Последний еврей Багдада

Ровный край медного скребка вновь скользнул по воску, подготавливая поверхность к очередному рисунку. Твердая рука вывела еще один профиль: Узкий лоб, массивный, почти шарообразный нос, узкие губы и косой подбородок. Единственный из всех, кого Элай сначала не хотел брать с собой. Но для Леона здесь, в Вавилоне, заранее была определена задача, поэтому пришлось согласиться. Внешне в нем не было ничего ни ото льва, ни от его героического тезки – царя Спарты. Ни красоты лица, ни царственной осанки, ни груды мышц. Если ему и суждено быть поверженным в поединке с врагом, то вряд ли победитель отдаст приказ прибить тело поверженного к борту корабля, как поступили с Леонидом34. Огненно рыжий, невысокий, немного сутулый, на почти ватных ногах. Он не ходил, а скорее перекатывался с места на место. Профессиональный вор. Открыть любой замок или незаметно обчистить прохожего — все это он мог сделать легко, почти играючи. Сын кузнеца из Газы за 40 лет жизни ни разу не бравший в руки молот и ни разу не прикасавшийся к горну. Когда осадные орудия эллинов разрушали стены занятой персами и их союзниками крепости, он сидел в городской тюрьме за очередное ограбление. Это его и спасло. Все остальное мужское население города, включая тюремщиков, было казнено. Раненый при штурме копьем в плечо царь не пощадил никого, кроме узников. Леон с гордостью рассказывал, как первым бросился выполнять приказ Александра. Он проткнул железным дротиком пятки начальника гарнизона, продел сквозь них ремни, привязал их к колеснице и помчал на ней вокруг крепостных стен. Окружение царя позабавила находчивость бывшего заключенного. Ему не только сохранили жизнь, но и наградили.

Такие черты характера, как доблесть и благородство были Леону неведомы, но на воровском поприще равных ему не было. Он чрезвычайно быстро сориентировался и освоился в преступном мире Вавилона. А именно это от него и требовалось. Едва приехав, Леон попал в одну из крупнейших банд города и стал заметной персоной в местном криминальном мире. Жесток и амбициозен. В прошлом не раз убивал людей, которые стояли у него на пути.

Еще недавно в команде Элая было пять человек. Сегодня осталось лишь четыре. Четвертым был Мекон. Аптекарь стер изображение Леона и несколькими взмахами острой палочки изобразил на воске цветок, с большими трепещущими на ветру лепестками. К сожалению, цвет не передать. Иначе полураспустившийся бутон следовало бы закрасить красным, ведь мекон – это мак. В недалеком прошлом – романтичный юноша. Обожал природу. Был увлечен идеей объединения всех расселившихся по миру эллинов под началом одного правителя и уничтожения власти персов над миром. Этим он особенно нравился Элаю, который люто ненавидел все персидское.

Розовощекий, с утонченными чертами лица и мягкими, вьющимися кудрями Мекон больше походил на поэта или певца. Женщины, а иной раз и некоторые мужчины, впадали в ступор, глядя на него. Получил отличное образование. Знает несколько языков, включая персидский. Может мгновенно расположить к себе любого, даже самого черствого собеседника. Одновременно прекрасно управляется с мечом. Неразлучен с Фаоном. Общим у этих двоих был только возраст. Возможно, в этом и скрывалась загадка их дружбы. Каждый давал партнеру то, чего у другого не было. Мекон мог бы стать прекрасной парой Агнии, но девушка не очень–то часто с ним сталкивалась.

Четыре человека, вместе с ним — пять. Достаточно ли этого, чтобы выполнить задание? Если не получится уничтожить слонов, то надо сделать так, чтобы они не приняли участие в решающей битве. Но как?

Оправившись от первых, весьма болезненных поражений, персы бросили все силы на уничтожение сети шпионов у себя в тылу. Все почтовые отправления стали вскрывать. При малейших подозрениях в тайном замысле и отправителя, и получателя могли подвергнуть пыткам. Именно так был арестован один из подручных Элая. Этот способ связи с Родиной теперь они больше не использовали. А теперь и почтовые голуби перестали летать. Буквально накануне объявили о запрете полетов этих птиц над Вавилоном, а на стенах появились сокольничие.

Надо также учитывать, что все эллины одновременно попали под подозрение. Соглядатаи рыскали повсюду. От масштабных репрессий персов удерживало лишь то, что на службе у Дария состоят более двадцати тысяч греческих наемников. Серьезная сила, способная на многое.

Размышления аптекаря прервал громкий стук в дверь. Элай быстро выбрался наружу, поставил плиту на место и расстелил ковер, но вместо того, чтобы открыть саму дверь или маленькое оконце в ней, отодвинул висевшее на стене деревянное изображение богини Гестии35. За ним скрывался маленький стеклянный глазок. Точно такой же, тщательно отполированный, находился на другом конце скрытой в стене полой трубки. Она выходила сбоку от дверного проема и позволяла видеть все, что происходит снаружи. Торопливые удары возобновились. Те, кто находились на улице, явно теряли терпение. Прильнув глазом к хитроумному приспособлению, аптекарь увидел, что перед дверью стоят трое вооруженных мужчин.

Глава XI. Раб–толстосум

Свободы в мире нет — барон ли, князь ли, граф,

А кто–то выше есть, и высший — он и прав.

Пока живешь, ты раб — до гробовой минуты,

У всех один покрой, различны только путы...

Ренье Матюрен, «Маркизу де Keep»,

пер. В. Левина

– Плети захотел?! В сторону!

Фансани выглянул наружу. Один из охранников Эгиби шел перед носилками, окриком, а чаще щелчками кнута расчищая дорогу. Бывало, огревал замешкавшегося простолюдина, но так – слегонца, не с целью покалечить, а чтобы раззява поскорее возвращался с небес на землю, освобождал проход важному человеку и не вяло, как бы нехотя, а резвой рысью.

На мосту, соединяющем две части Вавилона, всегда толпился народ. Большая часть настила сдавалась в аренду торговцам. Их палатки теснились по бокам, а в центре оставался проход, где с трудом могли разойтись две пары носилок.

Весь конвой Фарсани состоял из четырех человек. Двое держались с боков. Еще один замыкал процессию. Для поездки днем по городу – вполне достаточно. Большее число сопровождающих могло привлечь ненужное внимание.

Тащили носилки восемь рабов. Управляющий Эгиби, каждый раз забираясь внутрь, вспоминал, что, сложись обстоятельства иначе, и ему бы пришлось вот так таскать под палящими полуденными лучами на своих плечах чью–то жирную тушу. Но египтянину повезло. Хозяин его заметил и стал выделять средь других, когда он был еще ребенком. Мальчугана обучили счету, письму, персидскому и греческому языкам. С одной стороны – грамотный раб–полиглот стоит в разы дороже, чем неуч, и тут понять интерес Эгиби можно. Но с другой – кто же станет тратить время на бездарь? Значит, была в нем какая–то жилка, заставившая разглядеть человека, который со временем сможет взять на себя управление всем хозяйством торгового дома, стать правой рукой его главы.

Одним словом, дал ему хозяин шанс, а там уж он и сам не оплошал. Вертелся–крутился, где лестью, где подобострастием, а где интригой какой пробивался вверх, расталкивая локтями попутчиков. И вот оно – прямое доказательство и статуса, и доверия: кружочки золотых монет в бокастом, обитом медью сундучке, что стоит возле ног.

Другому такого вот ларца хватило бы на всю жизнь, и детям с внуками по наследству было бы, что передать. Но египтянин умен. О большом куше сразу мечтают только дураки. Идут на риск и всегда попадаются. Он не такой. Если и брал где свое, то понемногу, чтобы все было шито–крыто. Он давно бы уже мог выкупить себя из рабства. Но вопрос этот предпочитал не поднимать. Считал, что рано. Вот поднакоплю еще, – говорил он себе, – а там уже...

– Убрался по–быстрому! Зашибу, сказал!

Фансани приподнял тончайшую занавеску и вновь высунул голову наружу. Поперек дороги стояла телега, груженая доверху мокрыми телячьими шкурами. Владелец груза, что есть сил, тянул запряженного в нее осла, но тот уперся ни в какую. Египтянин глянул по сторонам. Стражники были начеку. Зажав рукояти мечей в ножнах, они внимательно следили каждый за своим участком.