Ключ власти

— Меня запишут в покойницы… — всхлипывала Жемчужина.

«Ты думала, твой плен — карнавальная шутка? В каждой шутке, как под маской, скрывается нечто серьёзное, порой — ужасное. Тебе казалось, это игра? то была перемена участи, по воле святой Быстрой Цапли. В другой раз шути осторожнее, милая… Неловкое слово, игривый поступок — и шаг в пропасть».

— Скорблю с тобой вместе, нега моя… Увы, боги бросили жребий не в твою пользу. Тебе некуда вернуться и не на кого опереться… кроме меня.

Присев на ложе, могучий Мосех бережно гладил девицу по вздрагивающим плечам и почти сочувствовал ей. Лишиться всего, остаться одной на чужбине — так печально!..

«Но что есть люди? самая малая ставка, когда боги мечут игральные кости. Утри слёзы и погляди на меня. Кем я был? Жалким мальцом из пропащего стана. Бывают неудачные посадки, а потом дикари в юбках вопят, загонной цепью пробираясь через тростники: „Бей копьями! Рубите всех! Спустить собак!“ Падает стрела, но остановиться нельзя, даже в слезах. Беги, спасайся, ныряй, плыви. Если велит Быстрая Цапля, тебя подберут и пригреют. Красивый мальчик со светлыми волосами… или красавица, белокожая и гладкая как богиня. Выжить можно, главное — понравиться».

— Не хочу жить… Не хочу… — прижималась она к нему, словно, обессиленная горем, прислонялась к надёжной и крепкой стене.

— Лули, твоё прошлое развеял ветер. На ладье сна ты проплыла сквозь ночь и вышла к солнцу.

— Я — Даяна!..

— Уже нет. Улыбнись. Смотри, что я даю. — Он протянул глазурную пилюлю. — Эта колесница умчит тебя от горя.

Да, и поскорей. Хоть в омут! Даяна приняла и запила, стуча зубами о край чаши.

— Ляг. Думай обо мне, коснись меня. — Низким бархатным голосом заговорил Мосех, долгим движением широкой ладони побуждая её простереться на ложе. — Я буду твоим возничим.

В свете масляной лампы инкрустация шкатулок поблёскивала слабо и таинственно. Блики вздрагивали и мерцали в зеркальной бронзе, сладостные ароматы курений разливались в воздухе, проникали в жарко дышащие ноздри Лули, гаснущими искрами оседали на её влажной коже, щекотали — и таяли.

— Твои слёзы — сладкие, — утешал Мосех, гладя горячее лицо Жемчужины. — Со мной — твоя новая жизнь.

— Да, да, — шептала она и целовала его пальцы. — Ты меня не оставишь? не бросишь?

— Могу ли я оставить то, что обожаю?

— Правда?.. Хочешь, я стану тебе женой.

— Я жрец высокого посвящения. Мне позволена только любовница.

— Одна я — и больше никто, хорошо? обещай мне…

— Кольцо для твоего носа уже готово. — Мосех заботливо потрогал её колумеллу — кожаную перемычку между ноздрями. Как рачительный хозяин, он беспокоился о красоте невольницы. — С рубином, как ты просила. Его сработал личный ювелир царя Лала.

— Я шутила…

— Шутки кончились. Теперь всё по-настоящему.

— Но кольцо…

— Оно будет знаком, что ты моя. Я занесу тебя в список храма Свирепого.

— А если… — она приподнялась на ложе, — …у нас будут дети?

— Я усмотрю, куда их записать. От доброй матери — добрые дети, от злой — дурной приплод на рабский двор. Хотя… если пожелаешь, отпущу тебя. Но мои заботы о тебе закончатся. Иди в имперское посольство и просись на родину.

Даяна глубоко задумалась. Сладкий яд таял в крови, сознание всё больше прояснялось. Где карнавальный наряд? кажется, его выбросили в море… Пойти к имперцам такой, какая есть?.. а в Сарцине — пепелище…

Ни цепей, ни пут, дверь открыта, но положение такое, что явиться на глаза громовникам позорно. Даже гадать не стоит, как посмотрят на тебя и что подумают. Наверное, дадут одеться, и проезд оплатят — третьим классом, в трюме, — а дальше? На материке встретит чёрная церковная полиция: «Почему вы обрились? Добровольно перешли в инобожие? Измена святой вере. В покаянный дом!» Нищета и бесчестие.

Или кольцо с рубином.

Как быть?

— А что там… у тебя в Фаранге?

— Чёрная Земля — лучшее царство Мира, край изобилия, — вольно разлёгся Мосех, позволив Лули прильнуть обритой головой к его плечу и обняв девушку левой рукой. Её перси согревали ему бок, она доверчиво закинула полусогнутую ногу на бедро жреца и украдкой поглаживала его. — Там я — доверенный и близкий человек Царя-Бога, язык его уст и указующий перст его десницы. В моей власти даровать золото, дворцы, пруды и пашни — или отнять их. Поистине, ты верно угадала, кому сдаться в плен.

— Ваш царь-бог…

— Теперь он твой.

— …правда, что он женится на своих сёстрах? — договорила она опасливым шёпотом.

Мосех тихо рассмеялся, взяв Лули за ухо и легонько теребя:

— Ты глупышка. Больше не спрашивай так, это запретно. У него нет ни братьев, ни сестёр, он выше людского родства. Он…

Мысленному взору Мосеха предстал сиятельный лик Владыки Неба, ужасающий в своём нечеловеческом величии. Его тяжкая поступь, его голос, подобный рокоту грома… Зачем это знать непосвящённым? Иное знание хуже казни. Пусть молятся и поклоняются, им проще видеть статуи в храмах или царя-блюстителя в высоком паланкине, когда сорок вельмож несут его на празднестве, окружённого гвардейцами, жрецами и танцующими музыкантами. Царь есть бог, а бог есть царь — вот закон Чёрной Земли! Поколения и поколения черноголовых верны ему и счастливы, а истина… истина — всегда тайна.

— У нас много запретов, помни это. Я научу тебя — что можно, что нельзя. Царь-Бог свят, его воля непререкаема. Заповедные долины, царская земля, царские звери и святилища — ограждены смертью. Мы, его люди — тоже, поэтому у нас свои законы. Кое-что я покажу тебе… ты увидишь моего… брата, когда будешь готова.

— Он тоже жрец?

— Он — дух во плоти, — странно ответил Мосех, лаская её талию, и Лули, вздохнув, обвила рукой его мощный торс. — Если ты полюбишься ему, твои объятия должны быть для него открыты.

— О, нет!.. — Она пугливо встрепенулась. — Ты же не отдашь меня…

— Мы с ним — одно. Всё, что мы хотим — закон. И твоё счастье, если это суждено.

Хмурясь и покусывая губы — как это можно? принадлежать двоим? даже братьям… — Даяна мало-помалу склонилась к дремоте, и вскоре её дыхание стало ровным, тихим, а тело обмякло в сонной слабости.

Высвободившись из вялых объятий девушки, Мосех выждал некоторое время, затем бесшумно встал и прошёл к стене, закрытой полосатой занавесью. Отслонив ткань и заколов её бронзовой фибулой, нажал каменную пластину, незаметную чужому глазу. Часть стены сдвинулась, открывая узкий тёмный ход.

— Эй!.. — позвал Мосех одними губами.

Из темноты послышались шаги по ступеням — мягкие, с едва заметным скрипом, словно от прикосновения когтей к камню. Затем приглушенное осторожное дыхание.

— Входи, входи. Сюда, — манил жрец, отступая к ложу. Вслепую взяв чашу, он накрыл ею лампу — огонёк погас, тьма заполнила альков. Во тьме возникла новая живая тень — необычных очертаний, согбенная, но гибкая и быстрая, — приблизилась к ложу.

— Смотри. — Мосех откинул тонкое льняное покрывало, открывая глазам гостя красу спящей Лули. От повеявшей на тело прохлады девушка поёжилась и сжалась. — Нравится?

— Свежая, — ответил сиплый голос, мало похожий не человеческий. — Нежная. — Фигура нависла над Жемчужиной, принюхиваясь.

— Хочешь её?

— Н-н-н-н… Она… Зелья в ней.

— Они выйдут.

— Что-то… несчастливое. — В сомнении фигура поводила низкой вытянутой головой. — Горе внутри.

— Исцелю.

— Н-н-н-н… Долго. Эту не хочу.

— А поесть?

Склонившись, тень приникла к Лули. Язык скользнул по коже, заставив девушку вздрогнуть во сне.

— Не знаю. Пусть время пройдёт.

— Хорошо. Иди спать.

На прощание Мосех погладил гостя по голове — тот издал короткое довольное урчание — и поцеловал его. Тень скрылась, проход в стене сомкнулся.

Для лазутчицы город на поверхности — всё равно, что скалы на Ураге.

Запомнить дорогу — плёвое дело. Но двигаться по улицам опасно, ты слишком заметна. Хотя город спит, там-сям бродят миряне. Царские воины, ночные сторожа, гуляки, «девы-сновидения», воры в тряпочных масках — надо избегать встреч с ними.