Страница 2 из 33
Началом своего нравственного воспитания Дашкова считает время первой разлуки с домом канцлера.
В 14 лет она заболела корью, и ее отправили в деревню. Корь и оспа, пишет Герцен, были «не шуткой в те времена, а чуть не государственным преступлением»[6] (опасались за здоровье малолетнего Павла Петровича).
В деревне девушка находит обширную библиотеку.
«Глубокая меланхолия, размышления над собой и над близкими мне людьми изменили мой живой, веселый и даже насмешливый ум», — вспоминала Дашкова. Она со всей страстью отдается чтению. С тех пор и на всю жизнь ее лучшие друзья — книги.
Что же читает в деревне 14-летняя графиня?
«К чести ее, — пишет один из биографов, — это не были произведения французской, порой довольно разнузданной, литературы — то до приторности сентиментальные, то пошло-скабрезные, жидкие книжонки, которыми пробавлялись тогдашние читатели из высшего общества…»[7] Девушка читает серьезную литературу, и прежде всего писателей и философов-просветителей, представителей передовой для того времени мысли. «Любимыми моими авторами были Бейль, Монтескьё, Вольтер и Буало…»
Блестящую критику существующего порядка — неразумности современных форм правления, испорченности нравов высшего общества, лицемерия церкви, отсталости и варварства, на которое обречена основная масса населения, господства предрассудков, жалкого положения, до которого низведены науки, — вот что находит будущий президент Российской академии на страницах первых прочитанных ею серьезных книг. С тех пор и до конца дней мысль Дашковой привлечена к кругу больших проблем эпохи.
Она возвращается в дом дяди повзрослевшей. Часто задумывается. Ищет уединения. К ней посылают докторов… Со всех сторон девушку терзают нелепыми расспросами родные, твердо уверенные, что тут не без «сердечной тайны». «А она просит об одном, — говорит Герцен, — чтоб ее оставили в покое: она тогда читала „De l'entendement“ („Об уме“ Гельвеция. — Л. Л.)».[8]
В эти годы складывается ее характер. Она независима, самолюбива (иногда — резка), впечатлительна, доверчива… Она не миловидна и не грациозна, ей неинтересны балы, где живой ум и оригинальность суждений котируются несравненно ниже светской болтовни. К тому же она решительно отказывается белиться и румяниться, как было тогда принято, и, пожалуй, это ее первая маленькая фронда, первая попытка не быть «как все».
Рано выйдя из-под опеки гувернантки, девушка теперь предоставлена самой себе…
К 15 годам у нее собрана библиотека в 900 томов. Особенно радуется она приобретению словаря Луи Морери, разящего существующий порядок оружием юмора, и знаменитой «Энциклопедии», многие из составителей которой станут впоследствии ее друзьями. «Никогда драгоценное украшение не доставляло мне больше наслаждения, чем эти книги…»
Но не только из книг черпает Екатерина Романовна познания, сделавшие ее вскоре образованнейшей женщиной своего времени.
Ее «безжалостная наблюдательность» находит в доме дяди, первого сановника государства, где бывает немало заезжих знаменитостей, богатую пищу. Она не упускает случая расспросить обо всем, что касается законов, нравов, образа правления…
«…Я сравнивала их страны с моей родиной, и во мне пробудилось горячее желание путешествовать; но я думала, что у меня никогда не хватит на это мужества, и полагала, что моя чувствительность и раздражительность моих нервов не вынесут бремени болезненных ощущений уязвленного самолюбия и глубокой печали любящего свою родину сердца…»
Прекрасный психологический портрет юной Дашковой дает писатель-историк Д. Л. Мордовцев. «Рано проявилось в ней неясное сознание своей силы и чувство богатых внутренних задатков, и это обнаружилось в ней, с одной стороны, какою-то гордостью, признанием за собой чего-то большего, чем то, что в ней думали видеть, а с другой — страстным желанием раздела чувств, впечатлений, знаний — желанием дружбы и любви. Но отзыва на все это она не могла найти ни в ком: с совоспитанницей своей она не сошлась душою, а других родных никого близко не имела, и только глубокую дружбу воспитала она в себе к своему брату Александру, к которому питала это чувство всю жизнь, как и вообще все ее привязанности отличались полнотою и какою-то законченностью: она всякому чувству отдавалась вся».[9]
На 16-м году «девица Воронцова» выходит замуж за блестящего гвардейца князя Михаила Дашкова.
В «Записках» сохранился рассказ о том, как Екатерина Романовна, возвращаясь из гостей в сопровождении хозяев дома (в эту прекрасную ночь решили пройтись пешком, кареты следовали поодаль), впервые увидела рослого гвардейского офицера, имя которого ей суждено было прославить. Это рассказ о любви с первого взгляда, о «божьем промысле» и безоблачном счастье.
Имеется и другой, «сниженный» вариант изложения того же события. «Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком свободно начал говорить любезности девице Воронцовой. Она позвала канцлера и сказала ему: „Дядюшка, князь Дашков делает мне честь, просит моей руки“. Не смея признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали в себе именно такого смысла, князь женился на племяннице канцлера…»[10]
Насколько точно описал секретарь французского посольства в Петербурге Клод Рюльер предысторию замужества Екатерины Романовны, пожалуй, не столь уж существенно. Даже если это просто исторический анекдот, он знакомит нас с чертами, которые, действительно, были с младых ногтей присущи Дашковой: находчивостью и решительностью.
«Лета тысяча семьсот пятьдесят девятого февраля во второй на десять день генерал-поручик действительный камергер и кавалер Роман Ларионов сын Воронцов сговорил я дочь свою, девицу Катерину Романову, в замужество лейб-гвардии Преображенского полку за подпоручика князь Михаила Иванова сына Дашкава, а в приданое ей, дочери моей, дал ценою вещей, а именно…»
За «сговорной» идет перечень, который начинается образом спасителя «в серебряной ризе кованой и вызолоченной» (далее следуют венчальная роба, епанчи, мантильи, роброны, исподние юбки, ночные корнеты, «пять перемен на постелю белья» и четыре дюжины «утиральников») и финиширует мужским шлафроком.
«…А всего приданого по цене и с деньгами на двадцать на две тысячи на девятьсот на семнадцать рублев…
Сговорную писал санкт-петербургской крепостной конторы писец Петр Иванов… По сей рядной принял я, князь Михайла Дашков, все исправно».[11]
Свадьба прошла тихо: была больна жена канцлера, двоюродная сестра императрицы Елизаветы.
Дашкова попадает в патриархальную московскую семью, воспринимающую ее, петербуржку, чуть ли не как иностранку.
«Передо мной открылся новый мир, новая жизнь, которая меня пугала тем более, что она ничем не походила на все то, к чему я привыкла. Меня смущало и то обстоятельство, что я довольно плохо изъяснялась по-русски, а моя свекровь не знала ни одного иностранного языка».
Чтобы угодить свекрови, Екатерина Романовна берется за изучение русского языка.
Первые годы супружеской жизни Дашковой проходят вдали от двора… Мужа она горячо любит, и, когда по приказу великого князя (будущего Петра III), он должен на короткое время уехать в Петербург, «безутешна при мысли о горестной разлуке и печальном прощании».
На обратном пути Дашков заболевает и, не желая пугать жену, которая ждет ребенка, заезжает в Москве к тетке. Но Екатерина Романовна каким-то образом узнает о болезни мужа и решает во что бы то ни стало немедленно его увидеть. Она упрашивает повивальную бабку проводить ее, уверяя, что в противном случае пойдет одна и никакая сила в мире ее не остановит. Подавляя приступы боли, цепляясь за перила, она тайком выбирается из дома, проходит пешком несколько улиц, доходит до дома тетки и только тут, увидев больного, лишается чувств.
6
Герцен А. И. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова. — Собр. соч. в 30-ти т., т. 12. М., 1957, с. 369.
7
Огарков В. В. Е. Р. Дашкова (ее жизнь и общественная деятельность). СПб., 1893, с. 10.
8
Герцен А. И. Указ. соч., с. 370.
9
Мордовцев Д. Л. Русские женщины нового времени, т. 2. СПб., 1874, с. 122–123.
10
Cl. de Rulhieres Histoire ou anecdotes sur la revolution de Russie en 1762. Paris, 1797 (об этой книге см. ниже).
11
Архив кн. Воронцова, кн. XXI, с. 379–382.