Страница 11 из 33
Когда через много лет после знакомства Дашковой с Гамильтон из Ирландии в далекую Россию приедут посланницы этой дружбы Мэри и Кэт Уильмот, при встрече со старухой Дашковой их поразит старый шелковый платок, обмотанный вокруг ее шеи, — подарок ирландской подруги. Екатерина Романовна с ним никогда не расставалась.
Насмешница Кэт отметит в своих воспоминаниях несколько комическую сторону такого проявления дружеской верности, сентиментальная Мэри — трогательную.
Но вот чрезвычайно характерная для Дашковой деталь: рассказывая в «Записках» о начале дружбы с Гамильтон и Морган, Екатерина Романовна, при всей своей восторженности, не преминула упомянуть и о ее практических результатах: обе приятельницы каждое утро читали с ней по-английски, «они были моими единственными учительницами английского языка, которым я впоследствии владела довольно свободно».
На 10 дней Дашкова едет в Лондон. «Я не поехала ко двору и все свое время употребила на осмотр достопримечательностей этого интересного города». Она посещает Бат, Бристоль, Оксфорд и их окрестности.
В Оксфорде ее навещают русские студенты, учившиеся в тамошнем университете. В торжественной мантии приезжает университетский вице-канцлер. Он подносит знаменитой путешественнице от имени университета альбом репродукций статуй и барельефов, составляющих местную коллекцию. «Такую честь редким приезжим делают», — отмечает польщенная Дашкова.
Она осматривает Оксфордскую библиотеку и обращает особое внимание на русские манускрипты, в частности на русско-греческий словарь с изложением грамматических правил. Должно быть, мысль о необходимости составления русской грамматики и словаря появляется у Дашковой еще задолго до того, как она в качестве президента Российской академии приступила к претворению ее в жизнь.
Наконец Париж… Екатерина Романовна проводит здесь 17 дней. Осматривает мануфактуры, ходит по мастерским художников, церквам и музеям, по театрам, где занимает место в райке. «Скромное черное платье, такая же шаль и самая простая прическа скрывали меня от любопытных глаз».
Хотя немало парижских знаменитостей добиваются у нее приема, она не общается ни с кем, за исключением великого Дидро.
Это он отсоветовал Екатерине Романовне принять двух знаменитых дам, жаждавших ее общества, — Мари-Терезу Жоффрен и Сюзанну Неккер (жену крупнейшего финансиста и мать будущей писательницы Жермены де Сталь, чья война с Наполеоном прославит ее не менее, чем «Коринна» и «Дельфина»). А жаль, что отсоветовал! Читатели «Записок», несомненно, нашли бы любопытные характеристики этих двух хозяек известнейших литературно-политических салонов предреволюционного Парижа. Но Дидро сказал о Жоффрен, что она «одна из первых кумушек Парижа», что видеть Дашкову хотят только для того, чтобы потом сплетничать о ней, и, сославшись на нездоровье, она отказала. Отказ этот требовал известного мужества: мадам Жоффрен находилась в переписке с Екатериной II.
Но чем Дидро действительно оказал русской гостье немаловажную услугу — это советом не принимать Рюльера, бывшего атташе французского посольства в Петербурге. Встреча Дашковой с Рюльером могла еще более ухудшить отношение к ней императрицы.[43]
По словам Дашковой, она ежедневно виделась с Дидро.
«Наши беседы начинались во время обеда и длились иногда до двух-трех часов ночи… Добродетель и правда были двигателями всех его поступков, общественное благо было его страстной и постоянной целью».[44] Сам философ, правда, говорит несколько иначе: «… Я провел с ней в это время четыре вечера, от пяти часов до полночи, имел честь обедать и ужинать…» Но в конце концов, дело не в количестве проведенных вместе часов.
Какою увидел Дашкову Дидро? Он написал ее портрет под непосредственным впечатлением их знакомства…
«Княгиня Дашкова — русская душой и телом… Она отнюдь не красавица. Невысокая, с открытым и высоким лбом, пухлыми щеками, глубоко сидящими глазами, не большими и не маленькими, с черными бровями и волосами, несколько приплюснутым носом, крупным ртом, крутой и прямой шеей, высокой грудью, полная — она далека от образа обольстительницы. Стан у нее неправильный, несколько сутулый. В ее движениях много живости, но нет грации… Печальная жизнь отразилась на ее внешности и расстроила здоровье. В декабре 1770 года ей было только двадцать семь лет, но она казалась сорокалетней…»[45]
Этот портрет, не слишком лестный для молодой женщины, можно найти во многих старых журналах. Но не ради него писал философ статью о Дашковой: «отнюдь не красавица», она несомненно впечатлила его как личность.
«…Это серьезный характер. По-французски она изъясняется совершенно свободно. Она не говорит всего, что думает, но то, о чем говорит, излагает просто, сильно и убедительно. Сердце ее глубоко потрясено несчастиями, но в ее образе мысли проявляются твердость, возвышенность, смелость и гордость. Она уважает справедливость и дорожит своим достоинством… Княгиня любит искусства и науки, она разбирается в людях и знает нужды своего отечества. Она горячо ненавидит деспотизм и любые проявления тирании. Она имела возможность близко узнать тех, кто стоит у власти, и откровенно говорит о добрых качествах и недостатках современного правления. Метко и справедливо раскрывает она достоинства и пороки новых учреждений…»
Судя по этим словам, между 57-летним философом и 27-летней княгиней велись серьезные и доверительные беседы. Дидро рассказывал Е. Р. Дашковой о положении дел во Франции, да и не только об этом, должно быть.
«…Вечером я приходил к ней потолковать о предметах, которых глаз ее не мог понять и с которыми она могла вполне ознакомиться только с помощью долгого опыта, — с законами, обычаями, правлениями, финансами, политикой, образом жизни, науками, литературой: все это я объяснил ей, насколько сам знал…»
С улыбкой отмечает Дидро англофильство Дашковой. «Она так любит англичан, что я боюсь за ее пристрастие к этому антимонархическому народу в ущерб моей собственной нации».
Это снисходительная улыбка старшего.
Дидро быстро распознал непоследовательность взглядов русской княгини: и некоторую нечеткость ее конституционно-монархических идеалов, и противоречивость ее отношения к Екатерине, в котором переплелись восхищение и разочарование.
Но жизненная позиция Дашковой, ее нравственный облик, ее личность импонировали Дидро. Его восхитили твердость ее характера «как в ненависти, так и в дружбе», мужество, с которым она переносила свою «темную и бедную жизнь» (философ здесь несколько сгустил краски), естественность ее поведения, «решительное отвращение к светской жеманности». Ему запомнилась даже антипатия, которую Дашкова почувствовала к борцу за свободу Корсики — Паоли, когда, встретившись с ним в Лондоне, узнала, что он живет «нахлебником и пансионером двора» («…она выразилась: „Бедность есть лучший пьедестал подобного ему человека“. Я вполне понимаю ее мысль…»).
Знакомство с Дашковой сыграло, должно быть, не последнюю роль в решении философа посетить давно уже интересовавшую его Россию.
А как рассказала о парижских встречах 1770 г. сама Дашкова?
В «Записках» есть страницы, не раз привлекавшие особое внимание и первых их читателей, и современных исследователей. Те, где Екатерина Романовна излагает свои разговоры с Дидро о крепостничестве.
«Однажды разговор коснулся рабства наших крестьян.[46]
— У меня душа не деспотична… вы можете мне верить. Я установила в моем орловском имении такое управление, которое сделало крестьян счастливыми и богатыми и ограждает их от ограблений и притеснения мелких чиновников. Благосостояние наших крестьян увеличивает и наши доходы, следовательно, надо быть сумасшедшим, чтобы самому иссушить источник собственных доходов…
— Но вы не можете отрицать, княгиня, что, будь они свободны, они стали бы просвещеннее и вследствие этого богаче.
43
Екатерина II была крайне недовольна книгой Рюльера, где приводилось немало фактов о закулисной стороне переворота, и рукопись которой автор читал в парижских салонах. Императрица поручила русскому посланнику в Париже приобрести рукопись, но единственное, чего добилась, — обещания не печатать книгу при ее жизни. Книга была издана только в 1797, вскоре после смерти Екатерины II наследниками автора (ум. в 1791 г.). Дашкова в первый свой приезд в Париж, должно быть, еще не читала рукописи, однако вскоре с ней познакомилась (о ее замечаниях на книгу Рюльера см. ниже). В письме Екатерине II уже после отъезда русской путешественницы Дидро писал, что отказ княгини Дашковой принять Рюльера значительно поколебал веру французов в правдивость этой книги, «чего десять Вольтеров и пятнадцать жалких Дидро были не в силах достичь». Екатерина Романовна узнала впоследствии об этом письме и сохранила благодарную память об оказанной ей философом двойной дружеской услуге. Во время второго приезда в Париж Дашкова, очевидно, видела Рюльера.
44
Дашкова Е. Р. Записки, 1859, с. 372 (прил.).
45
Oeuvres complètes de Diderot, t. 17, Paris, 1876, p. 487–490 («Sur la princesse Daschkoff»).
46
В оригинале: «…Рабства, в котором, как ему казалось, находятся наши крестьяне» (Архив кн. Воронцова, кн. XXI, с. 137).