделать, тебя начинает тошнить. Каким-то образом твои глаза находят часы. Здесь всего десять часов вечера, значит, там твоя подружка как раз придет сейчас на работу. Она дизайнер-график. Ты поднимаешь телефонную трубку; ты звонишь ей по корпоративной телефонной карте.

— Привет, милый! — Она явно рада слышать твой голос. — Как оно там? Как идут дела?

Ты открываешь рот, но не знаешь, что сказать. Ты думаешь, что, может быть, тебе нужно услышать оправдание в свой адрес, поэтому рассказываешь ей о том, что сегодня случилось, опуская лишь эпизод с мокрым ковром, эпизод, о котором ты ничего не знаешь. Но когда ты получаешь от нее это самое оправдание, когда она произносит, что ты сделал так, как должен был сделать, ты понимаешь, что это совсем не то. Тебе не надо, чтобы она говорила, что ты сделал все правильно, тебя не волнует, будет ли она считать твой поступок правильным или нет, потому что ты уже сделал это и ты лишь хотел услышать от нее: «Я знаю, как это бывает».

Но она, конечно, не может этого сказать. И никогда не сможет. И даже если когда-нибудь сможет, то тогда уже ты не сможешь оставаться с ней. Тогда вы оба устанете. Тогда она будет лучшим другом, но наихудшей любовницей.

Ты не вникаешь в ее болтовню. Ты думаешь. Но как только ты открываешь рот, чтобы спросить: «Слушай, может, мне надо было поступить по-другому? Так, чтобы самому не переживать?» — ты расшифровываешь звуки, которые она издает.

Она рассказывает тебе, как наконец использовала абонемент в косметический кабинет, подаренный тобой на ее день рождения, — единственное, что ты мог позволить себе купить, ибо вся прошлогодняя премия ушла на погашение долга за обучение. Она рассказывает, как провела там целый день, и как они холили и лелеяли ее, и как они восстанавливали ее силы, и насколько хорошо она себя чувствовала после всего этого — как обновленная женщина.

Пауза. Она спрашивает:

— Ты хотел что-то сказать?

— Нет, — отвечаешь ты, пытаясь казаться удивленным.

— О, — говорит она, — а звучит, будто ты хотел что-то сказать.

Тебе кажется странным, как такое может быть, ведь ты уверен, что не произнес вообще ни звука.

— В любом случае, милый, послушай, — продолжает она, — мне надо бежать, у меня встреча, но, когда ты вернешься, мамочка сделает своему малышу такое, от чего ему станет безумно хорошо, — она обещает, договорились?

— Договорились, — хихикая, соглашаешься ты.

Но, повесив трубку, ты вовсе не чувствуешь себя лучше. Точно так же, как тебе не требовалось, чтобы она говорила, что ты сделал все правильно, тебе не требовалось и ее обещаний. Мамочки — для маленьких больных мальчиков. Ты не болен, ты не маленький мальчик, тебе не нужно сочувствие. Самая чуткая и заботливая любовница ничего не смогла бы сделать для тебя прямо сейчас; прямо сейчас даже твоя собственная мать ничего не смогла бы сделать, чтобы тебе стало лучше. Она точно так же, как и твоя подружка, не знает, не может знать, как это бывает.

Головокружение уменьшилось, но совсем не прошло; ты включаешь телевизор. На одном из каналов транслируют только эротические шоу, двадцать четыре часа в сутки ничего кроме эротических шоу. Да уж, действительно, совершенно особая страна. Ты переодеваешься в махровый халат, щелкаешь по другим каналам. На одном из них идет какой-то конкурс красоты. Ты смотришь его несколько минут и понимаешь, что это действительно соревнование в красоте. Ты пытаешься мастурбировать, но это не то, это неинтересно, этого недостаточно.

Ты выключаешь свет. Ложишься в постель. Но не можешь уснуть. Корейские девочки с конкурса красоты засели в памяти, ты никак не можешь выкинуть этих кореянок из своей головы.

Затем ты вспоминаешь про визитку. Сообщив тебе о командировке в Пусан, где, возможно, придется наказать кого-то в назидание другим, твой босс оглянулся вокруг, убедился, что поблизости нет ни одной женщины-сотрудницы, и сказал, что «…если ты заскучаешь, у них есть самые лучшие проститутки во всей Корее». Затем он достал одну из своих визиток и написал на обратной стороне имя — имя консьержа в отеле, которого нужно спросить и который «позаботится о тебе».

— Да ну, Сасуот, ты же знаешь, у меня есть подружка, — ответил ты.

— Да, знаю, — ухмыльнулся он и засунул визитку в твой нагрудный карман.

Ты снова включаешь свет. Голый, нашариваешь пиджак и вытаскиваешь карточку. Ты сидишь на краю кровати, снова и снова вертя ее в пальцах. Ты изучаешь отпечатанное имя твоего босса и корейское имя на другой стороне, написанное ручкой за тысячу двести долларов. В голове пролетает множество мыслей. Это ведь ничем особо не отличается от мастурбации, верно? Я бы не стал ей сознаваться, что дрочил, правда? Наконец ты решаешь позвонить и узнать, сколько это стоит. Просто из любопытства.

Невероятно, как это дешево. Самая дорогая девочка стоит дешевле первоклассного обеда на Манхэттене. Теперь ты оправдываешься перед самим собой, что сможешь отослать ее обратно. Ты только посмотришь, как она выглядит, и, если передумаешь, отошлешь. Конечно, придется заплатить ей, но никаких проблем, тебе это по карману. Корейские девочки с конкурса красоты снова мелькают в голове. Ты просишь прислать тебе самое лучшее из того, что у них есть. Ты используешь именно это слово — «лучшее».

Ты выключаешь верхний свет. Лежишь на кровати. Потом встаешь и включаешь одну лампу, не такую яркую, излучающую, как тебе кажется, более романтический свет. Ты надеваешь халат, съедаешь мятную конфету. Оглядываешься вокруг и обнаруживаешь, какой у тебя творится беспорядок. В панике, ибо она может прийти в любой момент, ты спешно прибираешь комнату. Забрасываешь носки в платяной шкаф, заправляешь кровать, приводишь в порядок бумаги и ноутбук на столе. Ты хочешь понравиться ей, хочешь, чтобы она поняла, что ты не один из тех жлобов, что здесь ее ждет нечто особенное. Специально для нее. Не хочется, чтобы она подумала, что ты животное.

Стук в дверь, легкий короткий стук.

Когда ты открываешь ее, видишь совсем не то, что ожидал. Ты представлял себе красотку со страниц «Пентхауза», высокую кобылку, молодую, но не слишком, ярко накрашенную, с накладными ресницами, с истончившимися от постоянной укладки волосами, подтянутую и сексапильную, но с тяжелым, изнуренным взглядом; с грудью, еще не обвисшей, но достаточно тяжелой, чтобы под ней на ребра ложилась легкая тень; с длинными, стройными ногами, крепкими и мускулистыми, но с уже чуточку оплывшими контурами в самом верху, у ягодиц; с упругим животом, очерченным двумя бороздами мышц по центру, но который тем не менее слегка выпирает ниже линии бедер; с кожей, все еще тугой на скулах, где она из-за этого кажется больше растянутой, чем подтянутой, и при этом какой-то вязкой на шее, где она ползет вверх-вниз, точно следуя глотательным движениям ее горла. Короче говоря, ты представлял кого-то, кого бы ты хотел трахнуть.

Взамен всего этого перед тобой стоит девочка — и не очень высокая, и не ярко накрашенная. Ее груди — маленькие и настоящие, но тем не менее им хватает силы удерживать надетый на ней топ без бретелек. Не похоже, чтобы она занималась спортом, однако ее обнаженный живот абсолютно плоский, без капли жира, гладкий; над ним, оставляя малюсенькую тень там, где к коже примыкает ткань, исчезает под топом ее нежная узкая грудная клетка; по краям живота, где он прячется в низко сидящую на бедрах юбку, ее тазовые кости образуют две маленькие выпуклости. Изгибы ее ног только сформировались, лишь недавно выросли ее косточки, даже не совсем закончили расти и еще совсем не начали умирать. Ее черные волосы прекрасны — густые, блестящие, здоровые. Белая дорожка отраженного света падает на них с одной стороны. Ты уже забыл, как выглядят здоровые волосы. Ты не можешь разглядеть ни одной морщинки — ни вокруг ее больших евразийских глаз, ни возле маленького рта, ни на лбу. Ни единой. Ее кожа идет точно по линии челюсти, а затем внезапно ныряет вниз, где встречается с горлом, перетекая с каждой стороны шеи в три жилки; одна из них тянется к плечу, другая упирается в середину ключицы, еще одна — в ее край, образуя выемку, из которой возникает гортань, и вновь возвращается к челюсти. А ее запах… он полностью забивает запах все еще сырого ковра. Ее запах — единственный запах во всем мире.